Асам?
А самому ничего. И девушке тоже. У него предохранительные подушки.
Вроде бы всё предельно ясно. Зачем тут мы?
Деликатная ситуация. Суд арестовал негодяя на два месяца, а он рвётся домой. Бунтует. У него родитель автостраховщик. Без пяти минут олигарх.
А, понял, Денисов не хочет связываться.
Скорее всего.
Но от нас-то что требуется?
Разрядить ситуацию. Убедить не столько молодого человека, сколько родителей, что сидеть под арестом надо.
Станут они меня слушать Я всего лишь капитан.
Вы капитан из Министерства. Посмотрите на них, Дима, поговорите. Отца с матерью привезите ко мне.
Может, сначала в МГИМО заехать, поспрашивать о нём? Неофициально.
Да. Не помешает.
В МГИМО Дима пошёл к декану факультета Зальцману. Декан был на месте представительный, черноволосый, с большой залысиной.
Исаак Рувимович, начал Дима. Вы хорошо знаете студента Колесова?
Неплохо, Вадим Михайлович, усмехнулся декан. Личность, в некотором смысле, известная. Даже неординарная для нашего учебного заведения.
Чем же он так отличается?
Классическая дубина. Хотя с большим, большим самомнением. Сын Колесова!
А поведение?
Соответственное.
Вы в курсе о происшествии?
Разумеется. Какой ужас!
Учился он плохо?
Зальцман поджал губы.
Он переходил с курса на курс. Мы все ставим ему тройки.
А после окончания если бы это не случилось он бы стал российским дипломатом?
Упаси Бог Россию от таких дипломатов.
А ведь стал бы?
Думаю, нет, улыбнулся Зальцман. Он глянул на Диму, помолчал. Колесов не единственный. Каждый год к нам поступает какой-то процент людей, ненужных и даже вредных для нашей работы. Проявив известную долю прилежания, или даже не проявив, они доходят до выпуска. Но когда я подписываю документы это, так сказать, не для печати, Вадим Михайлович я ставлю в конце своей подписи этакий небольшой минус. Совершенно невинный элемент автографа.
И кто-то об этом знает?
Да. Кто-то знает. Где надо, мой минус имеет вес.
Это мне нравится! засмеялся Дима. Я серьезно, Исаак Рувимович.
Спасибо. И, надеюсь, вы не подумали, что минус это только моё сугубо личное мнение?
* * *
Теперь посмотреть на самого «героя», думал Дима, поднимаясь на второй этаж СИЗО. Да уж, заметно, что здесь не академия международных отношений. И стены не те, и окна не те, и запахи не те
Мрачные усатые сержанты ввели в кабинет здоровенного парня с жирным лицом и злым взглядом небольших глазок. На обритой, начавшей обрастать голове сидели черные очки, поднятые выше лба. Нижняя челюсть лениво и равномерно двигалась. Он, не мигая, уставился в глаза Диме. «Крутой» внутренне усмехнулся молодой офицер, не отводя взгляда.
Гражданин Колесов, нам сообщили, что вы чем-то недовольны. Я капитан Артемьев из Министерства внутренних дел.
Капитан Мелкая сошка.
Для вас сойду.
Вопрос. Когда отпустят?
Не могу знать. Апелляция ещё не рассмотрена.
Чего резину тянут?
И ещё не решено, в каком суде будет слушаться ваше дело.
Да какое, на х, дело? Что ты бормочешь?
Вас будут судить за убийство. Вы убили одиннадцать человек.
Ну и что? Я президента американского, что ли, убил, со свитой?
Вот кого вы убили. И Дима выложил на стол одиннадцать фотографий. Парень скользнул по ним пустым взглядом.
Лохи И из-за них мне сидеть?
«Дипломат, тоже» внутренне фыркнул Дима. И подумалось: отчего же ты, гад, в столб не влетел? Нет, в людей надо было
Скажите, а что такое лох? спросил он, собирая фотоснимки. Я такого слова не знаю.
Тупой ты. Или шутить любишь. Лох это лох, а человек это человек.
После института где собираетесь работать?
Понятно, в Штатах.
Ко мне есть вопросы?
Я спросил. Ты не ответил. Сказал «не могу знать».
Тогда всё Уведите его.
Родители Колесова, оказалось, ещё сидят у начальника СИЗО. Дима позвонил генералу, доложил обстановку.
Везите, Дима, сказал шеф. Я сейчас закажу пропуска.
Да они на своей машине.
Штурман: надо ли, чтобы Васенька сидел?
