Оксане до подкожного зуда хотелось послать все на хрен, но возвращаться было нельзя. Оставлять Альбину без отца было нельзя! И поэтому запрятала обиду глубоко, на дальний чердак своей памяти, где зарастали паутиной душная злоба на мать и покинувшего семью отца.
И странное сообщение забылось под грузом насущных проблем.
А потом в дверь позвонил курьер.
Вы, наверное, ошиблись, сказала Оксана, подозрительно разглядывая огромного плюшевого медведя, перевязанного розовой лентой.
Галерная, семнадцать, квартира десять, ответил курьер и подсунул Оксане бумажку. Распишитесь здесь и здесь.
На обратной стороне значился адрес и знакомое имя.
Оксанин желудок, измученный перекусами и изжогой, ощетинился иглами страха. Она машинально расписалась, посадила медведя в кресло и села напротив, свесив между колен дрожащие руки.
Альбина ревела, но, увидев игрушку, сразу замолчала.
Артур вторые сутки не появлялся дома. А вернувшись, вопросов не задавал. Зато на Оксанин номер пришло еще одно сообщение: «Внучке понравился подарок? Перезвоню в 19:00. Возьми трубку, пожалуйста. Папа».
Время потянулось.
Оглушенная недосыпом, Оксана механически готовила, меняла памперсы Альбине, что-то отвечала мужу, выдыхающему перегар и вдохновенно рассказывающему о новом приобретении клетчатом мешке с множеством трубок, который Артур называл волынкой и который купил по дешевке с рук всего за тридцать шесть тысяч.
От озвученной суммы Оксана сжимала зубы и чувствовала обжигающий гнев. Но в воображении возникала снисходительная улыбка матери, и «яжеговорила» казалось страшнее волынки, безденежья и хронической усталости.
На всякий случай Оксана положила телефон в карман домашней кофты.
В половину седьмого она вышла с Альбиной на прогулку. Сердце колотилось прерывисто и безумно.
Она думала: а если это маньяк?
Думала: может, это жестокий розыгрыш?
Альбина ворочалась и никак не хотела засыпать. Оксана машинально качала коляску, глядя, как две вороны дерутся за кусок чего-то влажно-алого.
Когда телефон зазвонил, она уже не думала ни о чем и поднесла его к уху.
Привет, медвежонок.
Голос оказался высоким и надтреснутым, будто у заядлого курильщика. Оксана не нашлась, что ответить, едва удерживая телефон в потеющей ладони.
Прости, что долго не звонил. Маша не давала видеться. Но теперь все будет по-другому. Разрешишь?
Оксана сглотнула вставший в горле комок и спросила:
Вы кто?
Папа, ответили в трубке. Разве не узнала?
Где вы достали мой телефон?
У твоего мужа. Я не поклонник рока, но пенсионеров приглашали бесплатно. Поет он отвратительно, зато водку пьет профессионально. И болтает без умолку.
Действительно, пробормотала Оксана, гадая, где и кому Артур еще мог выболтать ее номер, подробности семейной жизни и прочие личные, а может, и постыдные вещи.
В коляске снова захныкала Альбина.
Оксана качнула коляску, мазнув взглядом по воронью: их карканье было неприятным, режущим слух.
Не знаю, кто вы и что вам нужно, сказала Оксана. Но не звоните мне больше и ничего не присылайте. Иначе я обращусь в полицию. До свидания.
Нет, подожди, голос в телефоне прозвучал бескомпромиссно, и она замерла. Словно невидимая рука сжала ее запястье, не позволяя убрать телефон от уха и нажать отбой. У тебя родинка на пояснице, продолжил незнакомец. И неправильный прикус. Ты просила маму поставить брекеты, но Маша ответила, что не позволит дочери выглядеть дурой с этими железками во рту и что над тобой будут издеваться одноклассники. Хотя почти все девочки в твоем классе их носили. А на выпускной ты пришла в старом платье, купленном на Авито. Хотя я выслал пятнадцать тысяч на новый наряд. Маша вернула их почтовым переводом. У твоей дочери светлые волосы, как у тебя, и карие глаза, как у меня если бы ты в одиннадцатом классе не порвала фотографию, то увидела бы сходство.
