Самих углекопов Винсент описывает как необразованных, невежественных, но смышлёных и расторопных в работе. Как и Менье, Ван Гог подчёркивает их угрюмость. Также пасторский сын подмечает, что они не любят общаться с посторонними людьми. Их круг это углекопы, и они живут своим узким миром.
17 апреля 1879 года на шахте «Аграп», находящейся всего в трёх километрах от Пти-Вама, произошёл взрыв газа. Метан, высвобождаемый из угольных пластов, всегда представлял опасность. Достаточно одной искры, и накопившийся газ превращается в смертельную огненную волну, которая, сметая всё на своём пути, мчится по туннелям шахты.
В результате катастрофы погиб сто двадцать один человек, многие остались инвалидами. Винсент не мог остаться в стороне от человеческого горя, постигшего множество семей его деревни. Все свои силы он бросил на уход за пострадавшими. Ежедневно он совершал обход, помогая потерпевшим менять повязки на обожжённых местах. Лекарств и перевязочного материала категорически не хватало, приходилось использовать всевозможные подручные средства.
Некоторые семьи лишились единственного кормильца. Женщины и дети оказались в тягчайшей ситуации они прекрасно понимали, что их в этой жизни уже не ждёт ничего хорошего. Винсент изо всех сил старался помочь нуждающимся: раздавал своё небольшое жалованье, для обогрева хижин собирал уголь.
Но главное, чем мог помочь бедствующим Ван Гог, это ободряющее слово истины. В трудных ситуациях слово становилось спасительной ниточкой. Не обладая выдающимися ораторскими качествами, но действуя от чистого сердца, Винсент вселял страдающим надежду. Наконец его познания в религии действительно приносили пользу людям.
Сам он вёл чрезвычайно скромный образ жизни, перебравшись из дома пекаря в заброшенную хижину. Часть своей одежды он раздал нуждающимся или же пустил на повязки, спал на соломе, как странник, питался чем придётся, иногда голодая целыми днями. Но Винсент был счастлив, принося пользу самым простым людям, оказавшимся в беде.
В свободное время Винсент часто думал о родителях и Тео. Его тяготила мысль о постоянных семейных спорах, и он не хотел никому омрачать жизнь, сознаваясь в этом брату: «А если без шуток, я искренне полагаю, что было бы лучше, если бы отношения между нами были доверительными. Если мне дадут понять, что я являюсь обузой или причиняю беспокойство тебе или всем дома, что я ни на что не гожусь, если я буду постоянно чувствовать себя незваным или лишним гостем, которому лучше вовсе не приезжать, и при этом буду стараться всё больше держаться в стороне от всех когда я думаю, что всё на самом деле будет так, а не иначе, мной овладевает горестное чувство и меня одолевает отчаяние.
Мне сложно справиться с этими думами и ещё сложнее жить с мыслью о том, как много я принёс раздора, горя и печали нам с тобой и нашему дому» (154). В этих строках явно прослеживается меланхолия, которая, как червь, точила душу бедного художника всю его короткую жизнь.
Когда его ближайшие родственники, Тео и Дорус, навещали Винсента, они поражались аскетичности его образа жизни. Отец надеялся, что сын одумается и перестанет впадать в безумные крайности в своём служении людям. Проповедник должен быть примером для окружающих, но никак не юродивым, ходящим босиком, спящим на соломе и одевающимся в мешковину. Всё это входило в противоречие со взглядами Теодоруса, и он пытался объясниться с сыном. Винсент делал вид, что понял свои ошибки, но после отъезда отца принимался за своё.
Такое неистовое служение людям можно объяснить отношением Ван Гога к образу Христа: «Для Ван Гога Иисус Христос был персонификацией его собственного воззрения на мир. Это воззрение базировалось на кажущихся на первый взгляд противоречивыми постулатах о том, что страдание всегда желанно, а печаль лучше радости; эти парадоксальные идеи нашли отражение в его живописи»35. Как ни странно, но в дальнейшем Ван Гог нечасто писал картины на религиозные сюжеты. Исключениями являются «Пьета» (по Делакруа) и «Полуфигура ангела» (по Рембрандту), «Воскрешение Лазаря» (по Рембрандту), «Милосердный самаритянин» (по Делакруа). Первые две работы написаны в сентябре 1889 года, две последующие в мае 1890 года, когда художник лечился в клинике Сен-Реми.