Я принял посетителей в кабинете. Отец негодяя был выше среднего роста, жирноват. В вырезе расстегнутой рубахи на волосатой груди лежал золотой крест. Виднелся кусок татуировки. В глазах светился хитроватый ум. Матушка была женщина ничего себе, вся в золотых украшениях, склонная к полноте да нет, пожалуй, в неё уже впавшая Глаза опухшие, красные.
Я знаю о вашем горе, тихо сказал я.
Господин генерал! начала матушка. Неужели ничего нельзя сделать? Васенька ещё совсем мальчик
Всё уже сделано, печально ответил я. Люди убиты. Горе не только у вас.
Но он же не хотел! Выпил мальчик Все же выпивают.
Когда я выпиваю если выпиваю то уж, конечно, не сажусь за руль. И вообще ложусь спать.
Но давайте подумаем не о мёртвых! Их же не вернуть. Давайте подумаем о живых.
А кто вам сказал, что я не думаю о живых? Я думаю о тех людях, которые потеряли своих родных убитыми. И я думаю о тех, которых ваш мальчик не убьёт, потому что будет сидеть. Он опасен, госпожа Колесова!
Женщина зарыдала. Слёзы негромко стучали в пол. Муж подал ей платок.
Неприятное положение, произнес он густым, хорошо поставленным голосом. Как хочется проснуться утром и знать, что этой истории как бы не было. Кажется, всё бы отдал. Вы ж понимаете, насколько я платежеспособен. В любой форме, в любой момент. Конфиденциальность полная
Я сдержанно улыбнулся.
Спасибо. Но это, пожалуй, ни к чему. Только лишняя головная боль. И мне, и вам, и даже молодому человеку. Стоит ли осложнять ситуацию?
Неудавшийся взяткодатель вздохнул и уставился в пол.
Мой помощник говорил с вашим сыном, продолжал я. Он совершенно не понимает, что наделал. Для того, чтобы понял, необходимо такое сильное средство, как тюрьма.
Но он потеряет всё! воскликнула Колесова.
Он потеряет много, но не всё. Другие потеряли больше. А ваш сын жив, здоров. Смертной казни в России нет. В Штатах за такое сажают на электрический стул. Или в тюрьму на сто восемьдесят лет. Смотря, в каком штате А у вас ещё, я думаю, и адвокат будет неплохой.
Это точно, подал голос отец.
Но неужели невозможно как-то замять? всхлипнула женщина. Кому нужно, чтобы Васенька сидел?
Ему самому это нужно. Он должен кое-чему научиться. Вы его уже ничему не научите. Время родительского воспитания прошло. Если он не научится уважать людей хотя бы внешне его рано или поздно просто убьют.
Он очень мечтал о дипломатической карьере! вздохнула Колесова.
А вы подумайте, ответил я. Разве на дипломатической карьере свет клином сошёлся? Вот вы, господин Колесов, разве недовольны своим положением?
Я-то доволен.
Ну вот. А в юности мечтали о чём-то другом?
Хм, действительно, о другом
Вместо дипломатии сын пойдёт по вашим стопам
Откуда вы
Я выставил ладонь.
Ничего не знаю. Знает Господь Бог.
Что ж, будем молить Бога проговорил Колесов. Пойдём, Надя. Извините нас.
Я проводил их до лифта.
Вернувшись в комнату, остановился у стола помощника.
Что, Дима, не показался вам Колесов-младший?
Да Ярослав Матвеевич, я от него в ужас пришёл! Экземпляр фантастический! Дрем-му-чий! Ещё в дипломаты собирался
В душе поставил себя над людьми, а сам требует человеческого отношения. Бедные родители Не умеют воспитывать. Этомуже никто никого не учит.
Это искусство. Талант такая штука, есть далеко не у каждого. В массе дети повторяют родителей. Алкаш подарит обществу алкаша. Козёл подарит козла. Рожают-то все, кому не лень.
Штурман: первая ласточка
Я не люблю тайнВсе тайны, на мой взгляд, отдают какой-то гадостью.
Аркадий и Борис Стругацкие
Через несколько дней обитатели семьсот тридцатой комнаты растащили столы к стенам. Середину заняло невиданное сооружение: не то батискаф, не то спускаемый аппарат «Союза». Стенки его были прозрачны. Внутри виднелись два неравной величины отсека, разделённые перегородкой. В левом, большем, располагался элегантный пульт управления с тремя группами клавиш и немногочисленными приборами, среди которых узнаваемо зеленели экранчики осциллоскопов. Перед пультом стояло удобное кресло. У боковой стенки возвышалась ажурная рама, набитая платами с электроникой. Внизу было несколько небольших шкафов. Все это соединялось бронированными кабелями, гибкими шнурами и множеством разноцветных проводков. У дверцы висел на крючке белый халат.