Вы тут ничего не видите?
Йоссе забрался в кресло с ногами, съежился и сгорбился, как еж или горбун, втянул голову в плечи это он сделал для того, чтобы ненароком не вычесть из аббатских сокровищ какую-нибудь особо ценную вещь и принялся всматриваться перед собой.
Я определенно вижу колбы, сказал он наконец.
Хорошо, нетерпеливо кивнул аббат, а что-нибудь еще?
Перо нет, два пера. Одно, кажется, совиное.
Да, да. Еще что-то?
Книги.
Много?
Целую кучу книг! Они, должно быть, стоят целую кучу денег!
Правда.
Вот денег не вижу, сказал Йоссе с сожалением.
Я вложил их в необходимые материалы, ибо золото происходит из золота, а серебро из серебра
и все металлы из свинца, а весь свет от Солнца, заключил Йоссе.
Кроме того света, который происходит от Господа, заметил аббат.
Аминь, сказал Йоссе и, вытащив из кошеля завалявшийся там сухарь, принялся его грызть.
Что еще ты здесь видишь? настаивал аббат.
Йоссе поковырял в зубах, в последний раз хрустнул сухарем и сказал:
На полу кувшин.
А на столе?
М-м шарообразный сосуд. На дне налипла какая-то красноватая густая субстанция.
Это вино засохло, объяснил аббат.
Я так и подумал, сказал Йоссе. Вероятно, оно произошло путем возгонки в том прекрасном кубе.
Оно произошло из виноградника, сказал аббат. И было оно недурным.
Полезно для кроветворения, сказал Йоссе.
И для аппетита.
И для работы памяти.
И для цвета лица.
Веселит сердце.
Питает душу.
Играет во чреве.
Весьма играет во чреве, вздохнул аббат. Но в вашем возрасте, друг мой, это еще не так критично.
Жабу еще вижу, сказал вдруг Йоссе.
Аббат даже подпрыгнул.
Видите? Видите ее?
Конечно, вижу
Почему же сразу не сказали?
Ну жаба и жаба, зевнул Йоссе. Что в этом интересного? Я вам этих жаб могу на лугу сотню наловить, хотите? Хоть весь стол ими покройте в три ряда.
Я хотел узнать, зрима ли эта жаба для постороннего ока, пояснил аббат. Ибо именно этот вопрос меня занимал в первую очередь. Поэтому я и не стал спрашивать вас напрямую, не видите ли вы здесь жабу, но задавал вопросы обиняками.
Ясно, кивнул Йоссе. Но обладает ли эта жаба какой-либо философской ценностью? И для чего она обернута в лист, вырванный из книги?
Я одел ее в это платье, чтобы она не смущала взоры своей непристойной наготой, объяснил аббат, но более всего меня удивило появление этой жабы. Она возникла из тела, которое подвергалось очередной Стирке, разбив при этом колбу отменного прозрачного стекла, закаленного по всем правилам и специально доставленного из Хертогенбоса лично мастером Кобусом ван Гаальфе.
В этом нет ничего удивительного, возразил Йоссе. И, поскольку долго сидеть скрючившись было ему неудобно, он потихоньку начал выпрямлять свои длинные ноги, протягивая их под креслом, сначала правую, потом левую. Подобно тому как птенец, вылупляясь из яйца, разбивает скорлупу, ибо перестает в ней помещаться, и эта алхимическая жаба родилась из колбы и разнесла ее на мелкие осколки при своем переходе из потенциального состояния в активное.
Не очень-то она активна, сидит тут целый день и даже почти не моргает, заметил аббат.
В эту секунду жаба высунула длинный язык и смахнула из воздуха муху. Затем все опять замерло.
И вы будете утверждать, что в этом нет никакого чуда? воскликнул аббат.
Все вокруг, на что ни посмотришь, содержит в себе элементы чуда, сказал Йоссе. Подобно тому как все минералы содержат в себе элементы золота. И коль скоро золото рождает золото, то и чудо рождает чудо, и эта жаба, взломавшая при своем появлении колбу из самого лучшего закаленного стекла, тоже, несомненно, является свидетельством или, точнее сказать, телом чуда. Правда, золота означенная жаба породить не может.
В таком случае, как нам поступить? Аббат смотрел на Йоссе как больной, ожидающий получить от доктора точный рецепт с указанием всех необходимых процедур и препаратов.
