Еще теперь он знал, что может услышать голос того умного мальчика отовсюду. Ведь он ясно слышал, как невидимый сейчас Саша просил его помочь подсказать его маме, что его вместе с сестрой надо отвести в зоопарк. Он не знал, как это сделать, не знал пока даже, что такое «мама». «сестра», «зоопарк», но понимал, что это сделать непременно надо. Поэтому он мысленно сказал себе: «Я хочу, чтобы вышло так, как просил мальчик Саша».
Как только он сказал это, ему стало немного не по себе. Его голову словно сдавило с разных сторон, а туловище, будто снова заточили в тот ненавистный флейг, и стали быстро перекатывать с места на место. А к горлу подкатил ком и не позволял ничего говорить, даже мысленно.
Джинн начал припоминать, что нечто такое с ним уже происходило, но ему тогда еще не было так больно. Первый раз это произошло, когда он починил монитор умного мальчика, второй когда помог девочке в парке. Когда боль немного отпустила, он сам себе задал вопрос: «Сильная боль когда-нибудь повторится?» Но так и не смог сам себе ответить, хотя долго об этом думал.
Вскоре он обнаружил, что добрел до знакомого дома, из окна которого каким-то образом, недавно вылетел. Но сейчас от другой стороны этого дома исходила какая-то опасность. Он не знал, какая, даже не вполне представлял себе что это такое. Но эта, где то рядом спрятавшаяся опасность, сама возвещала ему, что она есть, что она плохая, и от нее опять будет больно. А что она очень велика, и боль может возникнуть очень большая звенело во всех уголках его головы.
Джинн повернул назад и стал быстро уходить от этого дома. Звон в голове стал стихать. Когда джинн подошел к скамейке в парке, боль почти стихла, и он стал размышлять, что ему делать с собой и с этими ровными рейками и ножками, которые назывались скамейкой.
Постепенно вспоминалось, что днем люди в парке сидели на разных скамейках из реек, похожих на эту. Поскольку он начал понимать, что чем-то похож на этих людей, то решил тоже сесть на скамейку, и сильно обрадовался, что это у него сразу получилось.
Тогда он начал размышлять что такое радость. Про боль он уже много знал, а про радость хотел узнать больше. Он вспомнил, что видел и чувствовал радость в глазах девочки в парке, а еще раньше в глазах мальчика, которому был обязан своим спасением. Что это было спасением, он тогда понял не сразу, но теперь уже неплохо понимал, что ему самому никогда не удалось бы выбраться из того, сковывающего движения, флейга.
Но вспоминать, как его невероятно долго встряхивало и вертело в той темной упаковке, когда он там сидел совсем скрюченным, не хотелось. А всё потому, что лишь только он пробовал вспомнить, как очутился в том флейге, опять начинались звоны в голове и боли во всем теле.
Джинн сам не заметил, как наклонился, оказался в лежачем положении на скамейке, и заснул. Сон это был, или какие-то воспоминания, он не знал. Ведь ему, насколько он помнил, еще никогда раньше не приходилось спать и видеть сны. А может быть, и приходилось. Но был ли это он, пытающийся увидеть свой сон, или кто-то другой, похожий на него, он никак не мог уяснить для себя.
Спящий джинн вздрогнул, когда кто-то тронул его за плечо.
Вы не могли бы приподнять себя с общественного места? строго спросила его какая-то женщина.
Джинн открыл глаза, быстро захлопал ими, и стал размышлять, что же надо сделать в таких случаях. Но никакого нужного ответа ему в голову не приходило. Тогда он просто сказал первое, что ему послышалось в голове: «Не знаю».
Женщина скривила лицо и сердито заворчала:
А я знаю, что смогли бы! Ну-ка немедленно освободите место для гуляющих! Приподнимайте себя, приподнимайте быстрее, как нормальный культурный человек!
После таких слов джинн сразу сообразил, что догадаться о значения понятия «культурный человек» он еще успеет, а сейчас ему надо срочно попробовать приподниматься.
Это получилось! Но требуемое приподнимание у него произошло в его лежачем положении. Он, как лежал, так и мгновенно взлетел на метр с небольшим над скамейкой, освободив место для посадки гуляющих.
