Являясь, в сущности, не самым плохим парнем, Йен в глубине души любил свою сестру. Но свободу и развлечения он любил больше. Будучи младше, они много времени проводили вместе, играя во все подряд. А потом Йен вырос, а Нона все еще оставалась слишком маленькой, чтобы понять и принять новые интересы брата, чьим временем прежде пользовалась безоговорочно. Она всеми способами требовала к себе внимания, чем еще сильнее раздражала и отталкивала брата. Это привело к тому, что он стал металлически холоден к ее манипуляциям, провокациям и слезам, как будто кто-то щелкнул пальцами и подменил его.
Вот и сегодня, если бы девочка не устроила истерику с «агонией» на полу, мать не заставила бы Йена брать ее с собой. «Либо ты идешь с нею, либо не идешь вообще», процедила она и так хлопнула дверью, что дальнейшие пререкания казались бессмысленны. В отместку за эту подставу Йен весь вечер почти не разговаривал с сестрой, не обращая внимания на хныканье и прочую актерскую игру. Чисто механически он переводил ее из одного места в другое, покупал билет и вручал ей в руки, чтобы избавиться на следующие десять минут, и вновь спешил к приятелям.
Невероятно интересные рассказы о том, кто, кого, как и когда отметелил/облапал/унизил, необходимые ему рассказы, долго ждать не могли. Он обязан быть в курсе всего, о чем говорят в этой компании. Малый просчет, незнание, и ты уже чужак. Как полицейский, что вживается в мафиозную группировку, он должен всеми способами стать своим. Так что сестра занимала его мысли меньше всего, особенно сейчас, под дурманящим облаком травки, употребление которой еще один метод быть наравне с остальными.
Общаясь с ребятами постарше, Йен Флинн ощущал удовлетворение и гордость. Он сам сумел поставить себя так, чтобы к нему хорошо относилась условная школьная элита, считая в общем-то полезным и смышленым парнем. Вот только Нона всех раздражала, включая самого Йена, и было бы очень здорово от нее избавиться, но делать было нечего. Он приглядывал за нею менее чем вполглаза, основное внимание уделяя расположению Растина и его прихвостней, которые уже достигли возраста презрения к аттракционам и любви к выпивке. Включая Йена и Растина, сегодня их было семеро, и все уже захмелели.
За разговорами и взаимными подтруниваниями прошло значительно больше времени, чем длительность сеанса на лошадках, куда Йен упрятал Нону в последний раз. Но под действием марихуаны и пива, увлеченный смешными историями друзей, подросток об этом не вспомнил. Его качало на волне легкости и эйфории, а еще немного хотелось помочиться, но совсем малость, где-то на задворках разума проклевывалось это желание. Которое он, собственно, и осуществлял за палаткой с попкорном, когда весь воздух вокруг загремел громким женским голосом.
Первый вопрос почему так громко? сразу же получил ответ, стоило поднять глаза и увидеть перед собой столб с рупором громкоговорителя (столб, который он пометил только что). Второй вопрос что происходит? оказался сложнее для затуманенной токсинами головы. Сначала слов было не разобрать из-за помех, и от внезапности Йен даже пригнулся, чуть не испачкав брюки. Это был бы окончательный крест на его репутации. Йен Флинн обоссался прямо в парке, представляете? Как опущенный в тюрьме, даже хуже.
минут назад потерялась часть объявления невозможно было расслышать из-за смеха ребят, а смеялись они над тем, с каким лицом он вышел из-за палатки, застегивая ширинку так быстро, что чуть не прищемил кожу. Ростом примерно три с половиной прошу всех осмотреться прямо перед вами.
Нет, пробормотал Йен с отсутствующим видом. Нет, нет.
Ты там че, обоссался, малыш Йенни? заржал Растин, а за ним и остальные, словно игрушки, которые повторяют за тобой любые звуки.
Да заткнитесь вы все! он ждал, что информацию повторят, но смех мешал ему услышать что-либо.
Ты охренел? Растин опустил пиво. Это было не по протоколу.
Сколько времени? Сколько времени мы уже торчим здесь?!
Все молчали, пораженные внезапной переменой в его поведении, которая нарушала негласные условности. Подобной дерзости от него никто не ожидал.
