Вы глупец! Вы считаете, что можете так запросто приходить к людям, менять их до неузнаваемости, вершить их судьбу! он говорил громогласно, с вызовом, словно, упрекая меня за что-то.
Что вы несете?! Я ничего не сделал
Так сделаете обязательно сделаете! Так ли безобидно ваше существование? Подумайте, Макс, подумайте о том, что нельзя просто вторгаться в кого-то бездумно, беспечно лишь по зову своего звериного естества. Подумайте и о том, чем вы можете пожертвовать, что можете дать тем, к кому приходите в дом.
Он говорил явно не о себе.
Ганс, замолчите! В чем вы упрекаете меня сейчас? Зачем? Что плохого я вам сделал? Вы наняли меня на работу, вы платите мне деньги, я пишу вашу биографию. Что греховного в том, что происходит?
Да бог с ней с биографией и с деньгами бог бы с ними вы получите столько, сколько пожелаете. Любую сумму. Прямо из моих рук, старик смягчился и теперь смотрел на меня с укоризненным сочувствием, Макс грех не имеет ничего общего с религиозным символизмом. Обжорство, гордыня, вожделение, прелюбодеяние, на последнем слове Ганс сделал особенный акцент, Ничего общего с религиозной концепцией. Никакой мистики. Макс Бог (кстати тоже сомнительный персонаж, в том смысле, что все мы воспринимаем его по-разному) просто дает вам выбор всегда лишь выбор и только выбор, а дальше наблюдает. Он не осуждает и не поощряет вас, а лишь смотрит за тем, как результат вашего выбора преломляется через вашу жизнь. И если всё гладко значит вы сделали правильный выбор, а если нет не Бог накажет вас за преступление вы сами
Я не понимаю, о чем вы сейчас говорите, Господи! О каком преступлении речь, Ганс, конечно, знал о моей тайне, о тайном месте в том вонючем городишке, но он не мог знать, о моем романе с его женой. Был ли это вообще роман? Быть может, моя фантазия, глупый вымысел, Ганс не мог знать о том, что творится со мной последнее время, что творится в моей голове.
Вы сами, ваша нервная система, ваша психика Тупик. Клетка. Зверь. Метаться по темным лабиринтам собственного мозга не зная выхода, не помня где вход, в итоге уничтожение собственными руками, потому что в какой-то момент голова перестает быть вашей. Она требует новой и новой жертвы, нового витка иллюзии, зверь требует большего. И когда нет возможности остановиться вы нажмете на курок.
Гроза усиливалась, мы сидели и пили кофе, я боялся поднять взгляд на старика. Я боялся его проповеди
А Бог он ни за и не против. Он просто смотрит удастся ли вам выбраться из тупика, в который вы сами себя загнали. Но только помните чем дальше вы зайдете в преступлении самого себя, тем больше зеркал будет окружать вас, и в них вы отраженный и распятый будете метаться, подобно зверю не находя не только выхода, но и самого себя всё станет иллюзией. Вы для себя станете разрозненной иллюзией
Я вдруг успокоился. Успокоился и Ганс.
А к чему, вы, собственно, все это?
Единственное проклятие для людей, Макс их глупость Нам пора. Каждому событию свой черед. Когда придёт время понять обязательно вспомните меня и помолитесь о моей душе. А сейчас одевайтесь Мы поговорим сегодня о ностальгии Тоска по Родине это ведь тоже, своего рода тупик, в который каждый человек загоняет себя сам Внешние обстоятельства лишь отчасти имеют значение. У человека всегда есть выбор.
Я больше не слышал шума дождя и ветра. Лишь слабую музыку, которая возникла лейтмотивом. Наполнила мой дом. Поселилась в моем сердце, подавив упрямое напряжение, заглушив беспокойство на время.