Пожалуй, я заберу это создание с собой да наведаюсь в Хертогенбос, решил Йоссе.
Он сунул жабу в карман и откланялся.
Когда Йоссе находился на половине пути от Бреды в Хертогенбос, а случилось это на второй день после того, как он вычел старый пень из небольшого холмика, из-под которого бил родничок, а затем занялся усердным вычитанием хлебцев, полученных в дорогу от аббата, какой-то человек появился на дороге и уставился на Йоссе голодными глазами.
Ступай себе, сказал Йоссе и помахал в его сторону палкой, которую всегда брал с собой, чтобы отгонять собак, отпихивать змей или проверять, не топко ли болото.
Я не могу уйти, ответил незнакомец, и в его глазах загорелись тихие красные огоньки. Я очень голоден.
Меня-то это как касается? возмутился Йоссе.
Ты можешь поделиться со мной тем, что у тебя есть, предложил незнакомец.
У меня есть только моя плоть, вот эта, одетая в лист, вырванный из книги, жаба и несколько хлебцев, сказал Йоссе.
Этого достаточно, отвечал незнакомец.
Ладно, отдам тебе мизинец с левой руки, решил Йоссе.
Этого недостаточно, сказал незнакомец. Дай мне лучше хлебцы.
Скажи, после некоторого молчания спросил Йоссе, какое арифметическое действие ты сейчас предполагаешь применить?
Деление, отвечал незнакомец.
Стало быть, тебе не чужда философия, обрадовался Йоссе. Я занимаюсь только вычитанием, поэтому если тебе известно деление, мы можем составить неплохую пару.
Лучше бы нам составить тривиум, добавив к нашему союзу Сложение, а еще лучше квадривиум, увенчанный Умножением, сказал незнакомец. Он уселся рядом с Йоссе, взял с его ладони несколько хлебцев и принялся жадно их жевать. Красноватый огонек в его глазах погас, и Йоссе понял, что это был не упырь, промышляющий поеданием прохожих, а просто очень голодный человек.
Меня зовут Петер Схейве, представился он. Я иду из Маастрихта, а это очень далеко, и иду я очень долго, поэтому так ужасно проголодался.
А меня зовут Йоссе ван Уккле, и я жизнь положил на то, чтобы все отрицать, почему и пробавляюсь исключительно Вычитанием, представился бродячий философ. А это философская жаба, я называю ее Фромма, потому что она весьма благочестива.
Жаба высунулась из его кармана и с важностью моргнула два раза.
Каким образом жаба может быть благочестива? удивился Петер Схейве.
Это характеризует не всякую жабу, как, впрочем, и не всякого человека, отвечал Йоссе, но в случае с Фроммой можно даже и не сомневаться, поскольку она зародилась в колбе на столе у самого аббата ван дер Лаана из Бреды, а это что-нибудь да значит!
Да уж наверняка, согласился Петер Схейве. Что-нибудь это да значит.
У него там благочестие по всему дому ведрами расплескано, сказал Йоссе. Пока я сидел на его стуле, скорчившись шарообразно, и глазел на его стол, заваленный всякими дорогущими диковинами, это самое благочестие так и сыпалось, так и валилось на меня отовсюду! Толстым слоем, как жир, намазано было на книги, уподобляя их кускам хлеба. Густым вином оседало на дно всех сосудов, особенно одного шарообразного. Даже в воздухе висело взвесью, так что я дышал, можно сказать, одним благочестием. И все, что исходило из нас с аббатом через естественные отверстия во время нашей ученой беседы а предметом беседы была вот эта самая жаба, также имело в себе дух благочестия.
Да, согласился, выслушав этот рассказ, Петер Схейве, теперь я понимаю, отчего эта жаба зовется Фромма.
Жаба поймала и проглотила очередную мушку, Йоссе снова восхитился ее умом, жаба моргнула ему несколько раз и поправила лапками бумажное платьице.
Возможно, эту жабу стоит считать Сложением, заметил тут Петер Схейве, потому что она очень удачно сложила меня и твои дорожные хлебцы, а также сложила и наши с тобой дороги. И если она и дальше будет складывать между собой предметы, ранее бывшие на прискорбном расстоянии друг от друга, то может получиться нечто очень хорошее, округлое и наполненное.