Вот, это первая, с трепетом произнес он и протянул альбом Катеньке.
Девушка взяла альбом, руки сильно дрожали. Она взглянула на страницы и, вскрикнув, выронила альбом из рук. Он тяжело упал на пол, первый разворот остался открытым. Катя зажала рот обеими руками, стараясь удержать рвущийся наружу крик, не в силах отвести взгляда от фотографий. В голове стало пусто и гулко, во рту пересохло, появился противный кислый привкус, снова с ужасающей силой накатила тошнота.
Она не могла поверить своим глазам. Буквально, ей казалось, что она спит, бредит, пусть лучше окажется, что она сошла с ума, чем допустить, что это вот эти снимки настоящие.
Друг внимательно наблюдал за реакцией Катеньки. Он видел, что она боится, да, но и взгляд она не отвела, продолжала изучать каждую деталь фотографий неестественно расширившимися глазами.
Что это? выдохнула Катя. Она молилась, сама не зная кому, чтобы ее не вывернуло прямо сейчас на драгоценный альбом этого человека. Хотя лучше бы уж горячая желчь из ее желудка разъела этот больной сборник кошмаров. «Дыши, дыши, и не говори ничего, дыши глубже, дыши», повторяла себе девушка и дышала, дышала как могла.
Это первая, повторил Друг, Она была продавцом в каком-то дорогом магазине. Я увидел ее, когда в первый раз ходил один за продуктами. Это было три года назад, через пару лет после того, как умерла тварь. Она выходила из своего магазина. Катенька! Если бы ты только видела ее мысли! Это была такая грязь, такая мерзость, как она вообще смела такое в голове держать! Друг раскраснелся от воспоминаний, по телу разлилась приятная истома, в груди закипал праведный гнев, Она думала про мужской ну, ты понимаешь, о том, что там, внизу О том, как брала это в рот предыдущей ночью. Прости, что говорю это при тебе, но так оно и было, честно! Ты можешь себе такое представить?! Мамочка даже отвернулась тогда, не в силах вынести такую грязь на человеческом лице. И тогда я понял, что в моих силах ей помочь. Я должен был подготовить ее к вознесению. Через несколько месяцев я забрал ее и привез сюда. Она даже не кричала и не сопротивлялась, когда я ее увозил, знала, наверно, в глубине души, что я делаю правильное дело. В вознесении есть 5 шагов. С каждым шагом душа становится все чище и готовится к встрече с Богом. Последний этап сама встреча. Посмотри, он подтолкнул к девушке альбом, Разве это не прекрасно?
Катя словно закостенела, прижавшись спиной к стене и закрыв рот руками. Воспаленные широко раскрытые глаза тупо таращились на Друга. Он убил девушку, потому что решил, что она думает о минете. ОН УБИЛ ДЕВУШКУ!!! Убил, черт возьми, и еще фотографировал, как она мучилась перед смертью. Там кровь везде, кровь, кровь, жирная, застывшая. Кате даже показалось, что она чувствует ее вонь.
Катя пыталась отползти еще дальше в угол, из плотно сжатых губ доносилось не то мычание, не то поскуливание, безумный взгляд не отрывался от фотографий.
Друг с жалостью смотрел на Катеньку, которая явно потеряла контроль над собой. Он бережно поднял альбом с пола, прижал его к груди, удрученно покачал головой:
Тебе нужно отдохнуть, слишком много я на тебя взвалил, и тихо вышел из комнаты, заперев за собой дверь.
Катя не отрывала остановившийся взгляд от того места, где только что лежал альбом.
* * *
Прошел месяц. Ноябрь подходил к концу. Друг никак не мог приступить. Это его нервировало. Всё чаще стали повторяться приступы его болезни. Он так боялся, что очередной приступ настигнет его, когда он будет с Катенькой. Друг стал зависим от нее. Почти всё время проводил с ней. Они разговаривали часами.
