Кстати, про моторы, Артур отложил вилку и выпрямился. Лейтенант, насколько я помню, ваша часть неподалеку?
Да, сэр.
Прекрасно. Мне нужен двухместный самолет, можно «мотылек», но лучше «бристоль». К завтрашнему утру.
А борт 001?
Вы улетали именно на нем. А мне бы хотелось во время своего возвращения иметь эффект внезапности.
Так точно, сэр.
Ланс, кажется, хотел отсалютовать, но вовремя вспомнил, что сидит за столом, и только сдержанно кивнул.
Мой мотоцикл можно взять, сказал Блейз. Тут всего два часа, мотоциклом-то. Как раз вечером туда утром обратно.
Ланс опять кивнул.
Мы полетим завтра? светским тоном спросила Джиневра, не поднимая глаз от тарелки. Спина у нее была идеально прямая. От длинных ресниц ложились тени, острые, как копья. Движения были идеально плавные. Только чуть-чуть более плавные и медленные, чем обычно, и грудь, поднявшись на вдохе, чуть дольше замирала перед выдохом, на три счета.
Мерлин пнул Артура под столом. Артур опомнился.
Мы полетим. Вот с ним, Артур ткнул вилкой в сторону Мерлина. А вашему величеству придется подождать тут, пока мы не вернемся на чем-нибудь поприличней. Потому что в «бристоле» болтанка страшная. Так что придется нам еще немного злоупотребить вашим гостеприимством, святой отец.
Блейз засмеялся:
Да живите хоть все лето! А скучно станет так до менгиров рукой подать. У меня сестра на Авалоне живет, варенье варит объеденье!
Джиневра вежливо улыбнулась:
Я на диете, святой отец.
Хозяйство Блейза оказалось гораздо больше, чем выглядело. Хлев, гараж, теплица, баня, какой-то сарай с инструментами, «летняя кухня» все это было построено непонятно из чего и лепилось друг к другу, как детский городок из коробок, который вот-вот развалится. Джиневра уже начинала прикидывать, как бы, не обидев хозяина, предложить идею переночевать в самолете там можно было бы попробовать разложить кресла, ну и вообще
К счастью, обнаружилось, что в дальнем углу есть отдельный вполне приличный сарай, тьфу, домишко, куда можно было упасть двум утомленным и истосковавшимся по уединению монархам с голубенькими занавесками в цветочек и старым календарем на стене. С календаря таращился розовощекий подвыцветший пупс. Джиневра покосилась на него, присела на край постели, застеленной клетчатым одеялом, и рассеянно погладила круглый латунный шар на спинке кровати.
Ты как? спросил Артур.
Ничего, она усмехнулась. По крайней мере, я знаю, что эта кровать не умнее меня.
Артур прищурился, посмотрел наверх высоко вверху темнели балки. С балок свешивались какие-то запасы. Кажется, опять сушеные грибы. Артур вдруг ухмыльнулся и скомандовал:
Ну-ка разуйся.
Что?
Она не успела опомниться, как он присел, стянул с нее туфельки, подхватил за талию и поставил на постель.
Джиневра ойкнула кровать пружинила и ходила ходуном, как корабельная палуба.
А теперь прыгай, скомандовал он.
Джиневра возмущенно на него уставилась. Артур ухмыльнулся, как школьник, задумавший шкоду.
Давай-давай!
Она поджала губы, но отказать ему в этой дурацкой просьбе было невозможно. Она подпрыгнула, ее подбросило неожиданно высоко, сердце взмыло вверх, как в детстве, и опять, и опять, и опять.
Артур поймал ее, засмеялся и поцеловал крепко-крепко.
Меня как-то в старом госпитале прятали, когда я мелкий был, он ухмыльнулся. Там таких кроватей много было.
Джиневра подтянула колени к груди.
И как мать тебя отпускала
А как иначе? не понял Артур. Так больше шансов сохранить монархию. Если бы со мной что-то случилось, у Игрейны и Утера все равно мог бы быть другой сын. И наоборот, если бы с ними что-то случилось, все равно остался бы я. Он потер шею. Я и остался.
Джиневра резко выпрямилась.
Обещай, что у нас так не будет. Что ты не будешь пытаться законопатить меня в какую-то дыру ради моего же блага. И что ты не будешь разлучать меня с детьми.
