А где старший Попров? В Европе он, наших поддерживает, двадцать седьмого полуфинал. Побеспокоить бы можно было вашего Попрова. Нет, Попрова, по-видимому, лучше не беспокоить.
Он возвращается на дачу, ест, станет прохладнее и в Москву. Но после еды засыпает, а проснувшись, думает: Попров-младший, Алеша, умница-стоматолог, купил, значит, биту Вот тебе и самооборона без оружия. Брата смотрел неоднократно, любит. У таджикского мальчика на шее штука какая-то металлическая не крестик, не амулет: имя, может быть? мама надела, перед тем как поехал сюда. Зачем ехал? А все едут. Люди поступают как все. Не убивай, брат, просит мальчик. А Алеша Попров улыбается во весь рот и по накатанному: Не брат ты мне, гнида черножопая! И битой куда придется.
Тяжесть, Господи, какая тяжесть Звонит, сонный, Боре:
Физкультпривет, говорит. И молчит. Ты уже с дачи уехал? И опять молчит. По шуму в трубке ясно: уехал.
Чего надо? Чего молчишь?
Собираюсь с духом, попросить, эх, лишь бы вышло! И просит.
Нет, Боря уже уехал. Ox, fuck.
Сказал бедняк, отзывается Боря.
Удачно вышло, и вдруг:
О-кей, разворачиваюсь. Хороший он, Боря.
Через полтора или два часа они стоят возле больницы, Эрик курит, они говорят. Плохо дело, еще хуже, чем предполагалось. И все-таки надо в Москву везти, томографию головы сделать, какой-то шанс есть. Хорошо, Боря его заберет, с ребятами договоримся. Выписку давай, паспорт, консультацию мою запиши. Родных нет? Чего он, совсем бесхозный?
В пустой ординаторской они пьют кофе, болтают на национальную тему.
Таджики арийцы. Что бы это ни означало.
Да? Боря не знал, думал, хачики.
Хач, кстати, Эрик интересовался, по-армянски крест.
Крестики. Тоже неплохо. Крестики-нолики, Боря шутит из последних сил.
Перевозка приходит под утро.
Хороший он все-таки, Боря.
Ты тоже ничего. Маленький лорд Фаунтлерой. Оба едва стоят на ногах от усталости. Теперь ты их благодетель. Такого больного перевести, а! Ничего, довезем. Кто не рискует, не пьет шампанского. Хочешь шампанского?
Эрик качает головой:
Что-нибудь придумают нелестное, вот увидишь, но и сам не очень верит в то, что говорит. Такое даже эти оценят.
На неделе он отвлекается от истории с таджиком, да и не теребить же Борю каждый день. В пятницу утром, проезжая мимо спортивного, вспоминает, останавливается. Биты? Да, сколько угодно. А варежки такие и шары для бейсбола? Нет, не поступали. Мы не в Чикаго, моя дорогая, вдогонку.
Собравшись с силами, он звонит-таки. Боря расслаблен: снова жара, в футбол наши слили. Германия с Испанией в финале, две страны фашистского альянса. Работы, как всегда летом, мало.
А этого нашего, Эрик называет таджика, куда дели?
Куда что, отвечает Боря самым естественным тоном. Сердце в Крылатское уехало, легкие на Спортивную.
Разобрали таджика на органы, короче говоря.
С легкими лажа вышла: хотели оба взять, а взяли одно. Эрик снова молчит в телефон.
Почки еще есть, наконец произносит он тупо.
А почки как-то никому не приглянулись, хмыкает Боря. Зачем он смеется? Этого делать не следует.
Доктор, вам показалось, отвечает Боря. Смерть мозга, умер он. Вот так. Мы его и смотрели-то, в сущности, мертвым.
Знал Боря, что так получится, или нет, когда увозил? Он его все-таки спросит. По крайней мере, имел ли в виду возможность?
Когда разворачивался на шоссе не имел, а потом, когда забирали, то да, подумал. Я, видишь ли, нейрохирург. Никто тебе ни в чем не виноват. И потом: господин кардиолог, вы что-то имеете против трансплантологии?
Эрик вспоминает про если зерно не умрет, про жизнь за други своя . Нет, там другое, там добровольно
А у нас презумпция согласия, слышал? Нравится не нравится, спи, моя красавица. Иначе вообще бы органов не было. Пьяный завтра тебя или меня на КАМАЗе задавит и распотрошат за милую душу. Хотя сам знаешь, все у нас через жопу. Один раз четко сработали ты и то Ну помер бы твой таджик, как другие, лучше было бы, да?