Нет, нет. Друг горько усмехнулся, сидя на стуле возле двери в её комнату, и спрятал лицо в ладонях. Нет. Он разговаривает часами. Или не разговаривает? Она не сказала еще ни слова, ни единого слова. Она сторонится его, как и других. Он так ждал, что его-то она сторониться не будет, а она уже который день молчит. Но как же прекрасно ее лицо, скованное страхом! Она уже была красива, но теперь, когда он помогает ей стать чище перед лицом Господа, она становится просто невыносимо прекрасной. Он даже не мог долго смотреть на нее, она ослепляла Друга. Ее волосы как будто успели отрасти и стали чуть темнее, чуть более матовыми и жесткими. Глаза запали, но эти тени делали взгляд глубже. Обкусанные губы красны, кожа прозрачная и сухая, как пергамент. Нервные, почти всегда дрожащие, руки не могли оставаться долго на одном месте и вечно с чем-то играли то теребили край одеяла, то крутили прядь волос. Друг мог бы жизнь провести, наблюдая за движением ее рук.
Но он никак не мог продолжить, довести начатое дело до конца. Он не давал ей вознестись, и это мучило его. Всего пять простых действий, которые он уже неоднократно совершал, и она будет свободна. Тогда она станет слишком чиста для этого мира и для этих людей, тогда она встретится с его мамочкой и займет, наконец, свое место в сонме ангелов Но он не мог. Он просто не мог отпустить ее. Ему она была нужна слишком сильно. Пусть она и не говорит с ним, но она слушает. Никто никогда не слушал его, он не хотел снова остаться в одиночестве.
Надо собраться, надо сделать это! Нужно отпустить ее, ей плохо в этом гадком мире, она слишком чиста, слишком прекрасна Мысли его пошли по привычному кругу, приступ был близко. Слишком чиста, слишком чиста, слишком красива Около часа Друг просидел, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону, молча глядя в свои ладони.
Когда он пришел в себя, за окнами уже разлилась темнота. Из-за двери не доносилось ни звука. Наверное, Катенька уже спит. Пару недель назад Друг обустроил для Катеньки прекрасную кровать с помощью надувного матраса и мягкого теплого одеяла. Сегодня он собирался порадовать ее новой пуховой подушкой и красивым постельным бельем. Нужно будет еще книг принести для нее.
Стоп стоп! Что он творит?! Он ведь должен помочь ей сбежать из ужасного мира, а он вместо этого привязывает ее к этому месту и к себе. Он должен ее отпустить. Он обязан сделать это ради Катеньки. Как он может думать только о себе? Для нее же это мучительно так долго ждать свободы.
Друг сделал глубокий вдох, взял подушку и комплект постельного белья и уверенно двинулся к выходу с намерением отправить всё это в мусор. У входной двери он остановился, повернул назад и также уверенно пошел к Кате. «В последние дни здесь ей должно быть хорошо».
Друг осторожно заглянул в комнату своей гостьи. Катя сидела у двери, глядя на батарею. Друг, проследив за ее взглядом, встревожился.
Катенька, прости, начал он сконфуженно, Я не должен был оставлять тебя там, где были они Но ты же знаешь, они были ничто. Они для меня ничего не значили, ты одна важна для меня. Никто, кроме моей мамочки, не был так важен для меня. Прошлых я спасал от ада, своей беспутной жизнью они вели свои души в ад, но ты ведь совсем другое дело. Я хочу помочь тебе как можно скорее попасть в Рай. Тебе, ангелу, здесь очень плохо, я знаю. Прости меня, я очень виноват.
Друг осторожно приблизился к девушке, которая ни разу не взглянула на него, и робко погладил ее по волосам. Катя не сделала даже попытки отшатнуться. Она устала.
В первую неделю, когда он пытался дотронуться до нее, девушку трясло, она плакала, умоляла отпустить ее, пыталась драться. Всё было бесполезно она и не подозревала, что такой тщедушный мужчина может быть таким сильным. Он крепко прижимал девушку к себе и шептал ей на ухо болезненный бред про ангелов, бесов и свою святую мать. Его жесткая щетина царапала ее лоб, от него резко пахло мужским дезодорантом, и Катя чувствовала себя такой ничтожно-слабой. Она хотела сделать ему больно, по-настоящему больно, но все что могла глотать слезы и слушать свистящий шепот больного ублюдка, расписывающего, как хорошо будет ей (ему?), когда он вскроет все ее конечности по очереди. Твою мамочку.