Джин, послушай
Нет, это ты послушай! Камелот это важно. Династия это важно. Но вот эта, одна маленькая человеческая жизнь она моя. Я не хочу тратить ее на страх и ожидание. Я хочу быть живой. Любить тебя. Растить наших детей. Успеть сделать все, что можно, пока от меня не останется тоже три волоса в медальоне!
Если с тобой что-нибудь произойдет начал Артур.
Она резко зажала ему рот:
Женишься еще раз. Ради блага монархии. А пока я жива ты мой.
У него немедленно заблестели глаза над ее ладонью, и ей пришлось прикусить губу, чтобы удержать требовательное выражение.
Ладно, покладисто согласился Артур. Твой.
Проклятая панцирная сетка скрипела немилосердно.
Чердак, служивший Блейзу чем-то вроде кабинета, не изменился с тех пор, как Мирддин жил здесь. Те же два стеллажа, плотно забитые книгами, тот же узкий топчан, тот же дощатый стол у окна. На столе лежала стопка листков и стояла керосиновая лампа видимо, светового дня Блейзу все-таки не хватало.
Мирддин зажег керосинку свет ему не требовался, но это казалось правильным и не удержался, заглянул в рукопись. Блейз писал убористым почерком на каких-то заплатках, нарезанных откуда попало вырванные листки из перекидных календарей, оберточная бумага, какие-то счета из лавки. Часть была пронумерована и сшита за угол суровой ниткой.
Заскрипела лестница. Мирддин вздрогнул.
А, ты уже зажег, сказал Блейз, близоруко щурясь. А я спички принес.
Мирддин вскинул голову.
Ты не говорил, что видел, он мотнул головой в сторону стола.
Блейз потеребил воротник:
Да я как-то он сгреб листки и принялся их выравнивать. На Авалоне же вас учат я и понадеялся, что хватит. Да и как рассказывать Это надо стихи писать, а я не умею. Ну или этими внутречерепными методами, как у вас там.
Мирддин поскреб щеку:
Внутричерепными я только Нимуэ передать могу и то не все.
Блейз вдруг заулыбался и полез в шкаф:
А, вот это тебе надо показать, вот это тебе понравится он выдернул откуда-то из недр тонкую книжицу и протянул Мирддину. Мирддин взял брошюрку, она раскрылась на странице, заложенной карамельным фантиком. Мирддин прищурился, вглядываясь в почти слепую печать.
Как сладостно мне знать источник, бегущий
во тьме этой ночи!
Сей вечный источник от взора таится,
но знаю я дол, где он тихо струится
во тьме этой ночи.
Начало берут в нем все сущие реки,
его же начала не сыщешь вовеки
во тьме этой ночи.
Собой красоту затмевая любую,
он поит небесную твердь и земную
во тьме этой ночи.
Текут его воды, исполнясь прохлады,
и нет им предела, и нет им преграды
Правда, хорошо? спросил Блейз.
Да, согласился Мирддин. По делу, не поспоришь он замялся. Ты может быть, ты скажешь Артуру? Я не смог.
Блейз обернулся на пороге:
Что каждому свой Крест? Да он и так знает.
[3х07] как твое имя
Ланс пригнал «бристоль» и технично посадил его чуть не в стык с «001». Вопрос Артура, спрашивал ли кто-то, откуда Ланс взялся, почему именно здесь, почему именно «брист», вызвал у него недоуменное «Нет, сэр». Оно и понятно уверенность в праве короля запросить что угодно от кого угодно в Лансе читалась железобетонная.
Шлем он, правда, привез только один. «Совершенно правильная мысль, лейтенант, а то у меня уши натирает», благодушно поблагодарил Мерлин. Ланс закаменел челюстью.
Ну, Ланс понятно, а ты-то зачем его задираешь? со вздохом поинтересовался Артур, отпустив бедолагу, не дожидаясь пока эти двое опять сцепятся.
Мерлин хмыкнул:
Должно же у человека в картине мира быть хоть что-то стабильное? Чем богаты, тем и рады.
Что-то в этом было, конечно вселенская скорбь на челе лейтенанта при виде Мерлина несколько рассеивалась. Ладно, бог с ним, потом разберусь, подумал Артур.
Чур, я веду! заявил он вслух, забираясь на пилотское сиденье.
Да пожалуйста, фыркнул Мерлин. Я все равно каждый раз изумляюсь, как эта табуретка в воздухе держится.