От такой наглости сельского знахаря Серый даже потерял дар речи. Да, что тут скажешь? Хозяину этих мест было явно не занимать умения торговаться, ведь копье Серого Полоза было просто бесценным! Булатное, среднего размера, с пером в полруки на длинной втулке, насаженной на ясеневое, потемневшее от времени древко, оплетенное такой же, как и перо, харалужной полосой. Оно было прекрасно в своей простоте, изяществе и совершенстве линий. Ничего лишнего прекрасный образец древнего оружейного искусства. Именно древнего, ибо сам Полоз затруднился бы определить, из какой тьмы веков оно попало в его руки. Он давно уже не брал его с собой в сражения, всячески оберегал и использовал только в качестве статусного оружия. И надобно сказать, что была в этом копье какая-то особая сила такая, что зачастую один его вид решал исход переговоров. Вот и взял его с собой Полоз, желая поразить деревенского простака! Придется отдать «Впрочем, это ненадолго, сразу же напомнил он сам себе. Завтра я все равно его убью, и копье вновь станет моим». Вслух же он опять ничего не сказал: просто молча, держа обеими руками, вложил свое бесценное оружие в жадные лапы мерзкого вымогателя.
Ну, Змей, значит, по рукам! весело закончил разговор Ведун. А теперь прикажи-ка своим воинам быстренько наломать орешника. Вон там, за расселиной, его большие заросли. Да смотри, чтобы руками ломали, а не железом рубили. А я покамест пойду подготовлю место для ритуала. Вытащим мы твоего ученика, не сомневайся, как пить дать вытащим!
Ведун потоптался босыми ногами по углям уже затухающего костра, пятками растирая их в золу и пепел, затем встал на колени и на одном дыхании сдул образовавшуюся серую пыль, обнажив гладкую, черную поверхность скалы. Затем нарвал большую охапку крапивы и расстелил ее наподобие ложа на месте, которое еще хранило тепло недавнего костра. К этому времени уже подоспели воины с охапками ветвей орешника. Они свалили их в большую зеленую кучу рядом с крапивным ложем.
Ну, гости дорогие, вам уже пора восвояси! Ведун указал рукой на помост у лестницы. Жду вас завтра в полдень. Не опаздывайте, но и раньше не приходите, иначе непорядок получится. Прощевайте, ежели что не так. Да, кстати! А не сохранилось ли у вас, случайно, то оружие, которым была нанесена рана? Мне бы оно очень помогло
Я бы хотел присутствовать при ритуале, тоном, не терпящим возражений, произнес Полоз. Я заказчик, а посему обычное право на моей стороне. К тому же, как мне кажется, я буду для тебя небесполезен.
Это совершенно исключено! сказал, как отрезал, Ведун. Твоя помощь мне не потребуется, а посторонних, как ты и сам наверняка знаешь, на действе быть не должно: тайна не терпит наблюдателей чай, не в бирюльки играем. А заказчик ритуала вот он, лежит себе на расстеленной жгучей траве. Это он, а не ты, будет рассчитываться со мной, и только перед ним я буду держать ответ. А ты всего лишь его представитель, так что ступай себе, куда тебе потребно, но только с глаз моих долой! И поклянись мне, Серый Полоз, что никого слышишь меня? никого: ни тебя, ни твоих людей не будет на Черной скале до завтрашнего полудня!
Да будет так! скрипнув зубами, заверил Ведуна Полоз, еще более утвердившись в правильности своего намерения прикончить дерзкого колдуна. Завтра в полдень мы придем. Но смотри же у меня, и сам будь на месте в условленное время. А что касается оружия, так ведь та самая стрела, которой он был ранен, зажата у него в ладони. Можешь, коли есть в том нужда, взять ее и использовать так, как посчитаешь нужным.
Сказавши все это, Серый Полоз сделал знак своим людям и неторопливо зашагал к деревянной лестнице. Он еще не успел коснуться ногой досок помоста, а весь его отряд, как по мановению волшебной палочки, уже исчез с плато, оставив хозяина Черной скалы наедине с телом Лютика.
