Ну, слушай. Можно выдыхать, негромко говорит в телефонную трубку невысокий широкоплечий мужчина. Голос его звучит спокойно, даже небрежно, лицо закрыто капюшоном, волнение выдает только рука, лихорадочно отстукивающая по бедру какой-то фантасмагорический марш. Будет у нас фестиваль уличной музыки. И в этом году, и в следующем. В мае, как всегда и было. Ложная тревога, никто нас закрывать не собирался, только попросили на неделю вперед перенести, но это, по-моему, вообще не проблема, афиши мы пока не печатали, а на сайте сегодня же быстренько все исправим А? Да, я тоже думаю, что к лучшему. Может, хоть немного потеплеет к тому времени. Все-таки очень поздняя в этом году весна, я таких холодов в апреле вообще не припомню.
* * *
Когда Феликс заметил Люси на уличной веранде кофейни, обрадовался, замахал руками, бросился к ней. Давным-давно собирался вызнать номер ее телефона, предложить встретиться просто так, между занятиями, где угодно, зачем-нибудь. Потому что танцы у Фриды по средам и субботам это, конечно, почти вся их жизнь. Но есть и еще кое-что кроме танцев. Ну теоретически должно быть. Осталось только придумать, что именно. А придумывать лучше вместе.
Чувствовал: Люси будет рада любому его предложению. Но откладывал разговор, потому что больше всего на свете хотел случайно встретить ее где-нибудь в городе, не договариваясь о свидании, не стараясь угадать, по какому графику она живет и какими маршрутами ходит, не выслеживая, не надеясь на встречу, не мечтая, вообще не думая о ней, пока не удастся столкнуться нос к носу вот в точности как сегодня. Решил: все начнется для нас с нечаянной, необязательной встречи где-нибудь в Старом Городе, весной или, может быть, только летом, как повезет. Если, конечно, вообще что-то начнется.
Стоп. Никаких «если». Начнется, и точка.
Добежал. Сел рядом на единственный пустующий, словно бы специально для него оставленный стул. Сказал:
Ты даже не представляешь, как я рад.
Люси задумалась. Надолго, секунды на три. Наконец честно сказала:
Да ну, вполне представляю. Сама рада примерно так же.
Не давая опомниться, проинструктировала:
Тут надо все заказывать у стойки. Эспрессо у них безупречный и еще миндальный хорош но это при условии, что ты в принципе любишь латте. Если захочешь меня чем-нибудь угостить, имей в виду, кофе я уже выпила достаточно. Лучше купи персиковый сок в стеклянной бутылочке, я его больше всех свежевыжатых люблю.
Вернувшись с напитками, Феликс сел напротив. Сказал:
Самое главное вот что. Ты, пожалуйста, запиши мой номер. Вот прямо сейчас. И выучи его наизусть. Если вдруг опять когда-нибудь проснешься там, где вместо нашего зала необъятный простор и швейные машинки, ты мне, пожалуйста, сразу позвони. Вдруг я там все-таки есть? И знаю, где Фридина студия. А если не знаю, поищем ее вместе.
Люси посмотрела на него с нескрываемым интересом.
Совсем псих, одобрительно сказала она. Ты даже хуже, чем я. Теперь точно не пропаду.
* * *
Фрида, сказал Феликс, можешь меня поздравить, я стал персонажем комедии. Даже не так, я и есть дурацкая старая комедия, в самом названии которой сокрыта вся страшная правда про меня.
Фрида непонимающе нахмурилась, но миг спустя хлопнула себя по лбу и расхохоталась.
«Я люблю Люси»?
Холмс! Но как?
Элементарно, Ватсон. О чем ином может свидетельствовать ваш лоснящийся правый рукав и протертое до гладкости сукно на левом рукаве возле локтя?[4]
Внезапно стала серьезной. Спросила:
И что ты будешь делать, когда она в очередной раз сгинет?
Феликс просиял:
Так это же самое интересное! До сих пор, по словам Люси, все ее родные и близкие оставались на месте, исчезала только ты и твоя танцевальная студия. А теперь у нее буду я. С одной стороны, тоже близкий и, надеюсь, почти родной. А с другой, я совершенно не намерен пропускать твои занятия. Возможно, из меня получится своего рода мост? А если нет, просто куплю тебе швейную машинку в том магазине на Раугиклос. Который вместо.
