Все это Гисберт ван дер Вин пропустил мимо ушей, потому что хотел знать главное: где Аалт, где его дорогая звездочка, где любимая и единственная дочь?
На это служанка отвечала, что произошла необъяснимая вещь.
И лично я грешу на эти самые желтые башмачки, добавила она, потому что они, скорее всего, заколдованные. Недаром она их носит не снимая, а им и сносу нет, все как новые. Это неспроста. И началось-то все в Маастрихте, когда она зашла в ту сапожную лавку и повстречала там того подмастерья Хотя, если припомнить, он даже не подмастерье, а ученик. Взрослый уже парень, а все в учениках ходил о чем это говорит? Да о том, что бестолочь он! А если и не бестолочь, то невезучий. Зачем ей, спрашивается, невезучий, когда в мире полно везучих?
Погоди, о чем ты говоришь? остановил служанку Гисберт ван дер Вин. Кого она встретила?
Да башмачника этого, ученика, недотепу! в сердцах отвечала служанка. А он возьми да надень на нее эти башмачки. Тут-то ее сердечко к нему, видать, и прикипело. Колдовство все это, вот что я скажу.
Разве мужчины бывают ведьмами? удивился Гисберт ван дер Вин. Сколько слышал, только женщины этим занимаются.
Тьфу, тьфу, тьфу, отыди нечистый дух! начала плеваться вокруг себя служанка. Мужчины-ведьмы называются колдуны, и среди башмачников их, скажу я вам, полным-полно! Еще среди портных бывают, но эти вообще дурные люди, ибо крадут обрезки тканей, а потом шьют из них пестрые наряды для шутов и шутовских обезьян и прочих зверей, тьфу, тьфу, тьфу!
Хочешь сказать, дочь моя с первого взгляда влюбилась в башмачника из Маастрихта? не веря своим ушам, переспросил глава пятой камеры редерейкеров.
Тьфу, тьфу, тьфу! не унималась служанка. Храни нас, Пречистая Дева!
И теперь она этого башмачника увидела на городской площади?
Прямо посреди рынка, подтвердила служанка.
И он ее похитил?
Да какое там! Это она как схватит его за руку! Где это вы, говорит, пропадали, мой любезный суженый? Я уж вас жду-пожду, чуть было замуж не вышла, а вы в дальних краях бродите?
Тьфу! плюнул тут и Гисберт ван дер Вин. Сама ему так и сказала?
Да!
И за руку сама схватила?
В точности так и было.
И за собой потащила?
Да провалиться мне в ад, если все не так случилось!
А ты-то где была?
Так погналась за ними, но споткнулась и разбила голову. Гисберт Тиссен, да хранит его святой Лука и все остальные святые, прописал мне микстуру за два стювера, вот извольте оплатить
А он-то почему за ними не погнался? продолжал допытываться Гисберт ван дер Вин.
Служанка поморгала, как курица, а потом вздохнула:
Я так думаю, хозяин, дело все в том, что господин Гисберт слишком рассудительный человек. Он и рассудил, что Аалт побегает да вернется. А я вам точно говорю: не вернется она. Кто так бежит, тот назад не оборачивается. Это как с плугом: руку на плуг положил и пошел пахать только вперед. Назад уж дороги не будет. В Писании вся правда написана, и потому не видать нам больше нашей ласточки. Улетела вместе со злым колдуном, с башмачником из Маастрихта.
Нет уж! объявил глава пятой камеры редерейкеров. Я этого так не оставлю.
И, взяв трость, отправился в ратушу.
Городская стража была поднята на ноги незадолго до момента, когда колокол Святого Иоанна отзвонил последний час. Везде топали сапоги и гремели алебарды нет от них спасения. В тесных переулках, правда, стражникам было не протолкнуться: повсюду их хватали за рукава горожане и допытывались: что такого случилось? На самом деле, все боялись пожара. Поэтому несколько раз из верхних окон на стражу выплескивались ведра воды. Стражники, все понимая, нимало не обижались: никому не хотелось повторения того, что случилось семь лет назад. А лишнее ведро воды в такой ситуации никому не повредит. Вот так все рассуждали.