А чего ты так засуетился? Надо домой, к мамочке?
Больше десяти минут, да? И больше двадцати
А! Я понял. Ты о сестре вспомнил? Я думал, тебе на нее насрать.
Из-за спазма в груди Йену стало больно дышать. Он бросил в траву бутылку с недопитым пивом и побежал. При каждом касании о землю чувствовалось, что сердце бьется прямо в пятках. За считанные секунды Йен оказался у карусели, куда посадил Нону, сколько непростительно долгих минут назад? Он не смог бы сосчитать, даже если бы догадался посмотреть на время. На лошадках катают семь-восемь минут, максимум десять, и девочка давно должна была сойти и дождаться брата. Но он не явился вовремя, и теперь сестры нигде не было видно.
Йен запаниковал. Вокруг как будто закончился воздух, а грудь сдавливало тисками. Осмотревшись, он заставил себя успокоиться и посчитал от десяти до минус десяти, прежде чем действовать дальше. Старался, чтобы скорость счета совпадала с реальными секундами, так, ему казалось, будет более действенно. Заодно обдумал, что делать: для начала спросить кондуктора, не видела ли она его сестру, и подробно описать Нону. Итак, во что она была одета? Сделала ей мама сегодня один хвостик или два, или заплела косичку из сверкающих кучерявых волос? Во что обула ее?
Бесполезно, он слишком испуган, чтобы вспомнить.
Однако к пожилой женщине, что запускала лошадок, все-таки подошел, от безысходности. Как он и думал, она не смогла ему помочь, весьма раздражившись его путаными объяснениями. В конце концов, она просто выполняла свою работу, поворачивая рычаг и засекая время (а он ей, между прочим, мешал), и не обязана помнить всех детей, которых за вечер на лошадках катается порядка сотни, а то и больше.
Йен запаниковал еще сильнее. Теперь сердце стучало все выше, как будто подбираясь к глотке, чтобы извергнуться мучительной рвотой. Отойдя от лошадок, куда уже загрузили новую партию жизнерадостных детишек, на почтительное расстояние и наблюдая, как родители фотографируют каждый дюйм пройденного их чадами пути, Йен вспомнил, что у него на телефоне тоже есть фото сестры. Порывшись в заднем кармане, он выловил сотовый с маленькой трещиной на экране и быстро нашел нужную картинку. На ней Нона стояла в красных нарукавниках у надувного бассейна и корчила рожицу специально для брата. Веселый был день Зачем он решил ее тогда сфотографировать? Может, она сама попросила?
Йен увеличил изображение. Теперь трещина тянулась прямо через лицо девочки, рассекая его на две неравные части, словно виртуальный шрам. Но парень настолько привык к дефекту экрана, что не обратил на это внимания.
Целую вечность он потратил на то, чтобы, показывая телефон, опрашивать прохожих. Но практически никто всерьез его не слушал и спешил пройти мимо, полагая, что он что-нибудь рекламирует. Кому было дело до его паники, до потерявшейся сестры? Единицы задерживали взгляд на экране мобильного и отрицательно мотали головами. Неудивительно, ведь поток людей громкий, оживленный, поглощающий сладкое и напитки в больших количествах и не прекращающий общаться и смеяться двигался слишком быстро: никто в этом чертовом парке не стоял на месте и двух минут! Бесконечное броуновское движение, в котором частицы-люди не утруждаются запоминать друг друга. С момента, как Нона сошла с карусели, здесь уже несколько раз полностью сменилось «поколение» присутствующих. Проклятие!
Йен остановился и подумал: куда могла пойти маленькая девочка, не обнаружив брата и вообще ни одного знакомого лица в людном месте? Могла пойти искать его и заблудиться, а могла отправиться к чему-то, что привлекло ее внимание. Например, цветной фургончик со сладостями, увешанный гирляндами, сияющими в желто-красных тонах. Ну, конечно же, она пошла туда, идиот! Йен бросился к фургону, заранее испытывая облегчение: наверняка Нона скоро найдется, абсолютно точно это произойдет с минуты на минуту, и ему не придется возвращаться домой одному и объяснять родителям, как это случилось, как он посмел это допустить.