Мож и продадим. Всё равно от нас ей не выбраться. Да и кому она нужна, если её увезли за город и бросили на обочине.
Я нужна, мне в офис надо, безнадёжно вполголоса сказала Ида.
Мужики засмеялись.
Давай, прыгай в реку, деваха, плыви в свой, это, как его, офис. Тебе теперь не выбраться отсель. Мы в тайге живём. Телефоны не ловят.
Почему светло? Уже другой день? посмотрела в небо Ида.
Ты совсем не помнишь? Мы вчера, это, как его, подобрали тебя в машину. Ты часа через два пить запросила. Я тебе снотворное дал, благо бабе своей купил в городе. Ну ты и не брыкалась, а то гаишники были впереди. Ты и отрубилась. Мы только к утру до лодки доехали. Ты как бревно была, опять засмеялся усатый.
Дай ей чаю. А то, чего доброго, окочуриться совсем. Плакали тогда наши денежки, если она простынет, нафига Бодровым чахоточные? сказал водитель.
Ускоглазый наклонился, достал из-под деревянного сиденья термос, налил чай, протянул Иде. Только сейчас она почувствовала, как замёрзла. Ида попыталась пошевелить руками и не смогла, они были тяжёлые и непослушные. Она оглядела себя и удивилась, что на ней был надет длинный овечий тулуп и огромные валенки, но эта одежда не спасала от дикого холода. Ледяной монотонный ветер обжигал лицо и проникал в каждую клеточку её тела сквозь шерсть и войлок.
Давай-давай, деваха, бери чай, приказал усатый. Мы тут так, мёрзнем да живём, живём да мёрзнем. Ты, это, как его, хошь назвалась бы. Как звать-то тебя?
Ида, кое-как взяв жестяную кружку, проговорила она.
Чё за имя такое? Отродясь не слыхал.
Ида глотнула горячую жидкость и почувствовала, как она приятно разливается по внутренностям. Жить стало теплее. Ида попыталась сообразить: где она и стала осматриваться. Кругом было холодное однообразие. Тёмная вода, золото осени по берегам и гудящая старая моторка с деревянным сиденьем, покрытым толстым ватным одеялом, на котором она сидела рядом с усатым мужиком.
Чё, деваха, устала? Мы уже пять часов плывём. Скоро будем.
Слушай, Серёга, зачем её в посёлок-то переть? Давай сразу Бодровым закинем, опять обернулся впереди сидящий.
Ну а чё, давай, хошь это, как его, меньше разговоров будет.
Лодка повернула влево, и вскоре Ида на берегу увидела большой бревенчатый дом, больше похожий на серый сталинский барак, окружённый плетёным забором. Впереди сидящий мужик пришвартовал моторку к небольшому деревянному пирсу, зацепил её канатом и ушёл по направлению к дому. У Иды мелькнула слабая надежда.
Мужчина, отпустите меня, что вы хотите, я всё сделаю. Я домой хочу. Отпустите, прошу, вцепилась в фуфайку усатого Ида. Меня с работы уволят из-за прогулов.
Деваха, ты чё, тебе хорошо будет. Тебе зачем работа? Тебя Бодровы это, как его, и накормят, и оденут, мужик отдёрнул от себя руки Иды.
Это преступление! Вы украли меня и хотите продать! Вас в тюрьму посадят!
Не посадят. Тебя никто не найдёт. Не ты первая, не ты последняя. Вон, Лёха уже идёт.
Пятьдесят пять! крикнул с берега водитель моторки. Веди девку!
Мужчины! Миленькие! Будьте людьми! Я вам восемьдесят отдам! У меня на карточке с зарплаты остались! Вот, в сумке! Я не скажу про вас никому! вцепилась опять Ида в усатого.
Лёх, сюда, она, это, как его, брыкается!
Лёха подбежал, и не успела Ида опомниться, как уже оказалась выдернутой из лодки сильными ручищами и брошена на пирс.
Ты, девка, не дури! Мы не зря с тобой валандались столько времени! сказал, как отрезал, водитель моторки.
Лёха, это, как его, у неё на карточке деньги есть. Можа заберём, потом снимем в городе.
Можно.
Мужик этими же сильными ручищами высыпал содержимое Идиной сумочки на пирс, полистал визитницу, вытащил карту и сунул себе в карман, наклонился к Иде и зажал ей пальцами горло:
Давай, девка, пароль. Не то задушу и выброшу в реку, по-доброму сказал он. Тебе не нужны деньги уже, а нам нужны. Нам детей кормить надо.
Ида ощущала на своей шее горячие толстые пальцы и чувствовала, что они сжимаются сильнее и сильнее. Ей стало уже трудно дышать. «Жизнь дороже», мелькнула утешительная мысль.
