В финале повести «Вперед и вверх» Сенчин прощается с тем этапом своей жизни, когда ему реально угрожала полная трансформация в «чужого» со всеми вытекающими. Рано утром он едет на такси в аэропорт, чтобы отправиться на книжную ярмарку во Франкфурт. Машина несется по пустому городу, минуя дорогие для героя места, «чтоб попрощаться», в том числе и окрестности общаги, где есть и «моя норка». Теперь он преодолел свое былое норное существование, поднялся над круговоротом однообразной жизни. Перешел на новую ступень, обрел новые возможности. Поэтому он и заключает: «Да, кажется, всё идет правильно. Постепенно, но всё же вперед и вверх. Как ступени пологой лестницы. Нужно просто не теряться, иногда прилагать усилия, чтобы шагнуть».
Периодически возникают периоды, когда создается ощущение, будто в тебя «вставили новую батарейку». Появляется чувство «всё смогу». Главное его не упустить, не растратить. Не превратиться окончательно в сомнамбулу. Так у героя «Минуса» после возвращения от родителей появился энергетический всплеск, воля что-то сделать, он начинает действовать: «Вот я воскресал, поднимался из омута беспрерывного полусна-полубреда, я, казалось, победил свою гибель, вычистил гниль; я был уверен дерьмо позади» Но как всегда: чуть высунешься из норы, как внешний мир «тебе как следует надает по башке, чтоб не обольщался». И здесь всё зависит от тебя: перенесешь этот удар или впадешь в «состояние зимы», из которого уже не выбраться.
Герою повести «Зима», жителю приморского городка 36 лет, он нигде не работает, живет тем, что несколько месяцев в году сдает приезжим квартиру да протирает шезлонги на пляже. Сезон отпусков заканчивается, и начинается время пустоты, безделья зима. Все и всё в этом городе впадают в спячку.
Чтобы как-то восполнить жизненный вакуум, герой повести каждый день совершает «традиционно бесплодный обход города», уныло бредет по городскому кругу в поисках неизвестно чего. Собственно, поисков никаких и нет, движение абсолютно бесцельно, каждый круг всё больше погружает в топь пустоты. Всё, что имеет признаки новизны, пугает: те же книги на полке давно перечитаны, а покупать новые «страшновато неизвестно, что там найдешь, под обложкой». Нового, а значит, настоящего практически не существует.
В повести в наиболее законченном виде представлена дурная неизменяемая бесконечность «зимнего» жизненного круга. В замерзшем городе ничего не происходит, так же подморожена и человеческая жизнь в нем. В своих фантазиях герой думает: «Как провести этот день, чтобы не получился один в один как прошлый», но это лишь на минуту. Дни, месяцы сливаются и все становятся похожими на предыдущие, выстраивая «вереницу бесцветных дней», складывающихся в «пустой год», который тут же отправляется в топку небытия. Даже летняя курортная суета обман; когда она проходит, моментально растворяются миражи девушек в купальниках, пляжные радости. Лето иллюзорное время, особый стероид, который создает внешнее ощущение жизни.
Вслед за минутными фантазиями голова персонажа Сенчина заполняется «кислотой тоски». От тоски, которая «ледяной судорогой сводит грудь», он таращится в экран телевизора, давит в пепельнице окурок, «тащится в туалет», позевывает постоянно пребывает в инерционной полудреме. Это сомнамбулическое состояние как раз и чередуется с накатывающими «приступами тоски».
Сам город и его обитатели представляются командой затонувшей подлодки. Люди «знают, что не спастись и убивать друг друга бессмысленно. Так вот бродят по кварталам-отсекам. Чего-то ищут, на что-то надеются. Очередное лето дает очередную надежду, пусть слабую, иллюзорную, а очередная зима добивает». «Зима» типично сенчинское состояние, зарисовка, исполненная в его индивидуальной манере.
