Профессор, не поймите меня неправильно Причиной возникновения диагноза мальчика мог явиться сильный испуг. Чего мог настолько испугаться мальчик в Луканов замялся.
Вы хотели сказать в этой глуши? продолжил за него Сосновский. Не стесняйтесь, коллега. Я вас понимаю. После города наверняка не понятно, как здесь вообще живут люди, верно?
Так все же что так могло напугать мальчика?
Кто знает! Это же дети, они лазают там, где не ступает нога взрослого. Лес, болото, старая церковь, кладбище в конце концов. Мало ли, в лесу из кустов заяц выскочил, у ребенка шок.
Заяц? Вы серьезно?
Абсолютно. У всех разная психика, вам ли не знать, коллега. А дети непоседливы. Да что я рассказываю, вы же были ребенком! Хотя у вас, городских, другие развлечения.
Я провел детство в деревне, профессор. И зайцев я не боюсь.
Ну вот и славно! Значит, легко освоитесь. А теперь прошу меня извинить, меня ждут пациенты. Вас проводят во флигель.
Флигель?
Если вы не против, конечно. Мы обустроили для вас квартиру в старинном флигеле усадьбы, профессор развел руками. Поверьте, лучше ничего не нашли, да и к пациентам поближе.
Я готов приступить к работе сегодня.
Сразу видно городской! засмеялся профессор. У нас здесь совсем другой темп жизни. Некуда торопиться, для начала освойтесь. Пойдемте, я провожу вас.
Они вышли в полутемный коридор, и тут же наткнулись на Веру Павловну. Видно было, что она не успокоилась, хотя внешне это не было заметно. Но в ее непроницаемых зеленых глазах (по-прежнему очень красивых, вновь отметил Луканов) видны были следы бушевавшего внутри пожара. Она с ходу накинулась на Сосновского, словно не замечая Луканова.
Профессор, вы решили вопрос с доктором? не глядя на Валерия спросила Вера.
Валерий Петрович разгрузит вас, Вера Павловна.
Мне не нужна разгрузка!
Я должен заботиться о своих врачах, тем более о тех, у кого золотые руки, улыбнулся ей профессор. Вы много работаете.
Вы знаете, почему так: потому что больше некому!
Именно поэтому с нами теперь доктор Луканов, терпеливо пояснил профессор.
Почему я узнаю о том, что у вашего нового врача диагноз эпилепсия в день его назначения? холодно спросила Вера Павловна. И с каких пор наша клиника стала местом, которое принимает изгоев?
Полегче, Вера Павловна! нахмурился профессор. Не следует оскорблять никого в этих стенах!
Вера, словно ища, куда выплеснуть гнев, повернулась к Луканову.
По законодательству нашей страны наличие данного диагноза лишает вас права работать с пациентами, процедила она сквозь зубы.
Я давал клятву Гиппократа, и ничто не встанет передо мной и больными.
Я встану.
Коридор сузилась до минимальных размеров и, внезапно, в нем стало жарко, воздух словно выкачали. Луканов почувствовал, как внутри все сжимается от отчаяния и гнева.
Вера Павловна, кашлянул профессор. У нас тут не верховный суд.
У нас не суд. У нас больница. И человек с серьезным диагнозом, претендующий на работу с моими больными, она резко повернулась к Луканову. Что вам прописали?
Луканов встретил ее взгляд, и подумал, что черта с два он скажет ей про таблетки. Впрочем, как и Сосновскому.
Все не настолько плохо, спокойно ответил Луканов. Я уже на стадии ремиссии.
У вас есть заключение лечащего врача? пронзила его взглядом Вера Павловна.
Я сам врач.
Взгляд женщины был непререкаем. Профессор пошамкал губами и тихонько, но уверенно взял ее за локоть.
Вера Николаевна, пройдемте в мой кабинет. Разговор есть. А вы, профессор обратился к Луканову, располагайтесь. Осмотритесь пока.
Нечего тут осматриваться! зло фыркнула Вера и наткнулась на ответный злой взгляд Луканова.
Идите, доктор, кивнул Сосновский Луканову и взглянул на большие настенные часы. Прохор уже должен был вернуться, он вас проводит.
