Никак, они едут-с, доложил слуга, вынырнув из-под ворот.
Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица
Аркаша! Аркаша! закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.
II
Дай же отряхнуться, папаша, говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, я тебя всего запачкаю.
Ничего, ничего, твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. Покажи-ка себя, покажи-ка, прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее».
Николай Петрович казался гораздо встревоженнее своего сына; он словно потерялся немного, словно робел. Аркадий остановил его.
Папаша, сказал он, позволь познакомить тебя с моим добрым приятелем, Базаровым, о котором я тебе так часто писал. Он так любезен, что согласился погостить у нас.
Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую тот не сразу ему подал.
Душевно рад, начал он, и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь позвольте узнать ваше имя и отчество?
Евгений Васильев, отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.
Надеюсь, любезнейший Евгений Васильич, что вы не соскучитесь у нас, продолжал Николай Петрович.
Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку Его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа.
Так как же, Аркадий, заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?
Дома отдохнем, папаша; вели закладывать.
Сейчас, сейчас, подхватил отец. Эй, Петр, слышишь? Распорядись, братец, поживее.
Петр, который в качестве усовершенствованного слуги не подошел к ручке барича, а только издали поклонился ему, снова скрылся под воротами.
Я здесь с коляской, но и для твоего тарантаса есть тройка, хлопотливо говорил Николай Петрович, между тем как Аркадий пил воду из железного ковшика, принесенного хозяйкой постоялого двора, а Базаров закурил трубку и подошел к ямщику, отпрягавшему лошадей, только коляска двухместная, и вот я не знаю, как твой приятель
Он в тарантасе поедет, перебил вполголоса Аркадий. Ты с ним, пожалуйста, не церемонься. Он чудесный малый, такой простой ты увидишь.
Кучер Николая Петровича вывел лошадей.
Ну, поворачивайся, толстобородый! обратился Базаров к ямщику.
Слышь, Митюха, подхватил другой тут же стоявший ямщик с руками, засунутыми в задние прорехи тулупа, барин-то тебя как прозвал? Толстобородый и есть.
Митюха только шапкой тряхнул и потащил вожжи с потной коренной.
Живей, живей, ребята, подсобляйте, воскликнул Николай Петрович, на водку будет!
В несколько минут лошади были заложены; отец с сыном поместились в коляске; Петр взобрался на козлы; Базаров вскочил в тарантас, уткнулся головой в кожаную подушку и оба экипажа покатили.
III
Так вот как, наконец ты кандидат и домой приехал, говорил Николай Петрович, потрогивая Аркадия то по плечу, то по колену. Наконец!
А что дядя? здоров? спросил Аркадий, которому, несмотря на искреннюю, почти детскую радость, его наполнявшую, хотелось поскорее перевести разговор с настроения взволнованного на обыденное.
Здоров. Он хотел было выехать со мной к тебе навстречу, да почему-то раздумал.
А ты долго меня ждал? спросил Аркадий.
Да часов около пяти.
Добрый папаша!
Аркадий живо повернулся к отцу и звонко поцеловал его в щеку Николай Петрович тихонько засмеялся.
Какую я тебе славную лошадь приготовил! начал он, ты увидишь. И комната твоя оклеена обоями.
А для Базарова комната есть?
Найдется и для него.
Пожалуйста, папаша, приласкай его. Я не могу тебе выразить, до какой степени я дорожу его дружбой.
Ты недавно с ним познакомился?
Недавно.
То-то прошлою зимой я его не видал. Он чем занимается?
Главный предмет его естественные науки. Да он все знает. Он в будущем году хочет держать на доктора.
А! он по медицинскому факультету, заметил Николай Петрович и помолчал. Петр, прибавил он и протянул руку, это, никак, наши мужики едут?
Петр глянул в сторону, куда указывал барин. Несколько телег, запряженных разнузданными лошадьми, шибко катились по узкому проселку. В каждой телеге сидело по одному, много по два мужика в тулупах нараспашку.
Точно так-с, промолвил Петр.
Куда это они едут, в город, что ли?
Полагать надо, что в город. В кабак, прибавил он презрительно и слегка наклонился к кучеру, как бы ссылаясь на него. Но тот даже не пошевельнулся: это был человек старого закала, не разделявший новейших воззрений.
Хлопоты у меня большие с мужиками в нынешнем году, продолжал Николай Петрович, обращаясь к сыну Не платят оброка. Что ты будешь делать?
А своими наемными работниками ты доволен?
Да, процедил сквозь зубы Николай Петрович. Подбивают их, вот что беда; ну, и настоящего старания все еще нету. Сбрую портят. Пахали, впрочем, ничего. Перемелется мука будет. Да разве тебя теперь хозяйство занимает?
Тени нет у вас, вот что горе, заметил Аркадий, не отвечая на последний вопрос.
Я с северной стороны над балконом большую маркизу приделал, промолвил Николай Петрович, теперь и обедать можно на воздухе.
Что-то на дачу больно похоже будет а впрочем, это все пустяки. Какой зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет, как в здешних краях! Да и небо здесь
Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взгляд назад и умолк.
Конечно, заметил Николай Петрович, ты здесь родился, тебе все должно казаться здесь чем-то особенным
Ну, папаша, это все равно, где бы человек ни родился.
Однако
Нет, это совершенно все равно.
Николай Петрович посмотрел сбоку на сына, и коляска проехала с полверсты, прежде чем разговор возобновился между ними.
Не помню, писал ли я тебе, начал Николай Петрович, твоя бывшая нянюшка, Егоровна, скончалась.
Неужели? Бедная старуха! А Прокофьич жив?
Жив и нисколько не изменился. Все так же брюзжит. Вообще ты больших перемен в Марьине не найдешь.
Приказчик у тебя все тот же?
Вот разве что приказчика я сменил. Я решился не держать больше у себя вольноотпущенных, бывших дворовых, или, по крайней мере, не поручать им никаких должностей, где есть ответственность. (Аркадий указал глазами на Петра.) Il est libre, en effet[1], заметил вполголоса Николай Петрович, но ведь он камердинер. Теперь у меня приказчик из мещан: кажется, дельный малый. Я ему назначил двести пятьдесят рублей в год. Впрочем, прибавил Николай Петрович, потирая лоб и брови рукою, что у него всегда служило признаком внутреннего смущения, я тебе сейчас сказал, что ты не найдешь перемен в Марьине Это не совсем справедливо. Я считаю своим долгом предварить тебя, хотя
Он запнулся на мгновенье и продолжал уже по-французски.
Строгий моралист найдет мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых, тебе известно, у меня всегда были особенные принципы насчет отношений отца к сыну Впрочем, ты, конечно, будешь вправе осудить меня. В мои лета Словом, эта эта девушка, про которую ты, вероятно, уже слышал