Женщина почему-то ахнула, стала сползать на его место, которое он только что занимал на скамейке, закрыла глаза и так там осталась, неподвижно лежащей.
Джинн хотел было ей чем-то помочь, но у него опять пронзительно зазвенело в голове и скрючило от боли. Он едва не опустился на женщину, еле-еле успел мягко приземлиться возле скамейки, и шатаясь, встал на ноги.
Вокруг начали собираться люди, недовольно вглядываясь в лежащую на скамейке женщину и на покачивающегося рядом обросшего мужчину.
Опять от алкоголиков проходу нет! донеслось до джинна.
И женщины туда же катятся! раздалось с другой стороны.
Джинн вспомнил Сашины слова, что алкоголики плохие, потому что пьют плохой лимонад, и нашел в себе силы, чтобы выпрямиться, и, превозмогая боль, отойти подальше от скамейки.
Глава 8. За волшебным обедом
Волшебные обеды удивительные средства дразнить свои аппетиты и выполнять всё, что они просят. Все, сидящие за столом и не дающие покоя ложкам, конечно же, не догадывались об этом. Им было некогда думать о чем-то другом, кроме того, что опять всё вкусно. Но по мере того, как тарелки опорожнялись, возникали аппетиты на разговоры.
Первым открыл рот, не поднося к нему ложку, Саша:
Мам! А когда я ем, я же не глух?
Маша сразу поддержала его философское осмысление процесса еды:
Мам! А он еще и не совсем нем! Я тоже не совсем!
Мама, видя, что обед уже почти исчез из тарелок, спокойно включилась в разговор:
Мы молодцы! Волшебный обед всегда дает волшебную силу, и на последней ложке разрешает разговаривать, но так, чтобы не давиться.
Маша, опорожнив в рот содержимое последней ложки, неожиданно напомнила про то, что напоминала очень часто:
Мам! А папа наш, когда кушал, не давился?
Мама, не опуская пустую ложку в тарелку, задумалась на несколько мгновений, но потом сразу сделала с ложкой то, что дети уже совершили со своими ложками. Обед был закончен.
Саша, ожидающий маминого ответа, тоже выразительно посмотрел на маму:
А на каком стуле он сидел, когда кушал?
Он сидел на стуле, который стоял рядом с моим, и никогда не давился. Он всегда кушал осторожно.
Мам! А сегодня ты нам снова осторожно расскажешь, как папа пропал? вытянулась на стуле Маша.
Вы уже наизусть знаете мои рассказы, лучше меня рассказать сумеете, грустно улыбнулась мама.
Маша с Сашей переглянулись, и Маша взяла инициативу на себя:
Тогда сегодня я сумею. Слушайте и не пугайтесь. Папа шел с работы поздно
Саша и Мама, не сговариваясь, одновременно закрыли глаза и словно оказались в том месте, про которое стала рассказывать Маша. Они увидели, как молодой, подтянутый папа, очень отдаленно напоминающий по фигуре, джинна, шагает по улице, прилегающей к парку. Вдруг навстречу ему из-за парковых деревьев выбегает растерянная женщина лет двадцати пяти. Она сразу подбегает к папе:
Извините, вам тут девочка с розовым бантиком не встречалась?
Нет, а что случилось?
Женщина, сбивчиво объясняет:
Она в это время уже приходит. Они с подружками здесь на детской площадке играют. Все пришли, а ее нет
Звали? Громко звать надо!
Весь парк обкричала!
Женщина снова кричит в сторону деревьев:
Соня! Сонечка! Хватит прятаться! Выходи!
Папа сразу находится:
Парк не такой большой. Сейчас найдем. Вы идите прямо, он показывает рукой, а я еще глубже, в сторону леса загляну
Слушающим Машу, представлялось, что будто это они спешат по парку. А деревья, то поочередно, то все вместе надвигаются на них, исчезая справа и слева, уступая места другим деревьям. Но вот показывается небольшая полянка. На ней настороженно стоит, навострив уши, огромный бульдог. Чуть дальше становится видно другого бульдога, тоже большого и рычащего на сидящую перед ним на корточках, девочку. Она плачет.