Короткая апрельская ночь прошла в тревожном ожидании, но солнечное утро, наступившее вскоре, не сняло тревоги и ощущения чего-то страшного и кровавого. Казаки, за долгие годы, привыкшие к походам и битвам, на этот раз были устрашены бесчисленным множеством татар, грозно и нагло сновавших вдоль казачьего лагеря. Платов видел настроение казаков, но его больше страшило падение бодрости духа у своего сотоварища полковника Ларионова, который был откровенно сражен многочисленностью врагов. Платов собрал казаков, и его горячая речь вдохновенно-ободряюще полилась на земляков, поднимая их боевое настроение:
Друзья мои! Братья казаки! Вы видите сами, какая сила басурманская окружает нас. Но нам нужно биться с этой силой и победить ее Не будем же мы русские, не будем донцами, коль устрашимся проклятого врага. Тем более, что на помощь к нам беспременно придет полковник армии ее величества Бухвостов, коего я известил о нашем тяжком положении[59].
Казаки приободрились после этой речи Платова и заняли свои боевые места в укрепленном лагере.
Шел восьмой час утра, когда первые волны татарской конницы решительно двинулись на штурм казачьего лагеря. Впереди атакующих конных масс развевались разномастные боевые знамена. На небольшом пригорочке в окружении пестрой свиты под огромным ханским знаменем стоял Девлет-Гирей. Легкий ветерок шевелил его длинные темные волосы и богатые одежды. Положив руку на эфес дорогой сабли, хан пристально вглядывался вдаль, в сторону казачьего лагеря. Презрительная гримаса застыла на лице хана: неужели эта кучка безумцев собирается устоять против натиска его неукротимых джигитов?! И хан перевел торжествующий взгляд на равнину, на которой грозно-красивой лавиной с гиканьем катились его всадники.
Но что это?! Спорый бег татарской конницы неожиданно затормозился, один за другим падали ржущие кони, с воплями вываливались под копыта лошадей татары, образуя причудливое скопище людей, тучи пыли, лошадиную свалку. Это разящими выстрелами встретила атакующих татар единственная казачья пушка, которой хорошим подспорьем явились дружные ружейные залпы казаков.
Презрительная улыбка медленно сползла с лица хана, он посуровел. Ход событий его явно не устраивал и тревожил. Он чувствовал дух противника не сломлен, а это значило, что неверные будут сражаться до конца. Хан, торопясь и ругясь, снова послал в огонь своих джигитов, которые вновь вернулись с потерями. Поле вокруг казачьего вагенбурга густо покрылось трупами коней и людей, стоны раненых и изувеченных татар неприятно резали уши хана, поднятая тысячами копыт пыль застилала небо, но Девлет-Гирей, сжав в ярости плеть, снова и снова гнал в пекло сражения новые тысячи своих всадников.
Платов с Ларионовым, к которому вернулось боевое состояние духа, обходили казаков, вселяя уверенность в скорую помощь и призывая драться за Дон и матушку-Россию. И казаки держались: восемь беспререывных атак татарской конницы были отбиты с большими потерями для хана.
Солнце уже поднялось и высоко стояла над полем боя, равнодушно взирая на человеческую бойню.
Хан снова бросил на казачий лагерь конницу, надеясь все-таки ворваться в вагенбург и в рукопашной схватке перерезать гяуров. Но татары снова и снова откатывались назад с большими потерями. Напряжение боя росло, атаки врага продолжались, у казаков появились убитые и раненые, наступал момент развязки
Ларионов нервно дернул Платова за рукав, давая знак отойди в сторону от казаков. Матвей Иванович устало провел по потному лицу рукой и, отойдя к телеге, вопросительно посмотрел на бледного Ларионова. Потупив глаза, тот виновато произнес: «Ты знаешь, Матвей, я не трус, не раз бывали мы с тобой в жарких переделках. Но ныне, сам зришь, что сражаться дале невозможно. У нас нету сил, а подкрепления от Бухвостова, похоже, не будет!»
Платов при этих неожиданных словах своего боевого сотоварища, недобро сверкнув глазами, хрипловато произнес: «Никогда не сдадимся басурманам! Лучше умрем, нежели покроем стыдом и позором честь нашего края, нашей Отчизны!»[60]
Ларионов печально посмотрел на Платова и молча занял свое боевое место в вагенбурге, готовый к бою: впереди на лагерь катилась новая лавина татарских всадников. Татары, устлавшие своими телами истоптанную землю вокруг казачьего лагеря, теперь атаковали расчетливо, стараясь группками просочиться в лагерь и в рукопашной схватке покончить с казаками. Однако бдительные донцы были начеку, и снова закипало кровопролитное сражение
Тем временем один из казаков, посланных Платовым за подмогой, сумел-таки пробиться к полку Бухвостова. Второй смельчак, продиравшийся сквозь плотную толпу татар, был на скаку сражен пулей.
Полковник Бухвостов, получив известие о тяжелом положении окруженных в вагенбурге казаков, тут же велел трубить тревогу и, подняв эскадрон ахтырских гусар и легкую драгунскую команду, двинулся Платову на помощь. Впереди себя, для скорости, он послал конный казачий полк Уварова. Он-то и вступил первым в сражение, подняв боевой дух казаков, сидевших в укрепленном лагере[61].
Увидев долгожданное подкрепление, Платов громко скомандовал: «На конь!» И лавина донких всадников из вагенбурга ринулась на ошеломленных и измученных беспрерывными атаками татар, поражая их пиками и саблями. С барабанным боем подошедшие к полю сражения войска Бухвостова довершили разгром ханской армии, составленной из бойцов, несомненно, храбрых и умелых. Над весенней степью гуляла казачья победная радость
Вечером при свете бивуачных костров полковник Бухвостов писал донесение командиру Кубанского корпуса бригадиру И. Ф. Бринку, извещая того о Калалахской победе: «Из числа неприятелей убиты два солтана, один каканский бей, несколько мурз, а черни более пяти сотен на месте похоронено. Наш урон весьма невелик, а именно: убиты восемь, без вести пропавших пятнадцать, да ранено пятьдесят четыре человека»[62].
В донесении Бухвостов особо подчеркнул выдающую роль Матвея Платова в этой победе, его недюжинные организаторские способности и личное мужество. «Войска Донского полковник Платов будучи в осаде от неприятеля, оказался неустрашимым, ободряя своих подчиненных, почти в отчаянии находившихся и удерживал их в слабом своем укреплении до моего к ним прибытия, отметил Бухвостов. Затем, во время преследования, он с величайшей опасностью для жизни бросился на многочисленные толпы неприятеля, подавая пример своим подчиненным, особенно в лесном сражении близ Кубани, где ободренные им спешенные казаки оказали храбрость примерную»[63].
Эта великолепная победа сорвала широкомасштабные планы султана по активизации действий турок и татар на Северном Кавказе. Сам Девлет-Гирей после Кючук-Кайнарджийского мирного договора, подписанного в июле 1774 года, был арестован по приказу султана Абдул-Хамида Первого и доставлен в Константинополь, ибо новому повелителю турок было непонятно, как столь незначительные силы донских казаков и русских регулярных войск сумели нанести оглушительное поражение целой армии татар.
Долго еще вспоминали в русской армии Калалахскую победу казаков. «Если кому-нибудь придется быть в таком положении, писал знаменитый Денис Давыдов, вспоминая Калалах, то путь приведет себе на память подвиг молодого Платова, и успех увенчает его оружие. Фортуна, не всегда слепая, возведет, быть может, твердого воина на ту ступень славы, на которую вознесла она маститого героя Дона»[64].