У нее интересные истории! Она занимается переработкой мусора и придерживается экологичного образа жизни. У них есть животные, и она сама выращивает все овощи, которые они едят.
Джона вскидывает бровь.
Значит, ты все-таки хочешь жить на ферме.
Да нет же! Я не сказала, что
Понятно. Он растягивается на спине, закидывая руки за голову в издевательски расслабленной позе, и подол его рубашки задирается, обнажая подтянутые мышцы живота. Калла Флетчер фермерша. Я подарю тебе на день рождения большие уродливые резиновые сапоги и соломенную шляпу. И корзину для яиц. Нам стоит завести кур.
Я морщу нос.
Куры воняют.
И милого козленка или даже двух, продолжает он, не обращая на меня внимания.
Ненавижу коз.
Что?
Никаких коз.
Джона поворачивается ко мне и шокировано поднимает брови.
Ты сейчас серьезно?
Да!
Но козы же миленькие и маленькие?
И с жуткими горизонтальными зрачками.
Да как ты можешь ненавидеть коз? Джона выглядит искренне озадаченным.
У меня есть причины. А что ты думаешь о солнечных батареях? Они работают на Аляске при таком коротком
Не-а. Он мотает головой, и его голубые глаза сверкают озорством. У тебя не выйдет, Барби. Выкладывай или я вернусь домой с десятком милых маленьких карликовых козочек для твоей фермы.
Зная Джону, он это сделает. В смысле, у нас под крыльцом живет неофициально одомашненный енот.
Я стону в голос, уже зная, чем это все обернется.
Ладно! Когда мне было шесть, во время школьной экскурсии меня покусали козы, и с тех пор
Мои слова заглушаются взрывом хохота Джоны.
Тебя терроризировали козы?
Я толкаю его локтем.
Это не смешно! Хотя я изо всех сил стараюсь сдержать улыбку сама.
Ладно, ладно. Ты права. Он поднимает руки вверх в знак капитуляции. Покажи мне свои шрамы.
Вообще-то у меня нет никаких заметных шрамов.
Потому что они все душевные? спрашивает Джона с напускной серьезностью.
Заткнись! Когда тебе шесть и тебя окружает стадо зверей, которые рвут твою одежду и грызут тебе пальцы, а потом тебя еще сшибают в свежую кучу дерьма, ты ни за что этого не забудешь! Я демонстративно вздрагиваю, чтобы подчеркнуть свои слова.
Он трясет головой, и его смех затихает до едва заметного хихиканья.
Иди сюда, мой маленький ненавистник коз.
Джона захлопывает мой ноутбук и отодвигает его в сторону. Его мощное тело прижимает меня к себе одним плавным движением, и его губы оказываются на моих.
Глава 7
Февраль
Так это друг Джорджа? спрашиваю я, зарываясь вглубь своей куртки.
Джона ведет Веронику к длинному ровному участку земли, по обе стороны которого возвышаются конусообразные вечнозеленые деревья. С одной его стороны стоят два прямоугольных здания зеленого цвета с металлическими крышами: одно побольше и второе уменьшенная копия первого. Рядом с замерзшим озером примостился бревенчатый домик. Из его трубы, рассеиваясь в туманном небе, вьется шлейф темного дыма. В другой стороне, среди деревьев, притаились еще несколько пристроек и сараев. Это основная часть любого хозяйства на Аляске, как я узнаю в будущем, где можно укрыть все от нарубленных дров и пропана до питьевой воды с квадроциклами и снегоходами.
Кто, Фил? Ага. Они познакомились в военно-воздушных войсках. Я встречал его несколько раз. Отличный парень. Его жена умерла от инсульта осенью. Примерно в то же время, когда умер Рен.
И он здесь совсем один?
Других домов у озера нет, насколько я могу судить.
Ага. Его сын живет где-то на юге. Орегон или Айдахо, что-то в этом роде. Джона кивает в сторону грузового отсека, на термосумку с лосятиной, которую Джордж попросил нас завезти ему по пути в пригород Анкориджа, куда мы полетели смотреть выставленные на продажу дома. Он оценит это.