Если Иван Никитин (16801742), один из первых петровских пенсионеров36, был бит плетьми и отправлен на каторгу в Сибирь за хранение пасквиля на Феофана Прокоповича, то Ван Гог сам избрал путь такой же тяжкий, как у каторжника.
Самопожертвование для голландцев не было чем-то исключительным. Для ликвидации порывов плотин требовались усилия многих тысяч людей. История Нидерландов хранит тёплые воспоминания о коронованном брате Наполеона, который во время одной из таких катастроф бросился на помощь пострадавшим: «Через несколько часов после взрыва он уже ходил по развалинам. С военной оперативностью и целеустремлённостью он несколько дней практично и эффективно руководил спасательными работами. Он предоставил свой дворец для жертв катастрофы и пожертвовал солидные суммы из личных средств на восстановительные работы»37.
То, что делает честь монарху, а художника награждает бессмертием, недопустимо для простого служителя культа. В представлении местного церковного руководства проповедник не должен юродствовать и впадать в безумное самопожертвование. И уже в июле 1879 года евангелический комитет принял решение об увольнении Ван Гога, дав ему три месяца на поиск новой работы. В изданном по этому поводу документе написано следующее: «Каждый, кто поставлен во главе конгрегации, должен обладать талантом произносить речи. Отсутствие данного качества делает абсолютно невозможным выполнение основной задачи проповедника»38. Эти слова очередное лукавство церкви: Винсента уволили вовсе не за то, что он не умел произносить речи, причиной стало его самоотречение ради людей. Не зря немецкий философ Фридрих Ницше (18441900) так презрительно отзывался о церкви.
Винсент не спешил сдаваться и отправился на поиски Абрахама Питерсзена, проповедника, который помог ему устроиться в евангелическую школу Брюсселя. Одевшись в рубище, он пешком проделал большой путь, ночуя под открытым небом. Появившись в истерзанном виде, с кровавыми мозолями на ногах в доме проповедника, он испугал домочадцев. Абрахам пытался уговорить Ван Гога прекратить скитания и вернуться домой. Но всё напрасно: Винсент не хочет идти на попятную, и Питерсзен с большой неохотой даёт тому рекомендацию для боринажского проповедника Франка, который жил в шахтёрском посёлке Кем. В лучшем случае Винсент мог претендовать на роль помощника, и он прекрасно осознавал, что это его полный провал в «чёрной стране».
Однако в доме у Питерсзена произошло знаменательное событие, определившее судьбу Ван Гога. Абрахам увлекался акварелью и с интересом просмотрел рисунки Винсента. Они произвели на него сильное впечатление, и проповедник просит подарить ему портрет шахтёра. А после даёт ценный совет Ван Гогу: надо приложить усилия именно в живописи.
В августе блудный сын появился на пороге родительского дома в Эттене. Целые дни он посвящает чтению Диккенса и полностью поглощён своими проблемами и внутренними переживаниями. Дорус пытается ему помочь, но кризис в отношениях снова назревает. В июне 1880 года Винсент пишет Тео: «Вот почему я прежде всего склонен думать, что самое выгодное, самое лучшее и самое разумное для меня уйти и держаться на приличном расстоянии, словно меня и нет. Что для птиц линька, время смены перьев, то для нас, для людей, бедствие или несчастье, трудная пора. Можно так и застрять в этом времени линьки, а можно выйти из неё обновлённым, однако такое не делается публично, это вовсе не забавно, это невесело, а потому следует скрыться. Что ж, пускай. Теперь же, хоть это отчаянно трудно вернуть себе доверие всего семейства, возможно не лишённого предрассудков и других подобных им почтенных и модных свойств, я не совсем отчаиваюсь и верю, что понемногу, медленно, но верно восстановится сердечное согласие с теми и этими» (155). В этом же письме он сравнивает евангелическую церковь с академической художественной школой. Все они наполнены предрассудками и занимаются тиранией, не давая взойти ростку новой жизни. Это открытие Ван Гога стало для него отражением не только настоящего положения, когда его изгнали из проповедников, но и будущего противостояния с представителями академической школы. Для последних он был чудаковатым мазилкой, понапрасну расходующим краски и холсты.