Двадцать пять, двадцать, прохрипела она.
То-то же, расслабил пальцы Лёха. Смотри, обманешь, хуже будет, улыбнулся он.
Сдёрнув с неё валенки, он одним рывком поставил Иду на ноги, сорвал тулуп и толкнул вперёд:
Давай, скачками. Нам ещё до дома плыть.
Ида, собрав всё с пирса в сумку, пошла по грубо протоптанной тропинке. «Невежды несчастные, плача от обиды, думала Ида, они даже не знают, что моя сумка и одежда стоят в десять раз дороже, чем у меня денег на карте. Хотя зачем им мои вещи?» Она ещё не совсем осознавала, что с ней происходят какие-то непонятные события. Ей казалось, что это всё снится. Она хотела быстрей проснуться, принять душ, выпить крепкий кофе со сливками и пойти в ненавистный офис, в котором она начала работать сразу после окончания финансово-экономического института. Офис был омерзительным ещё и по той причине, что Иде приходилось целыми днями сидеть с документацией, а ей хотелось заниматься творчеством, но она не могла себе этого позволить, ведь творчество понятие растяжимое и не всегда даёт доход. А она хотела писать книги. Литературу Ида ценила и любила. Читать мировую классику она начала с детства. И, проживая жизнь разных героев, она впитывала в себя их мысли, анализировала их поступки и всегда отождествляла их со своими жизненными перипетиями. Благодаря этому, она умела философски смотреть на проблемы и это ей хорошо помогало адаптироваться в разных обстоятельствах. Ида тоже хотела создавать произведения, но на это не было времени. «Деньги всё деньги» подумала Ида, бесцельно разглядывая огромный дом из серых, пропитанных влагой брёвен.
Я всё равно отсюда выберусь, успокаивающе сказала сама себе Ида.
Вот она какая, вот она, радостно залепетал мужик с жилистой шеей, который стоял на крыльце в зелёной болоньевой куртке. Свеженькая, беленькая, красивенькая, только больно тощая, ну ничё, переживём. Я в тебя полсотни вгрохал, девонька, отрабатывать будешь.
Ида устало посмотрела на тупое мужицкое лицо, на котором явственно отражалось пристрастие к алкоголю и сигаретам.
Вы мой шеф, как я поняла, Ида опустилась на крыльцо. Как вы не понимаете, если меня найдут, то всё, вас в тюрьму посадят.
Не горюй, миленькая, кто ж тебя здесь искать-то станет? Тебе хорошо будет у нас. Будешь работать, мы тебя будем кормить. Только запомни, дорогуша, я тебе не шеф, а царь. Шеф тебе денежки платил, а я не буду. Так-то так. Ты давай, не кисни, заходи в дом-то. Моя Натаха тебе всё покажет.
Ида встала и пошла в дом. Хозяйка была немного посвежее своего мужа, но взгляд был таким же тупым, как у всех людей, которые не развивались интеллектуально.
Наталья Алексеевна я, деловито сказала она. Я люблю по имени, отчеству. Ты в такой одежде не сможешь работать, принесу тебе свою.
Окинув взглядом её толстую фигуру, Ида усмехнулась и тут же получила пощёчину.
Посмейся мне ещё, посмейся. Мой Васька меня такой любит. А ты вобла городская. Ничего, скоро работать будешь, как лошадь. И красота твоя сдохнет, поняла?
Ида поняла. Она поняла, что попала в полную зависимость совсем непонятно от кого, непонятно где. А как выбраться, Ида пока не знала. Незнакомое ранее чувство ненависти к людям, к их тупости, ограниченности, примитивности, стало терзать её сердце и ей самой было плохо от этого ощущения.
Дом делился на две половины. В одной жили хозяева, а в другой работники. У работников были довольно и скудные, и антисанитарные условия, практически никакой мебели, грязный некрашеный пол в коридоре и комнатках, повсюду валялись окурки и какие-то серые тряпки или скорлупа от разбитых яиц. Запах несвежего белья резко врезался в нос.
Иду поселили тут же, в доме, в половине для работников, в небольшой комнате, в которой стояли по обе стороны от двери две металлические кровати. Посередине, возле узкого окна, громоздился грубо сколоченный стол из неотёсанных досок с грязно-жёлтой небрежно наброшенной скатертью. На столе валялась пустая пачка от Choco Pie и пара дешёвых сигарет, спички и керосиновая лампа. Вместо шкафа для одежды были протянуты верёвки в обеих углах комнаты возле двери. На одной из них, справа, болтались какие-то штаны и халаты. Идина верёвка и кровать были слева.