Он замолчал, точно улавливая эхо ее сердцебиения. Должно быть, оно разносилось сейчас по всему двору. Казалось, сердце вот-вот проломит грудную клетку и упадет в песочницу. И если о родинке и Альбине мог рассказать Артур, то кто узнал о брекетах и выпускном? Оксана ревностно оберегала детские травмы и избегала обсуждать их даже с близкими подругами.
Чего вы хотите? наконец спросила она.
Иногда звонить тебе, прохрипели в трубку. И однажды увидеть Альбину.
Оксана сглотнула.
Ей хотелось сказать: где же ты был? Где ты был раньше, когда я плакала ночами и ждала тебя? Где был, когда я сбегала из дома в общагу? Где был, когда выскочила замуж за первого встречного раздолбая? Где был, когда таскали Альбину по врачам? Где был двадцать три года и почему появился именно теперь?
И не спросила, ответив вместо этого:
Ладно.
Просто ладно? спросили в трубке.
Просто ладно.
В трубке засмеялись. По крайней мере, Оксане хотелось верить, что это был смех отрывистый, сухой, будто воронье карканье.
Нечеловеческий звук.
Она нажала отбой.
Малышка с интересом наблюдала за птицами.
Сейчас, спустя восемь лет, Оксана отчасти привыкла к присутствию отца в своей жизни. Они время от времени созванивались, он присылал деньги и вещи для внучки и крайне противился тому, чтобы Альбину отдавали в детский сад. Оксана отмахнулась, но после череды больничных и сама отказалась от этой затеи.
Теперь же, стоя на крыльце чужого дома, думала, что отец выглядит точно так же, как в скайпе, и чуть более старым, чем на фото.
Нереально худой, сгорбленный годами. Нос острый, клювом. Волосы черные, прорежены у лба, глаза с прищуром.
Наконец-то свиделись, дочка, сказал он. Альбину привезла?
Спит в машине, ответила Оксана. Спасибо, Олег Николаевич.
Папа, ответил он. Называй меня так.
Дом оказался деревянным, но добротным, на два подъезда. Скрипучие ступеньки привели в коридор на четыре квартиры.
Оксана внесла сумку в комнатку там стояла двуспальная кровать, застеленная стареньким пледом, какие вышли из моды еще в девяностые, но нет-нет, да встречались в хрущевках-«бабушатниках». У оленя в области бока истончился ворс, и Оксана, вспомнив раненого лося, решила, что от пледа избавится во что бы то ни стало. Сумку бросила возле неказистого, потемневшего от времени платяного шкафа. Выглянула в окно оно выходило на приусадебный участок, где топорщилась зеленью рассада, а над ней двумя параллельными линиями перечеркивали небо бельевые веревки. Справа, за забором, краснел капот Оксаниной машины возле нее мелькнула долговязая отцовская фигура.
Оксана поспешно спустилась во двор.
Сквозь окно виднелась белесая макушка Альбины. Девочка спала. Отец же, прижав ладони к стеклу и сгорбившись так, что сквозь черную майку явственно выступали острые позвонки, смотрел на нее, почти касаясь окна покатым лбом. Узкие губы едва заметно шевелились.
Оксану кольнуло тревогой.
Подожди, я разбужу сама, поспешно сказала она.
Приблизившись, увидела на стекле оставленные дыханием разводы. Отец выпрямился, отошел.
Альбина захныкала спросонья. Ладонью, испачканной фломастерами, принялась тереть глаза.
Приехали, солнышко. Уже все.
Я помогу донести, предложил отец.
Оксана прижала к себе обмякшую дочь, рассеянно ответила:
Нет, я привыкла.
Уже на пороге дома оглянулась через Альбинино плечо: распахнув переднюю дверь, отец копошился в кабине, что-то перебирая, рассматривая, проверяя. Почувствовав взгляд, повернулся, но Оксана успела войти. В последний момент она увидела, что держал в руках отец: это были Альбинины рисунки.
Оксана отнесла дочь наверх, и та сразу уснула, свернувшись на кровати. Ее лицо было умиротворенным и не по-детски серьезным. Оксана отвела со лба льняные волосы, обернула вокруг Альбининых ног угол пледа. Сколько ей предстоит провести в этом доме? У человека, ворвавшегося в ее жизнь и едва знакомого по редким звонкам и переписке? Сколько она выдержала с Артуром? А сколько с матерью?