А еще это была последняя ночь, когда я тешила себя иллюзиями, что мой отец сможет пережить рак.
Джона ослабляет хватку на штурвале, чтобы сжать мое колено.
Они рады, что ты оправилась.
Это еще предстоит выяснить, передразниваю я, прежде чем моя улыбка тает. А как Агнес и Мейбл? Знаю, что ты хотел бы быть рядом с ними сейчас. Они расстроятся?
Мой отец проводил каждое рождественское утро, сидя на диване Агнес с кружкой кофе в руках и шашечной доской перед ним.
Это Агги следила сегодня за метеорологическим радаром с четырех утра, надеясь застать перерыв, чтобы я полетел к тебе. Она не хотела, чтобы ты застряла в Анкоридже одна. Кроме того, на ужин они едут к Джорджу и Бобби. Там будет много кого из «Дикой Аляски».
Звучит восхитительно.
Я слишком долго винила компанию чартерных авиалиний моего отца в нашей разлуке. Ненавидела все, связанное с ней. И чтобы понять, что это не просто бизнес, не просто место для заработка денег, мне понадобилось лично приехать сюда. Мой отец и компания «Дикая Аляска» делали жизнь людей лучше. В ряде случаев они спасали ее. И его сотрудники были для папы настоящей семьей. Мне до сих пор кажется неправильным, что я вот-вот унаследую деньги, полученные за продажу предприятия, которое так презирала раньше.
Я колеблюсь.
Дом папы уже выставлен на продажу?
Отец был владельцем всех трех модульных домов на том участке дороги своего, Агнес и Джоны. Они перешли к нему от моих бабушки и дедушки. Рен Флетчер не отличался быстротой и решительностью в действиях, однако последние недели своей жизни он активно заполнял всевозможные документы, чтобы в нужный момент всю собственность можно было передать другим лицам. Чтобы избежать всей этой муторной истории с завещанием, говорил он. Это облегчило всем жизнь: Джона смог претендовать на тот дом, который снимал, а два других получили в собственность Агнес и Мейбл, которые могли делать с этими домами все, что захотят.
Еще нет. Весной. Агнес хочет дать нам шанс продать сначала наш дом, а это займет какое-то время. Пока что был только один заинтересовавшийся.
Замечаю, как он говорит «нам» и «наш», словно этот дом принадлежит и мне тоже, и мое сердце теплеет.
Могу помочь ей сменить обои на кухне, если она захочет, предлагаю я, хотя меня передергивает при одной только мысли о том, что придется соскребать все эти крякозябры.
Помню, когда мы только переехали, жилище Саймона тоже было оклеено обоями. Это был старый английский дом его родителей, который он у них выкупил. Примула в ванной, яблони на кухне, сирень в столовой.
Даже не уверена, что моя мама распаковала свои чемоданы, прежде чем атаковала санузел металлическим шпателем. В конце концов они наняли специальных людей, которые разобрались со всем остальным, потому что, во-первых, это было слишком уж непосильной задачей для одного человека, а во-вторых, сомневаюсь, что Саймон оценил пренебрежительные комментарии моей матери о декораторском вкусе его родителей, пока она в гневе орудовала тем самым шпателем.
Но, разумеется, Агнес я помогу. Я бы сделала все для этой крошечной добродушной женщины, которая стала катализатором моего воссоединения с отцом и вообще причиной того, что я здесь с Джоной. Кроме того, что еще мне делать, пока Джона дорабатывает свой последний месяц в «Аро»?
Как странно будет снова оказаться в этом доме, разбирая все, что делало его домом моего отца. При этой мысли по спине пробегает дрожь беспокойства.
Я тоже помогу, рассеянно бормочет Джона, поскольку его пристальное внимание сосредоточено сейчас на заснеженном участке озера впереди нас.
Оно ведь замерзло, верно? уточняю я.
Должно было.
Должно было?
Я надеюсь, что оно замерло.
Я бросаю на Джону встревоженный взгляд.
Ты так шутишь, да?
Нет. Он ухмыляется. Но именно поэтому мы вначале прощупаем его. В основном, чтобы проверить снег, но также и на предмет затопления.