Ведун как будто и не заметил ухода непрошеных гостей. Неторопливо присев на корточки перед неживым телом, он с усилием разжал стиснутый кулак, но увидав то, что было зажато в серой ладони, так и застыл, словно пораженный ледяной молнией в затылок. Он словно окаменел, и неизвестно, сколько времени он бы еще просидел с грубым костяным наконечником в одной руке и драгоценным харалужным копьем в другой. Но сзади прошелестели шаги, и теплое дыхание согрело занемевший затылок, сразу растопив ледяную сосульку: «Мара, потеплело на сердце у Ведуна. Вот ведь природная ведьма! И в призыве не нуждается: все чувствует и знает сама».
Ты звал меня, деда? Мне помстилось, что я нужна тебе. Скажи, что случилось! О чем печалишься? Быть может, я смогу тебе чем-то помочь?
Видишь, дочка, какое дело Мне очень нужно вернуть на белый свет вот этого парня, что лежит голяком на подстилке из крапивы. Так-то оно прогуляться на Кромку дело нехитрое, но вот времени у меня в обрез, а работы непочатый край. Боюсь, что один я со всем этим до темноты не управлюсь, а там уже будет поздно. Помощников со стороны дозваться тоже уже не успею, но и тобой рисковать не могу, ты ведь еще мала и не вошла в возраст.
С тех самых пор, как ты отыскал меня, полуживую, на корабле работорговцев, приютил и выходил, ты никогда и ни о чем меня не просил и не о чем не выспрашивал. Я безмерно благодарна тебе за это, и за все, что ты для меня сделал за все эти годы! Но, может быть, уже настало время? Твое время для вопросов, а мое чтобы отплатить тебе за все то тепло и доброту, которые ты не жалел для меня все эти годы. Неблагодарность это худший из людских пороков.
Знаешь, деда, у меня ведь никогда не было няньки. Так уж искони было заведено в нашем роду, что матери всегда сами воспитывали своих дочерей, никому не доверяя их будущее. А поскольку моя мама проводила на том свете больше времени, чем на этом, то и я с самого младенчества была обречена странствовать вместе с ней по унылым Серым землям. Вначале, когда я еще не умела ходить, а только ползала, мама, бывало, втыкала свой посох где-нибудь на берегу Безымянной речки, на белом песочке, привязывала меня к нему за ногу, чтобы далеко не уползала, и уходила заниматься своими делами. Ты ведь знаешь, старче, что младенцы видят духов и могут с ними общаться? Вот и моими первыми няньками, собеседниками и товарищами по играм стали безымянные духи это они учили меня жить и играть, или жить играя. Это они объясняли мне правила и давали советы. И это от них я узнала первые слова Истинной речи.
Когда я немного подросла, то мама сняла с моей ноги золотую цепочку, и тогда я уже могла самостоятельно и свободно перемещаться по просторам иномирья, цепляясь сначала взглядом, а затем уже и взором за мамин посох, который стал для меня одновременно и маяком, и центром мира. Моего мира. Так я составила для себя карту тех безрадостных мест. К этому времени я уже брала с собой на Кромку своих любимых земных кукол. И теперь я уже могла играть, ощущая своих товарищей по играм, ведь все мои куклы там, в Серых землях, оживали; они двигались и разговаривали со мной, прямо как люди. Я помню, что когда моя мама узнала об этом, то она не рассердилась на меня, а только строго-настрого запретила выносить свои игрушки из Серых земель на белый свет. Но я была еще слишком мала и не понимала суть этого запрета.
И вот однажды тайком от мамы я пронесла свою любимую куклу с Кромки в мир людей. То, что случилось потом, навсегда изменило меня. Попав в наш мир, моя принцесса издала жуткий вопль смертельно раненого зверя и прямо у меня в руках распалась серою пылью. На крик сбежались челядь и слуги, прибежала и моя мать. Она мгновенно оценила обстановку и, осознав произошедшее, немедленно прогнала всех из моих покоев. Я пребывала в ступоре и совершенно ничего вокруг не замечала даже не понимала, где я нахожусь, и что со мной происходит так подействовал на меня крик куклы. И тогда мама подошла ко мне и отвесила звонкую пощечину, а потом крепко прижала к своей груди и поцеловала в темя. Так я стала взрослой. Я перестала играть в куклы и ходить на Кромку, держась за мамину юбку.