Они проговорили до темноты, но ни к чему определенному так и не пришли. Зато условились встретиться на следующее утро в университетской библиотеке.
Зимич доедал ужин (на этот раз кулебяку с рыбой), когда услышал шум в пивной топот сапог, голоса и крики хозяйки:
А я говорю, у меня в пивной никаких преступников быть не может! У меня тут студенты! Хулиганы да, но не преступники! Не враги и не заблужденцы! Идите лучше подобру-поздорову. И вина у меня нет, только пиво. Вино я для себя держу. Не трактир и не кабак у меня пивная здесь!
Зимич вышел из комнаты и заглянул с лестницы вниз: он нисколько не сомневался, что в пивную заявилась гвардия Храма.
С дороги, старая дура, гвардеец в шапке с белой кокардой оттолкнул хозяйку от двери на лестницу. Возиться неохота, а то б давно забрали как заблужденку.
Зимич не видел его лица, но силуэт показался знакомым. Когда же гвардеец отобрал у хозяйки лампу, которую та держала в руках, и лицо его осветилось, сомнений не осталось: за ним явилась та бригада, с которой он утром сцепился в кабаке. А по лестнице вверх поднимался Светай намного трезвей, чем утром. Наверное, его мучило похмелье, потому что лицо у него было злое, отечное и красное, а рука с лампой тряслась.
Зимич пока оставался единственным постояльцем на пять гостевых комнат, поэтому хозяйка так не хотела его потерять.
Куда? Куда поперся? Она ухватила гвардейца за полу дохи. Никого там нету у меня! Щас навернешься с лестницы-то!
Зимич уже хотел благоразумно запереться в комнате и сделать вид, что хозяйка не соврала, но Светай с разворота пихнул ее локтем в лицо та вскрикнула визгливо и опрокинулась со ступеньки вниз, ударившись о стену. Признаться, такого Зимич не ожидал даже от гвардейца.
Ты что ж делаешь, мерзавец? тихо спросил он и вышел на свет. Ты мало от меня утром схлопотал? Ты что ж думаешь, тебе все можно, да?
Ребята, он здесь! тут же крикнул Светай. Поспешно крикнул. И лампой лицо прикрыл.
Наверное, выходить не стоило И, возможно, теперь следовало бежать.
Какая же ты тварь-то гнусная, Зимич сошел вниз на две ступеньки. Боишься меня?
Ребята! Светай отступил, еще выше поднимая лампу.
Зимич успел бы его ударить гвардейцы не спешили, уже уселись за столы. Но даже ударить и то было противно. Так же противно, как давить слизняка. И Светай уже вывалился в двери, ведущие в пивную, когда к нему подоспели товарищи. Хозяйка выла тонко, зажавшись в угол, и Зимич прошел мимо нее: чего бояться человеку, в одиночку убившему змея?
Бить его сразу не стали, но за руки взяли крепко с двух сторон. В углу, как и накануне, сидели двое студентов и раскрыв рты глазели на происходящее.
Послушай, Зимич вперед вышел его дружок. Ты мне товарищ, я с тобой ссориться не хотел. Но ты же сам напросился! Ведь тот, кто гвардейцам Храма сопротивляется, он же враг, не заблужденец даже.
Знаешь что? Я гвардейцу Храма не на посту по роже въехал
Как же не на посту? Мы заблужденца хотели арестовать, а ты нам помешал.
И как? Арестовали?
Это другой вопрос. Ведь помешал. Значит опасный враг. Ты знаешь, что такое опасный враг? Ты знаешь, что с тобой за это сделают? Я вот тут разговоры с тобой разговариваю, а должен тебя в Службу дознания Консистории тащить. И там у тебя быстро выяснят, зачем тебе понадобилось мешать гвардейцам. А если я тебя покрывать буду значит, и я опасный враг. Оно мне надо?
Он был пьян. Очень сильно и как-то неправильно. Зимич даже не сразу это понял.
Послушай, все свидетели: ведь гнусно вы себя вели, гнусно. Этот твой Светай сейчас женщину ударил, ну не мразь ли? Ты что, на самом деле считаешь, что так и надо? Чего ты меня пугаешь? Чего добиться хочешь?
Я хочу, чтобы ты понял, что я это сила.
Сила это когда слабых защищают. Когда лежачих не бьют. А так это не сила, это
Когда лежачих не бьют это благородство. А сила это когда я тебя одним пальцем могу раздавить.
Не только пьян он был. Может, власть и безнаказанность не столько пьянят, сколько одуряют?
