Прошу вас, Евгений Андреевич, обратилась медсестра к брюнету.
Тот резко поднялся с места, быстрым шагом пересёк приёмную и скрылся за дверью кабинета. Я остался один.
Странная штука эта наша память. Я «отмотал плёнку» назад до моего самого первого детского воспоминания: вот я в ясельной группе садика, уже умею ходить, но ещё толком не разговариваю, перед глазами гравий, трава и опавшие листья, причём я помню всё в мельчайших деталях, словно на фотоснимке. А самое главное: это не розово-конфетные детские воспоминания, а чёткая, резкая и холодная картинка, как в чёрно-белом документальном кино. Я иду, сосредоточившись на единственной сверхзадаче: не наделать в штаны. Причём я помню строгий наказ взрослых: если приспичит, бегом к воспитателю! Потом в голове словно гаснет лампочка и опаньки! Я уже в комнате с белыми кафельными стенами, нянечка моет мне попу и отчитывает за провинность. Это очень похоже на то, что творится со мной сейчас, разумеется, без подобных конфузов, но кто же знает, как оно дальше пойдёт?..
Распахнулась дверь кабинета, и оттуда быстро вышел брюнет, нервно застёгивая пуговицы пиджака. Даже не взглянув в мою сторону, он направился к выходу, и тут я заметил, что он забыл на журнальном столике свою книгу. Я окликнул его и услышал в ответ:
Оставьте себе. Я её уже прочёл.
Так и я её прочёл ещё лет двадцать тому назад
Взяв книгу в руки, я пробежал взглядом по заглавию на обложке и понял, что не ошибся: это была «Река жизни» Куприна. Вместо закладки в неё на предпоследней странице была то ли случайно, то ли нарочно вложена визитная карточка: «Полозов Евгений Андреевич. Адвокат. Уголовные дела. Арбитражные споры» и далее по тексту.
Примечания:
1. Гразонан и симазин крайне токсичные пестициды.
2. Долина барабанов (Valley of the Drums) незаконная свалка токсичных отходов в 1960-х годах на территории США (недалеко от г. Луисвилль, штат Кентукки). Слово drum в английском языке обозначает не только барабан, но и бочку цилиндрической формы.
3. Рюноскэ Акутагава (18921927) классик японской литературы.
4. «Хрустальная свадьба» пятнадцатилетняя годовщина бракосочетания.
5. «Река жизни» сборник малой прозы Александра Ивановича Куприна (18701938), напечатанный в 1986 году «Лениздатом» тиражом 700 000 экземпляров.
Глава 3
Уже стоя на пороге врачебного кабинета и держась за ручку двери, я спиною почувствовал чей-то пристальный взгляд. Надо сказать, что жизнь в глуши, когда за тобой с любого дерева может следить рысь или росомаха, весьма обостряет чутьё на подобные приключения. Но одно дело тайга, и совсем другое здание респектабельной клиники в ближнем пригороде Петербурга.
Я обернулся и увидел забавного старичка-еврея с игрушечной лошадкой в руках, совсем дряхлого, можно сказать, уже одной ногой на пути к Создателю. Он не выглядел буйным сумасшедшим, как раз наоборот: было видно, что дедушка вернулся к истокам своей долгой и увлекательной биографии, попросту выражаясь, впал в детство.
Знатный скакун! сказал я с улыбкой чтобы разрядить напряжение.
Старичок игриво протянул ко мне руку, но в последний момент отдёрнул её, и так несколько раз. Я в шутку пригрозил ему пальцем.
Так совпало, что вместо свадебного путешествия нам с Лизой довелось побывать на родине предков этого сына Земли обетованной, и привела нас туда именно Память.
Не удивляйтесь: это случилось в те годы, когда билет по маршруту Москва Вена Тель-Авив обычно покупали в один конец. Но то был особый случай. Нас пригласила дирекция мемориала Яд ва-Шем для участия в церемонии чествования Праведника мира так называют людей самых разных национальностей и занятий, от норвежских рыбаков до японских дипломатов, спасавших евреев в годы Холокоста.