И в городской психушке станет одной свободной палатой меньше, проворчала Фрида. Ты меня знаешь, счастливчик. Я очень храбрая. Но если в один прекрасный день я увижу в твоих руках швейную машинку, закричу и убегу прочь.
Кстати. Сколько раз ты уже назвала меня счастливчиком?
Семь тысяч ровно, счастливчик. Упс! Моргнуть не успела, а уже семь тысяч один.
Всего семь тысяч, и уже такой эффект, восхитился Феликс.
То ли еще будет, счастливчик. Попомнишь мои слова.
* * *
Фрида говорит:
Сегодня сюрприз-сюрприз, незабываемое развлечение. Сегодня меняемся парами.
Фрида говорит:
Рано радуешься, счастливчик. Немедленно прекрати облизываться и таращиться на всех девочек сразу. Ты бы еще замяукал. А март меж тем давным-давно закончился, май на дворе, и какой же роскошный май!
Фрида говорит:
Сегодня мальчики танцуют с мальчиками, а девочки с девочками. Ну что ты так на меня уставился, счастливчик? Я же не предлагаю вам всем раздеться догола и вымазать друг друга брусничным вареньем. Хотя могло бы выйти неплохо. Но варенье мы все-таки прибережем к чаю.
Фрида говорит:
Пока тебе не все равно, с кем танцевать, счастливчик, ты вообще ничего не знаешь о том, что такое танец. Вопреки распространенному мнению, танец вовсе не прелюдия к сексу. Танец самодостаточен, как любое другое искусство. Даже удивительно, что приходится об этом напоминать. И кому тебе, музыканту.
* * *
Фрида сказала: «тебе, музыканту». Пропустила прилагательное «бывшему», которое столько лет казалось совершенно необходимым, а теперь и правда стало ни к чему.
Какому «бывшему», вы что, с ума сошли.
Покаялся:
Прости, Фрида. Я просто кривляюсь, чтобы тебя насмешить. И, похоже, переусердствовал. Увлекающаяся, знаешь ли, натура. Богема бессмысленная, что с меня взять.
Богема бессмысленная, говоришь? Ну, поздравляю, допрыгался, снисходительно улыбнулась Фрида. И, приподнявшись на цыпочки, уткнувшись теплыми губами в самое ухо, торопливо прошептала: Девять тысяч девятьсот пятьдесят четыре, счастливчик. То есть уже девять девятьсот пятьдесят пять. Финишная прямая.
* * *
Фрида говорит:
Юргис, милый, не знаю, чем ты так страшно согрешил в прошлой жизни. Возможно, поджег сиротский приют, а потом вдохновенно сочинял непристойные частушки, любуясь пожаром с вершины холма. Так или иначе, но пробил час расплаты. Теперь твой партнер то ли Феликс, то ли Лис, оба счастливчики, каких еще поискать, выбирай любого.
Милый Юргис говорит:
Зачем выбирать? Беру обоих, и точка.
Милому Юргису сорок семь лет; ему самому иногда кажется, что минимум триста так много событий, идей, впечатлений и лиц хранит его память.
Милый Юргис бывший рыбак, сын рыбака и внук множества поколений куршских рыбаков и охотников на ворон. Милому Юргису едва исполнилось двадцать два, когда он нечаянно проглотил какой-то залетный лихой ветер. Три дня и три ночи маялся лихорадкой, а потом встал, оделся, вышел из дома, и его понесло.
Двадцать без малого лет милый Юргис не мог усидеть на месте. Исколесил полмира, перебиваясь случайными заработками и мимолетными дружбами. Плотничал в Ирландии, медитировал в Индии, торговал китайским чаем в России, фотографировал туристов в Турции, водил грузовик в Аргентине, выгуливал чужих собак в Нью-Йорке, был массажистом в Испании, управлял прогулочными катерами в Египте; господи, да чего еще только не делал, обучаясь всему на лету и так же легко забывая.
Ненадолго вернувшись в Литву, случайно попал на уличное выступление музыкантов с гонгами. Увидел тусклый блеск певучего металла, отрешенных людей с мягкими колотушками, услышал густой, низкий, ни на что не похожий гул, закрыл глаза, позволил звуковой волне утащить себя на самое дно теплого сияющего омута, а себе утонуть, упокоиться на этом дне, как положено рыбацкому сыну. Почувствовал, как его покидает лихорадочный ветер странствий, который милый Юргис давно привык считать собственной сутью. Кто занял его место и откуда он взялся об этом милый Юргис предпочитал не особо задумываться. Сказал себе: «Теперь это я, и точка».