Почему они называли себя близнецами, никто не знал. Шинсу, высокий, неуклюжий, с блуждающим взглядом на скуластом лице, разговаривал неохотно. А вот Ёшики, плотный коротышка, подвижный и ловкий, раздражал окружающих своей беспрерывной болтовнёй. Братья никогда не разлучались: жили вместе, работали вместе, и никто из них так и не обзавёлся семьёй.
Водный цветок мой, цветущая слива, луна нежная, куда это ты так торопишься? всплеснул пухлыми ладошками Ёшики. Предположим, меня, навозную кучу, сложно разглядеть, но моего братца-дылду, просто невозможно не заметить.
Тисия поклонилась:
Просите. Просто задумалась.
Молоденьким и красивым девушкам опасно так много думать, захихикал Ёшики, проигнорировав, как его брат закатил глаза и цокнул языком. Да что с тобой такое, соседка? Ты будто в грязи ковырялась!
Чистила алтарь в Храме, по спине Тисии пробежался холодок, а сознание вновь окуталось страхом.
Госпожа Юзуха отправила? покачал головой Ёшики и вынул из рукава хаори лоскут чистой ткани. Держи! Утрись немного. Упрямая старуха. Дался ей этот Храм. Тебя некому защитить, поэтому всякий норовит обидеть
Отпусти девушку! перебил брата Шинсу, заметив, что на Тисию неодобрительно поглядывали. Ёшики закивал:
Ну иди! На пороге своего дома найдёшь свёрток. Там ломтики сушёного козьего мяса. Это мы с Шинсу оставили. Такой наваристый бульон можно сварить! М-м-м. Ещё лука добавить и
Ёшики-кун! повысил голос брат.
Тисия ещё раз поклонилась и пошагала по улице, в воображении уже поедая мясо и закусывая его луковицей. Она свернула в глухой переулок: густые заросли крыжовника и разросшийся можжевельник. До дома оставалась совсем ничего.
Внезапно Тисию схватили за ворот и швырнули о землю. Она ударилась затылком, и мир вокруг на несколько мгновений потух. Когда тягучее облако перед глазами рассеялось, Тисия увидела пару кожаных коротких сапог. Горожане ходили в сандалиях из бамбука или рисовой соломы, а сапоги с изящным ремешком и вышивкой носил только
Тисия, оглушённая и ошарашенная, поднялась на ноги и с ужасом взглянула на своего обидчика. На мясистом лице брови казались неестественно изломанными и оттого презрительными. Плотно сжатые губы большого рта, нос с горбинкой. Но самыми страшными были глаза: холодные, карие, с увеличенными зрачками. В чёрных волосах, зачёсанных назад в хвост, уже проступила седина.
Когда вернёшь долг? спросил старейшина Цикада, буравя Тисию тяжёлым презрительным взглядом.
Скоро отдам. Господин, вы же знаете, что я осталась без отца и матери, сказала Тисия и заметила стоящих в отдалении мужчин из ближнего круга Цикады, кого-то вроде его личной охраны. Один из них держал во рту длинную трубку с черенком из бамбука и курил. Дымную траву выращивали на плантации за озером, но из-за резкого запаха и горького вкуса мало кто решался её курить.
Старейшина растянул рот в улыбке, однако получилась гримаса:
А мне плевать! Или ты забыла, что я предлагал тебе помощь?
Замуж за вас? Разве это помощь? возмутилась Тисия и не подумав брякнула. Я брала в долг не у вас, а у всего города.
Удар в грудь вышиб из неё весь дух. А в голове одна мысль: вот теперь точно конец. Тисия лежала на спине и глядела в безмятежно голубое небо. Всё-таки красивая осень в этом году. В воздухе плавают тонкие паутинки и почти невидимые крупицы золота. В такую пору и умирать не обидно. Болело всё тело. Хотелось вдохнуть, да не получалось. Над Тисией нависла тень.
Я и есть город. Я закон и власть. Запомни это. Даю тебе три дня, чтобы вернуть долг, медленно проговорил Цикада и исчез. Небо вновь стало голубым.
Шаги вскоре стихли. Тисия осталась одна. Она с хрипом вдохнула и поняла, что не умрёт. По крайней мере, сегодня. Полежала ещё немного и по-старушечьи поплелась домой.