Ганс властно встал с кресла. Моя комната начала поначалу искажаться, затем дребезжать, стекла бойко вылетели из своих рам, невероятной мощности взрыв прогремел, и я успел закрыть своё лицо руками, чтобы обломки и предметы не повредили меня, обожгло чем-то сильно, всё рушилось, подобно извержению в Помпеи, ото всюду падали искры. Я кричал от собственного страха, от дикого желания сказать Гансу правду, покаяться во всем да хоть бы и ему. Со мной случилась странная и неописуемая истерика. И вдруг всё стихло. Я лежал на полу лицом вниз. И когда медленно поднял голову и осмотрелся по сторонам рядом не было ни Ганса, ни света торшеров и бра, ничего не было. Вверху черная бездна звездного неба. Звезды становились ближе, они падали на меня не звезды вовсе, мягкие холодные снежинки медленные, статные единственно-прекрасные в этом ночном хаосе. Снег в конце апреля. В комнату падал мягкий белый снег, и вошла девушка. Красивая, бледная, одетая в темно-синее платье в пол. Её шаги медленные. Движения мягкие. Поступь уверенная, строгая. Она осторожно подходит ко мне. Я смотрю на неё остолбенело и не могу сказать ни слова. Губы не подчиняются моей воле. Хрустальная ваза последнее что падает с полки моего шкафа. Её осколки долетают до меня и больно ранят руку Я вздрагиваю от резкого и непонятного мне. И вдруг мои зрачки меняют форму и цвет. Загривок щетинится. Я слышу, как Джошуа восстаёт дикой силой рвать на части плоть, мне начинает казаться, как кости внутри меня ломаются и на их месте вырастают металлические шипы. Девушка стоит совсем близко, а из меня вырываются не слова поначалу чуть слышное рокотание где-то в глотке, затем рык, через мгновение зверь не оставит живого места на этой бледной статуе. Почему она не уходит? Он ведь убьёт её, как убил того недоумка, который лишил меня брата.
Не бойся меня, неожиданно шепчет она, Почему ты меня боишься? Разве я нападаю? Разве хочу причинить зло?
Я молчу. Джошуа наблюдает за каждым её движением и скалится белоснежными клыками. Его пасть приоткрыта, он нервно дышит, и капелька слюны падает вниз, на раскаленный пол а я не чувствую боли.
Дай мне свою руку, и не дожидаясь согласия её рука осторожно касается той, что изувечена осколками вазы, Бедный, бедный мой ты дрожишь отчего?
Джошуа опускает голову, смотрит исподлобья, начинает зачем-то пятиться назад. Куда же ты? Сейчас когда так мне нужен?! Ты тоже боишься? Но зверь никогда ничего не боится Он лишь подчиняется силе той, кто способен подчинить большую силу.
Позволь я стану защищать тебя
И она касается губами раны. И рана исчезает под её холодным дыханием.
Как тебя зовут? спрашивает она меня.
Я есть Воскресение и Жизнь. Кто знал меня при жизни и после смерти воскреснет Я есть Воскресение и жизнь, Отче Пройдя дорогой смертной тени, не убоюсь зла, ибо ты со мной
Чего бы тебе хотелось больше всего на свете?
Я не вижу смысла отвечать ей, я даже не смотрю ей в глаза
Она подобна дьяволу. Под чарами её тяжёлых пронзительных глаз таяло время и рушились камни. Она смотрела, не моргая, и я вдруг увидел, как взор заиграл сначала жёлтым, потом изумрудным светом. Он манил, сливаясь в едином порыве с безумной музыкой, которая теперь не просто лилась, она оглушала, звала, лишала рассудка. Это был «Вокализ» да, точно Рахманиновский «Вокализ». Подобно тому, как гипнотизирует удав свою обреченную жертву. Подобно тому, как морфий разливается тёплым беспамятством по членам. Музыка кричала партией скрипки. И теперь слышна была только скрипка. Единственная скрипка врезалась в мой разум. Оркестр подхватывал её неторопливое повествование, и тут же смолкал. Во всяком случае, мне так казалось. А незнакомка упрямо и настойчиво смотрела прямо в меня. И не было такой силы, которая бы позволила оторвать взгляда от этих роковых глаз цвета золотистый изумруд.
Его лицо мне призраком белело
Бледнее бледности в десятки тысяч раз
Я уже слышал однажды это стихотворение, но не мог вспомнить откуда оно во мне.
Промолвила она наверное, я дома
Хотя волна касалась наших тел
Ты соблазнил меня своим прозрачным взглядом