Но мамино пьянство после ухода папы проходило немного иначе.
Она в одиночку вливала в себя целые ящики пива. Плакала, кричала и цеплялась за унитаз, пока я держал ей волосы или прикладывал к шее салфетку, смоченную в холодной воде.
А потом все повторялось по кругу: если мама с кем-то встречалась, то была счастливой алкоголичкой. И пьяной развалиной, когда ее бросали.
Порой, после самых ужасных расставаний, она принималась за наркотики. А иногда с готовностью впадала в депрессию. Временами она почти нарывалась на увольнение, и я удивлялся, как ей удавалось продержаться столько времени на одной работе. Мама спускала на ветер все сбережения, попадала в неприятности, из-за которых была вынуждена просить денег у своего единственного сына, а потом давила на мою совесть, если я не мог их ей дать.
А я давал. Постоянно.
И не важно, что мне приходилось потрошить свои накопления, брать работу на лето или продавать PlayStation.
Я бы ни за что не отказал маме в поддержке.
Это было само собой разумеющимся, в чем я глубоко убежден, поскольку она смогла поддержать, когда от меня отказался отец. Да, моя мать неидеальна, но она всегда была рядом, и за одно это я отдал бы ей все до цента и последней рубашки.
Но меня все равно это задевало, хотя я не особо понимал свои чувства, пока не стал старше и не осознал, насколько ее цикличное существование испоганило жизнь и мне.
Уже не за горами День отбора, закончил я после того, как рассказал об успехах на спортивных сборах. Так что посмотрим.
Ты обязательно попадешь в команду, детка, уверенно заявила мама. И не успеешь оглянуться, как подпишешь многомиллионный контракт с Национальной футбольной лигой и купишь своей маме огромный особняк на берегу.
Я улыбнулся. Тысячу раз слышал эту ее мечту. Она появилась, когда я был еще подростком и мы поняли, что у меня и впрямь есть довольно приличные способности к футболу. Я до сих пор помню свои двенадцать лет, когда после игры мама усадила меня, еще одетого в грязную форму и бутсы, заставила посмотреть в зеркало и встала за моей спиной, положив руки на плечи. Глядя через отражение мне в глаза, мама заявила: «Клэй, тебе никогда не придется перебиваться, как приходилось мне. Ты станешь богатым».
Кстати о футболе. Я говорила, что Брэндон тоже раньше играл? спросила мама, вырвав меня из воспоминаний. В школе он был квотербеком стартового состава.
Моя улыбка померкла. Перед глазами появилась табличка кофейни, когда я вышел к университетскому дворику, где на пледах валялись студенты, курили вейпы, смеялись и приятно проводили вечер.
Интересно, каково это быть обычным студентом и иметь кучу свободного времени, а не проводить каждую минуту на тренировках?
Обсудим все в Рождество, сказал я. Мам, надо бежать. Еще одна встреча.
Так поздно? Они совсем тебя не щадят? хихикнула мама. Ладно, люблю тебя, родной. Позвони в конце недели. Она замолчала. А ты ты виделся с Малией?
Услышав ее имя, я похолодел.
Нет.
Напоминание, что от нашего разрыва больно было не только мне, но и нашим семьям, напоминало зудящую от соли рану. Мы встречались очень долго, пережили много всего, и для мамы Малия была все равно что родная дочь.
Порой они были ближе, чем мы с мамой, поскольку их связывало то, чего мне постичь не дано в силу принадлежности к другому полу.
Что ж завела мама, но потом передумала и после затяжной паузы сказала: Просто сосредоточься на футболе. Все как-нибудь само образуется.
Люблю тебя, мам, выдавил я.
И я тебя. О, и
Пока мама не успела спросить о чем-нибудь еще, я отключился и остановился у входа в кофейню, чтобы перевести дух. Дул теплый и приятный ветер, а пока еще зеленые деревья хранили последний отпечаток лета.
Я глубоко вздохнул, с досадой отметив, что от одного только глотка свежего воздуха горит в груди. Это началось с тех пор, как от меня ушла Малия, и я понял, что такова теперь моя новая реальность.
День и без того был трудным. Меньше всего я хотел получить разнос за то, что не пылал на камеру радостью и счастьем.