Гад ползучий! Вонючая жаба! Чтоб тебя сожрал гюки! Чтоб ты сдох!
***
Тисия сидела на деревянном настиле с углублением для очага и бамбуковыми палочками вылавливала из похлёбки кусочки грибов. Затем она выпила бульон и удовлетворённо икнула. После горячей еды тело расслабилось и боль, ноющая в груди, на время отступила.
Пахло горелым деревом. Под высоким потолком плавало дымное облако. Через окна на глинобитный пол жёлто-зелёными пятнами падал свет вокруг дома густо росли дзельквы. Тисия помылась, причесалась гребнем и переоделась в отцовские шаровары и юкату. Вошла в жилую комнату, где прямо на полу в прямоугольной выемке, находилась глиняная скрижаль с выгравированным и выкрашенным в чёрный цвет орнаментом: черепахи, несущие на панцирях луну. Тисия села на стоящий рядом громоздкий стул с подлокотниками и опустила босые ноги на скрижаль. Тут же из земли выползли пульсирующие корни, похожие на вены и артерии, и плотно обвили ступни Тисии. Она закрыла глаза, чувствуя, как тепло медленно охватывало всё тело, как отступали переживания и проблемы, как мир превращался в медовую субстанцию. Больше не было Цикады и его кожаных сапог, госпожи Юзухи и пыльного алтаря, молчаливых призраков и Храма забытых предков.
А пока Тисия купалась в волнах безмятежности и умиротворения, из тёмного угла выполз Грязелиз, напоминающий огромный сгусток слизи, и направился к пышущему жаром очагу. Из полупрозрачной массы выделилась рука с длинными пальцами, которая принялась тщательно собирать все крошечки рисовых лепёшек, что остались после обеда, и забрасывать их в чмокающий щель-рот.
Тисия же по-прежнему находилась в пограничном состоянии между сном и явью. Она слышала, как Грязелиз поедал остатки еды, как на соседнем дворе кричал Ёшики, как где-то кукарекал петух, но у неё не было ни малейшего желания пошевелить хоть пальцем. В это же самое время за неприступной городской стеной в мрачной пещере, облачённый в светозарный балахон, сидел в позе лотоса и медитировал Нурихён. Концы его волос чёрными лентами стелились по каменному полу, а из раскрытых ладоней и босых ступней тянулись многочисленные пульсирующие вены и артерии, которые уходили глубоко под землю.
Это Нурихён, божество, сосланное в мир людей на тысячу лет за непослушание, построил Дандзё и обнёс его стеной. Он научил горожан пользоваться орнаментами и установил с ними крепкую связь, да такую, что даже ребёнок не мог ни дня прожить без прикладывания к глиняной скрижали. Нурихён выбирал себе наместников в городе, старейшин, а сам предпочитал беспрерывно питаться чувствами и эмоциями горожан. Через вены он получал радость, печаль, раздражение, восторг, страх, желание, зависть, страсть Он проживал сотни тысяч жизней, наблюдая за каким-то безумным спектаклем, где чувства всегда накалены до предела. А через артерии возвращал умиротворение и покой. Он полагал, что это честный обмен. В конце концов, Нурихён мог признаться самому себе, что без этих людей ссылка свела бы его с ума.
Иногда его мысли возвращались в Страну Жёлтых Вод, обиталище демонов и ёкаев, из которой он был изгнан, и к повелительнице Идзанами. Подумаешь, нарушил несколько правил, ладно, несколько сотен правил. Но те девушки были такими красивыми. Идзанами заупрямилась: людям не место в царстве мёртвых. А с кем Нурихёну было развлекаться? Со старухами с висящими до колена грудями или с бестелесными призраками? А у живых девушек такая нежная и шелковистая кожа, такие тёплые бёдра, струящиеся волосы, тонкая талия. Однако всё это в прошлом. Теперь Нурихён неугодный изгой, живущий надеждой на скорейшее возвращение домой.
Рука Тисии сползла с подлокотника. В дверь тихонько постучали. С улицы через окна взирала тёмная, чёрная ночь. Непроглядный мрак и дышащий сыростью туман сплелись тесно-тесно, точно собирались проглотить затерявшийся среди густых лесов Дандзё.