Наш самолет попадает в воздушную яму и трясется, и моя рука инстинктивно взлетает вверх, чтобы сжать предплечье Джоны. Он усмехается, легко и уверенно подмигивая мне, и заверяет, что все в порядке с нами все будет в порядке.
И так оно и есть, с тех самых пор, как он спас меня от Рождества в одиночестве больше месяца назад, все дается нам легко. Мы плавно влились в наш прежний ритм, только уже без того некогда настойчивого облачка тревоги, которое маячило над нами в те времена, когда мы день за днем наблюдали, как ухудшается состояние моего отца, и страстно желали, чтобы у нас было побольше времени вместе.
Теперь волнение в разговорах о нашем будущем: о том, что необходимо будет сделать в доме, который мы купим, о том, что предстоит подготовить перед открытием чартерной компании, и том, в каких солнечных и теплых местах мы будем отдыхать, когда понадобится передышка от долгой темной зимы. Наши ночи полны смеха, пока лежим, запутавшись в простынях, и разговариваем, планируем и передразниваем друг друга, и мы вполне довольны жизнью.
И теперь, когда Джона официально завершил свою работу в «Аро» прощальная вечеринка в его честь состоялась вчера, а юристы трудятся над документами для продажи домов Барри, наша совместная жизнь движется куда быстрее, чем я того ожидала.
И это именно то, что я себе представляла, когда пыталась постичь, что такое любовь, но не могла сформулировать точного определения в своей голове.
Это оно.
Это мы.
Это тот всплеск эмоций, который я ощущаю каждый раз, когда Джона входит в комнату; то нетерпение, которое испытываю, когда его нет рядом; то, как ёкает мое сердце каждый раз, когда заставляю его смеяться.
Поддавшись порыву, наклоняюсь к Джоне и быстро целую в щеку над его недавно подстриженной бородой.
Он смотрит на меня с любопытством в глазах.
За что это?
За то, что ты это ты.
Снова перевожу взгляд на приближающуюся землю. Даже выкрашенная в тот же суровый зимний белый цвет эта часть Аляски заметно отличается от той замерзшей тундры, которую мы покинули сегодня с первыми лучами солнца. Здесь дома разбросаны дальше друг от друга, но более многочисленны, а озера и реки очерчены густыми лесами вокруг своих берегов.
Джона внимательно следит за моим взглядом.
Это часть Аляски действительно хороша.
Я любуюсь мгновение зазубренными белыми пиками гор вдалеке, еще более отчетливыми на фоне морозного голубого неба. Станут ли все эти горные хребты для меня когда-нибудь обыденностью?
Что это за гора?
Денали. Самая высокая в Северной Америке.
Я вздыхаю. Кажется, здесь действительно мило.
Жалко, что она так далеко.
Это не далеко. Она считается частью ландшафта Анкориджа.
А как далеко отсюда сам город?
Всего в полутора часах.
Ты имеешь в виду, что аж в полутора часах, поправляю я. На машине это три часа. При хорошей погоде.
Джона пожимает плечами.
Но и не так далеко, как Бангор.
Не так, соглашаюсь я.
Джона сажает Веронику на заснеженную взлетно-посадочную полосу, и лыжи легко скользят по дороге, которая, вероятно, совсем недавно была расчищена трактором, припаркованным в сторонке.
Прекрасная линия обзора отлично выровнена Голос Джоны полон восхищения.
Держу пари, ты говоришь это про все взлетно-посадочные полосы.
Он отсоединяет гарнитуру и привычно клацает множеством тумблеров, глуша мотор самолета. Наклонившись, чтобы быстро, но крепко поцеловать меня в губы и прошептать «да ты острячка», он открывает дверь и выпрыгивает из самолета.
И когда мои собственные ботинки с хрустом опускаются на землю, резкий контраст между нагретым салоном самолета и морозом снаружи заставляет меня еще сильнее съежиться в своем пальто.
Из высокого металлического здания ангара, понимаю я, заметив в зияющем отверстии двери красное крыло самолета, стоящего внутри, выходит человек. Он приближается к нам осторожной и ковыляющей походкой по узкой вытоптанной дорожке. Должно быть, ему около семидесяти лицо его огрубело от возраста, а волосы, выглядывающие из-под черной шапочки, белые как снег.