Луканов походкой оловянного солдатика прошел по коридору, не глядя толкнул дверь и вывалился из душного коридора на крыльцо. Туман успел рассеяться, и лучи солнца мягко коснулись лица, но Луканов не замечал его. Внутри все клокотало от жгучей смеси боли, обиды и злобы на эту Веру Павловну, на комиссию, поставившую Валерию страшный диагноз, на себя самого. Хотя, пожалуй, только на себя здесь и стоило гневаться, и от осознания этого становилось еще более тошно. Валерий почувствовал, как мир начинает кружиться, тело деревенеет, и все вокруг расплывается, словно в киселе. Сердце вновь глухо не в такт бухнуло глубоко внутри, отозвавшись волной ужаса: похоже, шквал эмоций вызвал приступ. Только не здесь, только не сейчас! Если это кто-то увидит не быть ему здесь врачом, а больше негде! Уйти в лес, уползти за угол, раствориться в тумане, и уже тогда отдаться удушающему приступу, и будь что будет только не здесь, не на крыльце клиники, в которую он с таким трудом только что устроился!
Вам плохо?
Голос был каким-то бесцветным, и явно принадлежал молодой девушке. Кровь отлила от лица Луканова. Собрав все силы воедино он каким-то чудом напялил улыбку на непослушные губы и только тогда повернулся на голос.
Перед крыльцом стояли мальчик с женщиной, которым он помог в тусклом коридоре, а также девушка в белом платье. Они участливо смотрели на доктора.
Голова закружилась от свежего воздуха, Луканов нашел в себе силы выпрямить спину и улыбнуться еще раз. На всякий случай он придерживался за резную балясину крыльца, но уже чувствовал, что приступ удивительным образом минул. Видимо, концентрация внутренних ресурсов отсрочила его наступление. Впрочем, Валерий понимал: это временно. В ближайшее время нужно было найти укромное место и принять таблетку «Лирики».
Это бывает, проговорила девушка. У нас в Болотове очень хороший воздух. Лечебный.
Луканов присмотрелся к ней и понял, что именно ее видел в тумане. Тонкий стан девушки облегало белоснежное платье, в котором она была похожа на сбежавшую от жениха невесту. На плечи, словно волны водопада, спадали длинные русые волосы. Она вся была как ветер казалось, малейший порыв способен оторвать ее от земли и унести куда-то далеко, в неведомые дали, недоступные простому смертному. Ее хотелось обнять и защитить, непонятно от кого, и как вдруг подумал Луканов в первую очередь от себя самой. Что делала она в этой глухой деревне, среди простых и грубоватых людей? Широко распахнутые светло-голубые глаза на бледном лице хранили в себе глубокую тоску, но вместе с ней и что-то, что притягивало взгляд доктора. В этом взгляде было что-то детское, наивное, доверчивое, как у ребенка, впервые увидевшего радугу в небе после дождя. Но вместе с этой открытой наивностью где-то там, в глубине бездонных глаз, притаилась не просто печаль, а какая-то дикая тоска. Тоска по чему-то безвозвратно утраченному.
Спасибо вам, доктор! обратилась к нему женщина. Я и не думала, что эпилепсия бывает такой. Мы народ темный, всю жизнь в лесу живем, большинство и слова-то такого не слыхали. А вы так быстро сориентировались! Сразу видно, профессионал!
Сзади послышались шаги и на крыльце, словно грозовая туча, появилась Вера Павловна, и Луканов почувствовал беду.
Не хочу вас огорчать сурово произнесла Вера. Она медлила с продолжением фразы, словно оттягивала казнь, наслаждаясь агонией приговоренного. Доктор разбирается в этом потому что сам страдает припадками.
Женщина отшатнулась, прижав сына к себе, быстро развернулась и увлекла Алешу и девушку в сторону ворот. Девушка обернулась через плечо, внимательно посмотрев на Луканова
Вера Павловна, словно ничего не произошло, победно вздернув подбородок исчезла в темных сенях клиники, громко хлопнув дверью.
Луканов гневно сжал кулаки, внутри все клокотало от гнева.