Но если так велел тренер Сандерс у меня не было возможности отказаться, не поставив под угрозу свою стартовую позицию.
Потому, вздохнув напоследок, я толкнул стеклянную дверь, и небольшой колокольчик над головой оповестил о моем появлении.
«Ром и вертел» был одним из немногочисленных баров в кампусе наверное, потому что в сравнении с барами вне кампуса в нем себя вели цивилизованно и сдержанно. Здесь толпились не пьяные малолетние студенты, таскающие с собой дурацкие поддельные удостоверения личности, а старшекурсники, которые были довольно адекватными и приходили сюда, чтобы пропустить по стаканчику и провести тихий вечер за беседой или живой музыкой, а не дрыгаться на танцполе.
Они многое потеряли.
И все же, когда я вошел в темное помещение, аромат старых книг, свечей и кофе превзошел запах алкоголя, и было в этом что-то умиротворяющее. Находиться здесь было приятнее, чем в тех зловонных барах, куда я предпочитал захаживать. Надо признать, здесь царила особенная атмосфера.
На небольшой сцене в углу какой-то парень играл на акустической гитаре и тихо напевал песню, не мешая разговаривать тем, кто сидел в темных кабинках за столиками, на которых стояли свечи.
Я остановился возле бара и обвел зал взглядом в поисках Джианы. Внутри шевельнулось какое-то неприятное чувство, когда я увидел целующуюся парочку в одной из угловых кабинок, но быстро прошмыгнул мимо них, осматриваясь, пока не нашел нужного мне человека.
На умиротворенное лицо Джианы падали тени и свет от свечей. Широко раскрыв глаза, в которых застыла нежность, она загадочно улыбалась. Маленькими ручками она забавно стискивала большую кружку с каким-то дымящимся кофейным напитком и, время от времени отпивая из нее, слушала музыку.
И она правда слушала.
Она сидела, скрестив ноги в этих сдержанно сексуальных гольфах, в которых я ее уже видел, и покачивала ступней в такт мелодии. Музыка была мне незнакома, но Джиана одними губами вторила тексту песни, не сводя взгляда с музыканта.
И когда он оторвался от своей гитары и посмотрел на нее, Джиана покраснела так густо, что даже в тусклом свете бара я увидел этот румянец. Она быстро потупила взгляд, посмотрев на кофе, и прикусила губу, сдержав улыбку. А когда снова глянула на стоящего на сцене парня, он уже и забыл о ней, подмигнув парочке девчонок, сидевших близко к сцене.
От комичности ситуации я улыбнулся и поспешил к ее столику, встав ровно между Джианой и тем парнем с гитарой.
Она моргнула, когда я загородил ей обзор, словно удивилась моему приходу, словно вообще забыла, что пригласила меня нет, приказала явиться в кофейню. Джиана вздрогнула, чуть не расплескав кофе, осторожно поставила кружку на стол, поправила на носу очки и встала.
Ты здесь.
Я удивленно воззрился на нее.
А где еще, по-твоему, я должен быть?
Ну, да, но я Она скрыла свое удивление улыбкой и, взмахнув рукой, показала на стоящий напротив стул. Хочешь пива или еще чего-нибудь?
Взгляда, которым я ее одарил, хватило в качестве ответа, и Джиана поманила пальцем пробирающуюся через толпу официантку.
Официантка тут же попросила у меня удостоверение личности, и, по счастью, у меня была безупречная липа спасибо Кайлу Роббинсу. Это единственное, на что он был годен, не считая функции неплохого тайт-энда, и я презирал его не больше, чем можно презирать надоедливого младшего брата.
Как только мне принесли пиво, Джиана положила локти на стол, прижала кончики пальцев друг к другу и обратилась ко мне:
Спасибо, что пришел.
Я кивнул.
Слушай, не хочу показаться занудой и уж точно не больше твоего хочу зависать тут до рассвета. Джиана замолчала, убирая локон от лица, и я понял, что она распустила пучок, с которым ходила целый день, и теперь ее неукротимые золотисто-каштановые кудри со светлыми прядями обрамляли лицо подобно ореолу. Ее щеки усыпали веснушки, а губы были пухлыми, даже когда она их поджимала. Давай просто быстренько пробежимся по делу, найдем решение нашей проблемы и пойдем спать, потому что сна нам явно не хватает?