Аалт бежала и бежала, вихляя из переулка в переулок, а Петер и Йоссе бежали вслед за ней. Плохо было то, что оба они совершенно не знали Хертогенбос, а Аалт была девушкой из высшего сословия, потому не разбиралась в здешних злачных местах и темных углах; гулять-то она гуляла, но только по главной площади и перед собором, и иногда немножко по улицам, отходящим от собора, но совсем недалеко.
Поэтому они не знали толком, куда бегут, и несколько раз возвращались к одному и тому же месту.
Наконец они устали и остановились у маленького колодца, чтобы перевести дух.
Стража грохотала где-то на соседней улице, поэтому следовало принять решение как можно быстрее.
Есть два пути, сказал Йоссе. И один из них нам с Петером спрятаться, а Аалт пусть выйдет навстречу страже и расскажет, что ее хотели похитить. Это немножко опасно для нас, но мы люди в городе неизвестные и вряд ли нас кто-нибудь опознает, если мы поменяемся одеждой.
Как же! возразил Петер. После того, как мы извлекли глупость в форме тюльпана из головы этого Спелле Смитса, в Хертогенбосе нас узнает любой дурак.
Это правда, ибо подобное притягивается к подобному, а глупость к глупости, со вздохом признал Йоссе. Да и возвращать Аалт ее пожилому жениху было бы противно всяческой философии.
Да это вообще противно, сказала Аалт. Давайте другой способ, да поскорее.
Другой способ тот, чтобы бегать кругами всю ночь, а наутро попытаться покинуть город, забравшись в чью-нибудь телегу.
Такой способ мне нравится больше, сказала Аалт. Ну, желтые мои башмачки, обратилась она к своим ногам, много ли еще мы с вами выдержим?
И они снова побежали по городу, петляя и запутываясь, погружаясь в улицы и вываливаясь из них.
Тем временем стража расцветилась факелами, а из каждого окна кто-нибудь да высовывался и кричал:
Они, вроде, туда побежали!
Нет, они в другую сторону побежали!
Да что вы говорите, кума, я собственными ушами слышал, как они ругаются в том переулке!
Это хромой Ян со своей Хелин ругался, они как с утра начали, так остановиться не могут.
А я вам говорю, топот этих желтых башмаков ни с чем не перепутаешь, и они потопали в ту сторону!
Вот так высовывались горожане, а свет факелов мазал по стенам и тревожил воспоминания о том давнем пожаре. И хорошо бы уже всем пойти спать и погасить эти чертовы факелы, пока в самом деле не начался новый пожар.
В конце концов только трое самых упорных стражников остались и только один факел горел в руке у самого упорного из этих упорных.
Они тихо шли по улицам, стараясь не стучать и не греметь, и уже не наводили страх, а просто подкрадывались. Ибо мышь, по мнению этой кошки, была достаточно измучена и наверняка пряталась где-то поблизости. Если убедить ее в том, что опасность миновала, она, глядишь, и высунется.
Петер и впрямь впал в уныние. «Легко хранить верность философии и оставаться невозмутимым, думал он, поглядывая на Йоссе. Когда из всего имущества у тебя пара монет в кармане да жаба в платьице, и терять тебе нечего. Ну, отрубят тебе голову или повесят за колдовство что с того? Много ли оставишь ты на земле такого, о чем стоило бы жалеть? А там, глядишь, попадешь в какое-нибудь другое место, познакомишься с другими грешниками. Вряд ли Йоссе нагрешил настолько, чтобы его сварили в котле или где-нибудь подвесили Но у меня-то совсем другая история. У меня есть Аалт и великая любовь к ней, и погибать мне совершенно не нужно».
Тут стена дома, возле которого они притулились, вдруг шевельнулась, оказавшись дверью, на пороге появился юноша и тихим голосом произнес:
Входите.
В маленькой комнатушке было темно. Но вот затеплилась крошечная лампадочка, и выступило из темноты серенькое неприметное лицо Стааса Смулдерса.
Со стоном Аалт так и повалилась на пол. Петер прислонился к стене плечом, он дышал ртом и едва держался на ногах. Йоссе же, которому и в самом деле было нечего терять, стоял у двери, в любой момент готовый выскочить наружу или подраться.