Может быть, и лучше, Эрик не знает. Смерть мозга, Боря сделал, что мог, это ясно, но зачем
Зачем что? Боря уже очевидно устал.
Эти словечки Да-да, в словечках все дело.
И что Эрик объяснит теперь тем, за бетонными тумбами?
А ты скажи им, что таджик их, возможно, две человеческих жизни спас. Шире надо смотреть. У нас ведь никакой личной корысти.
Корысти, Боря, корысти. Кто говорит про корысть? Правда, не ссориться же им в самом деле. Жизнь одним таджиком не заканчивается, в медицине всегда так.
Неврачебный разговор у нас вышел какой-то, дружище, говорит Боря примирительно. Никто не знал, что так будет. Да, печальная сторона профессии. Ну все, брат, давай.
Конец связи. Достаточно.
Вечером безо всякой аппаратуры он отправляется на дачу, где ждут его жена с ребенком, необходимость вырубить разросшиеся клены, поменять насос, оформить собственность на землю. Всё как у всех.
За бетонные тумбы он больше не ездил.
август 2009 г.
Цыганка
Рассказ
Он и человек разумный, и врач неплохой, мы хотим лечиться у таких, если что.
Врач, две работы денежная и интересная. На интересной он думает: настоящая работа, врачебная, денег только не платят. А человек он молодой, ему нужны деньги. Маленькие дети, сиделка для бабушки, машина ломается, много желанных предметов, много всего вокруг, не стоит и объяснять. Но дольше, чем на несколько секунд, он о деньгах не задумывается. Нужны и всё.
Денежная работа вызывает, напротив, долгие размышления. Я небесталанный, думает он, молодой бабушка жива, разумеется, молодой, многое надо успеть, на что я жизнь трачу? Он знает, на что ее тратить: жить, думать, чувствовать, любить, свершать открытья. Отец ему говорил, назидательно, тяжело: занимайся тем, что имеет образ в вечности. И стихи читал, другие и эти. Давно это было, больше десяти лет уже, как нет отца.
Интересную работу его вообразить легко: смотреть больных в клинике, радоваться, когда помог, сделал что-нибудь новое, диагноз редкий поставил, огорчаться ну тоже, конечно, когда больные умирают или приходится много писать. Того и другого хватает: скоропомощная больница, дежурства, но он хороший врач, мы уже говорили.
Кое-как платят и здесь: благодарные больные, их родственники. Гонораров себе он не назначает: мало ли что все, он не все.
Денежную работу представить себе сложнее. Вот что это: возить за границу больных эмигрантов. Есть такая организация отправляет людей насовсем в Америку, под присмотром. Евреи, баптисты, бакинские армяне, курды, странные люди куда они едут, и как это все работает? Люди странные и занятие странное возить их, но хорошо платят: шестьсот долларов за перелет.
И вот сегодня, в пятницу, передать дежурство, забрать медицинские причиндалы, попасться на глаза начальству и к часу в аэропорт, в Америку лететь, в который раз? он давно уже сбился со счета. Быстренько сдать больного да, надо еще из Нью-Йорка долететь до конечного пункта, на этот раз близко Портленд, там его встретят друзья: два часа и они уже в Бостоне, и в Америке все еще пятница. Деньги заплатят в Нью-Йорке, с больным он расстанется в Портленде, друзья муж с женой, его однокурсники, рано поженились, рано уехали, любимые, надежные не дадут истратить ни цента, а утром отвезут его прямо в Нью-Йорк как раз туда собирались, они любят Нью-Йорк, они любят все, что идет их с ним дружбе на пользу. Будет суббота. Он вернется домой в воскресенье, выспится и на работу, главную, интересную. Так каждый месяц.
Но когда он собрался уже идти, выходит заминочка Губер. Больную одну надо глянуть. Губер заведующий коммерческим отделом обидчивый, вялый, мстительный, в сознании врачей вор. От коммерческих больных одни неприятности, а деньги все равно не врачам идут. Заметьте, Губер просил не сам, а через медсестер. Сам бы он выразился в том духе, что вам, мол, все равно делать нечего, так что посмотрите пациентку, пожалуйста.