И что? Тебе это доставит удовольствие? Ты хочешь, чтобы я боялся? Пока не боюсь. Дальше посмотрим.
Я хочу, чтобы ты меня уважал! Непонятно? У-ва-жал! Меня и гвардию Храма.
Да за что же мне тебя уважать? И гвардию Храма ты позоришь.
Дай я ему врежу сунулся Светай, до этого стоявший в сторонке.
А врежь, согласился дружок.
Не умел бить Светай, совсем не умел. Смешно вышло, когда Зимич легко увернулся, и гвардейцы рассмеялись. Странные они были какие-то, не то хмельные, не то с похмелья.
И тут вперед вышел гвардеец, которого Зимич не видел в кабаке. Он ничем не выделялся на первый взгляд, но был явно трезвей, и глаза у него были не дурные, как у всех, а блестящие, как будто безумные. И улыбка хищная, сухая. И сам он был сухопар и невысок.
Ты опасный враг не потому, что подрался с гвардейцами. Рука коротко мелькнула в воздухе выпадом змеиной головы (Зимич не сумел бы уклониться, даже если бы его не держали), шипастый кастет ударил в ключицу, пробив жилет и рубаху. Я чую опасных врагов нюхом.
Зимич едва не вскрикнул, сжал зубы и зажмурился: одно дело в драке, на кураже. И другое дело вот так, когда руки держат И ударил-то вполсилы, а чуть слезы из глаз не полились.
Я чую медленно повторил гвардеец, всматриваясь в лицо Зимича. И глаза у него налились мутью, взгляд словно смотрел мимо, сквозь. Враг. Враг. Само Зло! Убейте его! Убейте, слышите? Сейчас же! Убейте!
Лицо гвардейца перекосилось гримасой ужаса, исказилось до неузнаваемости, и он со страшным криком грянулся на пол как подкошенный. Тело его выгнулось дугой и билось в судорогах, и розовая пена была на губах.
Все отпрянули в стороны, и руки Зимича выпустили.
Это чего с ним? шепотом спросил Светай.
Падучая почему-то со страхом ответил ему дружок. И остальные гвардейцы смотрели широко раскрыв глаза, словно нашалившие дети на настоящего людоеда.
Ну его, ну его! вскрикнул вдруг один, срывая кокарду с шапки. Не хочу, не могу! Хватит с меня уже!
Дружок оглянулся, но ничего не сказал, а парень, сорвавший кокарду, кинулся к выходу, спотыкаясь.
Судороги кончились быстро, но гвардеец не открыл глаз. Розовая пена изо рта плыла на пол, лицо его было бледным и неподвижным, как у мертвеца. Зимич потер разбитую ключицу.
Чего стоите-то? Сзади подошла хозяйка. Несите его домой, он теперь долго не пошевелится. А потом спать будет. У меня муж от падучей помер, и этому недолго осталось.
И как-то так само случилось, что через четверть часа дружок сидел в комнате Зимича, на постели, и глушил вино, которое едва успевала приносить хозяйка.
Сил моих нет, веришь? Золото карманы жжет. Вином наливаемся с самого утра и пьем до вечера Да еще этот напиток храбрости
Чего за напиток? Зимич не пил, сидел за столом и смотрел на площадь Совы, освещенную фонарями. Красиво было.
Надзирающие с юга привозят. Горечь аж слезы из глаз. Но помогает: весело от него, кураж, отвага. И все трын-трава Только наутро вспоминать страшно, что ночью вытворяли, потому с утра пить и начинаем.
Так может, лучше не вытворять? Зимич оглянулся и посмотрел дружку в лицо, но тот как раз шумно хлебал вино из кружки. По усам на подбородок бежали блестящие темно-красные струйки, в полутьме вовсе не похожие на вино.
Не выйдет. У нас приказ: не меньше пяти заблужденцев за один дозор. Иначе сами мы заблужденцы. Бежать некуда. Опять же золото. Как много у них золота, Зимич! Не иначе Стоящий Свыше научился его из железа делать Надзирающие мзду не берут! Всегда брали, а теперь не берут. Дружок вдруг расхохотался и расплескал вино на постель.
Зимич промолчал.
Все говорят: брось, брось А как бросишь? Как? У меня сестры и мать. Но это это не главное, понимаешь? Не главное. И золото не главное.
А что же тогда?
Ты знаешь, как прекрасен мир Добра? Лицо однокашника, все еще искаженное смехом, сморщилось от слез; он промокнул глаза платочком из рукава, разлив при этом остатки вина. Ты не представляешь Вот есть у тебя светлая мечта?