Один из таких Праведников помог выжить деду Лизаветы Ефимовны, когда тот, ещё подростком, оказался в числе еврейских беженцев, державших путь из Европы в Латинскую Америку. Все они попали в ловушку: путь на запад был отрезан, оставалась только дорога на восток, но чтобы пересечь территорию СССР, нужна была транзитная виза.
До Латинской Америки их семья так и не добралась, осев в Союзе в дни военного лихолетья. Но именно тот клочок бумаги, полученный из рук иностранного дипломата, действовавшего по зову сердца, даже вопреки формальному запрету своего правительства, как оказалось, спас им жизнь. Все их родственники и соседи, кому не удалось бежать за границу, сгинули в фашистских лагерях смерти.
Лизиного деда ко времени нашей свадьбы уже не было в живых, как и многих очевидцев тех событий, но их дети и внуки прилетели со всех концов света чтобы воздать честь своему заступнику.
Я бережно храню снимок, где мы с Лизой стоим на Аллее праведников, возле дерева, посаженного в память о том, кто рисковал не только карьерой, но и самой жизнью ради спасения сынов и дочерей чужого ему народа. Народа, который на глазах у всего мира был брошен на растерзание бесам Холокоста.
Я вырос в СССР и был воспитан от октябрёнка до комсомольца под лозунгом «Смерть фашистским гадам!» Но дело не в одних лозунгах. О страшном лике нацистского дьявола я знал не только из книг, фильмов и походов в музеи: мой родной дед сгинул в 42-м в карельских болотах. Однако, лишь очутившись там, на Святой земле, посреди Вечного города, где даже прах на камнях хранит следы библейских легенд, я впервые осознал весь ужас той Катастрофы и задумался над тем, насколько несправедливо устроен наш мир.
Встречая на улицах Иерусалима иудеев-хасидов и иудеев-ортодоксов, православных монахов, паломников-мусульман, армянских священников, чей народ тоже столкнулся с ужасом геноцида, я впервые задался вопросом: как Бог если Он на самом деле есть мог допустить такое? Чем все эти люди а среди них были и немощные старики, и невинные младенцы, и женщины на сносях могли прогневить Его? За что Он обрёк их на смерть в газовых камерах, рабский труд, марши смерти, изгнание из родных жилищ, унижения в гетто, нищету и годы скитаний по чужим краям?
Конечно, это не было лейтмотивом нашей с Лизой поездки. Мы были молоды, здоровы и беззаботны. В те дни ещё никто не верил в скорый распад Союза, и мы смотрели в будущее ясным взором, строя планы на долгую и счастливую жизнь
Не стану врать: гуляя по улицам Старого города, мы не упивались величием и торжественностью момента, не впадали в трепет перед святынями трёх религий, не искали на каждом камне следы посоха Давида и ни о чём не просили Создателя у Стены плача. Мы просто шли лёгким шагом по каменным плитам, касались ладонями шершавых стен, разглядывали людей в диковинных нарядах и даже не подозревали о том, что этот город, который на древних картах не зря изображали центром мира, в каком-то смысле изменит и нашу судьбу.
А дело было в той единственной ложке тёмной, липкой и пахучей жидкости, что омрачала наш с Лизой медовый месяц.
Наша поездка пришлась на перестроечные годы, когда махина железного занавеса уже начала свой скрипучий путь вверх, когда понемногу налаживались дипломатические связи между СССР и Израилем, а на бледном и насупленном лике отношений двух стран уже зардел здоровый румянец.
Но несмотря на некоторые послабления (ещё за пару лет до того наша поездка оказалась бы просто невозможной), по-прежнему действовал заведённый порядок: все граждане СССР за исключением разве что партийных аппаратчиков и разведчиков-нелегалов считались политически незрелыми «плохишами», готовыми в любой момент поддаться провокации или, того хуже, продать за мятную жвачку какую-нибудь государственную тайну.