Герой бродит кругами по пустому городу, который представляется «застывшим, умершим миром», готовящимся к старению и смерти. В городской газете на передовице «пустая информация», интервью с замом мэра под заголовком «Работаем в штатном режиме», напоминающим название песни Егора Летова «Всё идет по плану»
Если в этом городе мертвых и происходило что-то достойное внимания и памяти, то только в прошлом. Это славное прошлое сохранилось в преданиях, в экспонатах краеведческого музея да рассказах экскурсовода (недаром Роман после пенял «новым реалистам», что они уходят в историю там легче спрятаться). Самые ценные экспонаты давно уже осели в столичных музеях. Раньше здесь был богатый город, были сражения, бунты, эпидемии. Жизнь уходила отсюда, чтобы вскипеть вновь. Настоящее же задыхается пустотой, от себя оно оставит разве что «обломки, осколки, мелочи». В советские времена рядом с городом были ракетные шахты элемент «щита Родины», потом их забросили, оружие ржавеет, люди «глотают радиацию». Хотя и это всё, вполне возможно, обман, с которым люди попросту свыклись. Ни во что доподлинно верить нельзя: тотальная пустота стерла границы реального и мнимого.
В рассказе появляется одноклассница героя Ирина, работающая официанткой в местном заведении, где даже меню отражает своей типичностью скуку и пустоту: салат «Столичный», солянка, котлеты, пельмени, водка. Ирина тоже иногда впадает в мечты, хочет что-то изменить, хотя бы работу, но остаются лишь призраки этих изменений, которые дразнят, намекают на надежду. Но «лучше бы уж полная безнадега, которая подобна кипящему маслу на лицо» заключает автор. Этой «Ассоль» не дождаться капитана Грея, вместо него в ее заведение нахлынет гопота, а Ирина и ей будет рада
Или директор краеведческого музея Ольга Борисовна. В девяностые годы она была «известнейшим искусствоведом нашего города» и довольно деятельным, но сейчас, «судя по всему, получила она то, что хотела, и успокоилась. Или устала». Наташа также работает в этом музее. Она «хрупкая, возвышенная девушка», а через некоторое время станет той же Ольгой Борисовной, превратится в карикатуру на себя настоящую «весны для Наташи не наступит».
Всё идет по плану Это и есть план жизни, из холодеющих объятий которого не вырваться.
Разговоры у людей здесь тоже не клеятся, говорить между собой не о чем. Любые изменения возможны только через ложь и в фантазиях: герой представил, что мог бы наговорить Ире, будто разбогател, мог признаться в любви, предложить увезти отсюда. Но всё это вслух он не в силах произнести. Воля парализована.
Единственная мысль, которой герой заставляет себя радоваться, раньше было хуже: ГУЛАГ, война, тотальный дефицит Это немного успокаивает, помогает хоть как-то свыкнуться с безнадегой.
После бесцельного, пустого городского круга, после всех этих мыслей, с которыми в душу лезет тоска, герой забивается в свою нору-квартиру, запирается в ней, чтобы «влипнуть в кресло. И отлипнуть, когда всё кончится».
Эстетика Сенчина, особенно на раннем этапе, может вызвать отторжение. Она и призвана к этому. К тому, чтобы внушить отвращение к определенной поведенческой модели жизни, превращающей человека в механическую сомнамбулу, в насекомое. Это было и своеобразной авторской терапией: избавиться от себя чужого, примирившегося с жизнью, прохладного, у которого всё вошло в привычку. В этом его двойничество. Главное слово этого чужого «напряг». Он всё воспринимает через это понятие. Всё что выбивается из привычного, предсказуемого: «Как ни крути а напряг».
Застрельщик «нового реализма»
Сенчина всегда называли одним из главных застрельщиков так называемого «нового реализма» в русской литературе начала XXI века. Захар Прилепин аттестовал его единственным последовательным «новым реалистом». В интервью газете «Культура» (30 декабря 2005 года) Роман так выразил свое восприятие «нового реализма»: «На мой взгляд, новый реализм это крайняя форма реализма, тяготеющая к документалистике, к очерку, в ней очень прочна связь автора и героя. Здесь очень важна достоверность, вплоть до мелочей, до незаметных вроде бы деталей, необходим жизненный опыт автора. После десятилетия, когда термин реализм был в нашей литературе чуть ли не ругательным, когда писатели, так сказать, отрывались после времен несвободы, новый реализм, мне кажется, был просто необходим».