Понятия не имею, что такое затопление озера, но сосредоточенный взгляд Джоны убеждает меня, что я не особо хочу донимать его вопросами прямо сейчас. Сижу тихо все то время, пока снижаемся, и чувствую, как на мгновение лыжи самолета на полном ходу чиркают по поверхности озера, прежде чем снова набираем высоту. Делаем круг, и, когда Джона смотрит на оставленные следы, бурча, что все в порядке, снова снижаемся.
Через несколько минут лыжи Вероники уже скользят по заснеженному озеру. Мы останавливаемся метрах в десяти от домика. В любой другой ситуации я бы забеспокоилась, не врежемся ли мы в него, но, по словам моего отца, Джона один из лучших пилотов, и если кто и мог что-то понимать в этом, так это Рен Флетчер.
Джона наклоняется вперед, чтобы осмотреть местность через лобовое стекло.
Миленько, правда?
Словно рождественская открытка.
Два этажа домика из крашеной глины накрывает крутая крыша с большим козырьком чтобы защитить деревянную дверь от стихии. С левой стороны торчит высокая труба, а пространство под настилом до отказа забито дровами для растопки.
Мне уже не терпится дождаться вечера, чтобы свернуться калачиком у огня.
Каждое из пяти окон и дверь украшают традиционные вечнозеленые венки с красными ленточками, и это определенно создает уютное рождественское настроение. На террасе со свисающими нитями цветных фонариков, натянутых по всей ширине дома, стоят повернутые к озеру два ярко-красных деревянных кресла, выглядывающие из-под слоя нетронутого снега.
И я уже собираюсь сказать, что дом просто идеален, пока не замечаю небольшую деревянную пристройку, притаившуюся в зарослях у деревьев позади, с вырезанной в двери луной. От этого неприятного сюрприза стону в голос.
Да ладно тебе Ты выше этого, подначивает меня Джона, что еще больше раздражает. Он знает, насколько сильно я презираю уличные туалеты.
Не-а. Ты привыкнешь, бросаю я ему его любимую фразу. Здесь же чертовски холодно! И темно уже, сколько, пятнадцать часов?
Сейчас, скорее, двадцать минут восьмого.
О, еще лучше!
Он смеется.
В этом нет ничего страшного.
Говорит парень, которому всего-то и нужно, что открыть дверь и расстегнуть штаны. А мне тем временем придется лезть через трехметровые сугробы в темноте возможно, с волками и прочим дерьмом вокруг и морозить свою голую задницу каждый раз, когда мне нужно будет в туалет!
Там есть тепловая лампа.
Я бросаю на Джону неприязненный взгляд, чем вызываю его смех.
А что, если я помогу размораживать твою задницу после?
Да уж не сомневайся, бурчу я.
Боже, как мне не хватало твоего несносного поведения. Его пальцы обвиваются вокруг моей шеи и мягко, игриво сжимают ее. Пошли Давай обживем это место.
* * *
Ты можешь снять куртку и сапоги. Думаю, наконец-то стало достаточно тепло.
Джона подбрасывает еще одно полено в печку. Оранжевое свечение, исходящее от нее, разгорается сильнее.
Проверяю его утверждение. Когда мы впервые вошли в этот причудливый домик из сучковатой сосны, от нашего горячего дыхания в воздухе повисали облачка пара. Однако теперь, когда в печи пылает огонь, источающий тепло, остается лишь легкая зябкость.
Сбрасываю ботинки и стягиваю с себя парку, надевая вместо них красно-черную клетчатую фланелевую рубашку и шерстяные носки, что откопала в своем чемодане. С бокалом красного вина, который я налила после разгрузки наших запасов еды в основном это снеки и заранее приготовленные угощения из морозильника Агнес, а также индюшачья грудка, готовая к отправке в маленькую пропановую печь, устраиваюсь на футоне, стараясь не задеть масляную лампу, отбрасывающую тусклый, но теплый свет.
Как часто ездят сюда Бобби и Джордж?
На неделю или две летом и очень часто по выходным, когда заканчивается сезон. Как правило, с Рождества до Нового года они здесь. Джона в последний раз поправляет кочергой горящие поленья и закрывает маленькую дверцу на щеколду. Тут они собираются жить после выхода на пенсию. Когда обустроят дом, чтобы в нем можно было обитать комфортно круглый год.