За перевалом он нагнал отступающих союзников. Разбитый батальон представлял плачевное зрелище. Раненые, пропитанные ужасом, они не держали строй. Плелись, пугливо озираясь по сторонам. Точно не солдаты, а выдохшиеся мальчишки. Капрал спустился в колею. «Почему их никто не преследовал? Кто, вообще, мог внушить страх элитному отряду бойцов и обратить их в бегство?». Ему нужно было получить сведения о дислокации наемничьих отрядов. «Кто начальник?». «Командует кто?». Он потормошил одного за плечо, второго, третьего Он спрашивал, орал, рвя глотку над ухом, но его ропот не вызывал никакой ответной реакции. Бредущие люди были сломлены изнутри. Тогда капрал поторопился к началу колонны в поисках возглавлявшего ее командира. «Безнадега! Они тупо молчат!». Он опередил поток и встал напротив, целясь в людей. «В военное время», заговорил капрал, но колонна прошла мимо, обтекая угрожающего ей офицера. Повисшие вдоль туловища руки, растрепанная одежда, винтовки, сжимаемые в ладонях будто посторонние предметы, подавленный взор. «Они словно загипнотизированы». Свист воздуха. Позади мелькнул белый плащ И солдаты начали падать поодиночке. Капрал отошел в сторону, чтобы разглядеть куда деваются военные. И заодно избрать иную тактику. Но увиденное повергло его в шок. Их вырезали Как домашний скот. Каждый пехотинец падал замертво с пробитым горлом. Мелькнул белый плащ, и очередное тело заваливалось на бок. Просветитель душил, ломал шеи, протыкал сердце со спины и исчезал, оставляя множащиеся трупы. Заметив на себе его взгляд, капрал бросился бежать. Инстинкт подсказывал: хищник преследует жертву. Он спотыкался, срывал ногти, рвал штаны, униформу, но вставал. Все клеточки его изнывающего тела боролись за выживание. «Спастись!» он позабыл о задании, метаясь наобум, а Просветитель, тем временем, уже истреблял гарнизон. «Башня! Я добрался!» запыхавшийся, капрал постучался в железобетонные ворота. Тишина. Он приложился ухом: изнутри доносились отчаянные вопли. Обойдя форт, он обнаружил небольшой лаз кто-то устроил подкоп. Земля выглядела свежей, но где саперы? Капрал протиснулся в рытвину, и вынырнул внутри укрепления. Он осмотрел следы сапог. Яму явно сделали изнутри. Неужели никто не озаботился работающими предателями? Может, и секретное оружие уничтожено? Он прокрался мимо грязных тентов и выглянул на площадку.
В форте царила паника. Солдаты хватались за ружья и бежали к главным воротам. Поодаль, близ башни, тройка рядовых сваливала трупы товарищей. Похоже, дивизион остался без командиров. Башню неотлучно сторожили двое караульных. Их нервный взгляд был прикован к побережью. По соседству работали инженеры, пытаясь вернуть в строй крупнокалиберные орудия.
Капрал не знал, на чьей стороне гарнизон, и лишний раз не рисковал, высовываясь лишь по необходимости. Он выполз из канавы и совершил пробежку вдоль дощатых бараков. Заглянул в один, отодвигая натянутый брезент. «Военный лагерь?». Когда он очутился на открытой местности, единственным прикрытием служил железный настил. Пришлось сделать крюк, чтобы подобраться к башне незамеченным. На пути он столкнулся с часовым. После короткой схватки ему удалось уложить охранника. Капрал повалил нападавшего, и, забрав спину, придушил. Рядом валялись мотыги, армейские лопаты. Кажется, солдаты рыли траншею для прокладки кабеля. Сам он был соединен силовыми тросами и что-то усиленно качал в обнаженную трубу. Взглянув поближе, капрал увидел пулевые отверстия. Перешагнул через кабель на его ободе следы кирки. «Солдат пытался сломать его?». Оттащив тело за угол, капрал вернулся к траншее. Рядом висел указатель «электроподстанция». Осторожно выглянув за пределы укрытия, он прикинул расстояние до вышки, и мелкими перебежками пересек опасное пространство. Очутившись под лестницей, резко затормозил. Как выманить караульных? Он тратил драгоценное время на выжидание! В этот момент, пока он сидит в безопасности, его товарищи гибнут, отдавая жизнь за родину. Он выдохнул, и высунулся, решительно метя в голову. Солдаты среагировали, он нажал на курок винтовка дала осечку. «Твою». Секунды растянулись в линии. Вот военные вскинули карабины, взвели затворы Белая вспышка. Сумасшедший взрыв прерывал тишину, вспахивая склоны. Снаряды врезались в укрепления, разметая гарнизон и срезая людей наповал. Долина покрылась воронками, поля горели. «Война». Конец для виновных и невинных. Дым кромсал чистое небо, и ненавидящие друг друга содрогались от ужаса, чтобы в тот же миг пасть замертво. Затем засвистели пули, рядом разорвались снаряды. Земля задрожала, стена гарнизона покрылась рваными трещинами и рухнула под градом пламени. Караульные поспрыгивали вниз, а капрал бросился к лестнице.
Он едва успел взбежать на вышку и запереть дверь на засов. Сердце колотилось, отдавая в пульсирующие конечности. Капрал без сил сполз по стене на пол и прохрипел: «запускай оружие». Из ослабшей руки выпал жетон, и тогда Смотритель повернул рычаг
Несколькими часами позже:
«Это похоронит побережье, но спасет город» думал он. На деле вышло куда хуже. Зеленые клубы газа рванулись из трещин в сухой земле, охватывая горизонт. Высвободившаяся масса сеяла смерть, растекаясь по долинам. Могучие потоки пересекли обозримый простор и устремились в город. Только тогда капрал догадался, зачем вдоль острова прокладывали трубы. «Они использовали каналы водоснабжения под яд».
Вместе со смотрителем они забаррикадировали дверь. Капрал уселся на кресло перед мерцающими мониторами. «Теперь мы совсем одни Не могу в это поверить Неужели телекоммуникация разорвана? Неужели проводки единственное, что питало жизнь, не подавали признаки жизни?». Когда он увидел газовые столбы, то бросился к телефону, сорвал трубку и яростно принялся названивать в город Кому? Семье. Прошел час, второй. Газ еще оседал, поэтому вылазка откладывалась, но он непрерывно висел на связи, вслушиваясь в повторяющиеся гудки. Изолированный в маленькой комнатушке, подвешенной среди темного неба. Пожалуй, таково вековечное одиночество: некуда выбираться, кругом смерть, звенья разорваны, безответная тишь, перерастающая в вечное молчание. Капрал с опаской выглянул в окошко, но обесточенный город безмолвно стоял вдалеке. Там, за предгорьем, покрытым инеевой пленкой, держалось все его существование. И лишь тонкий проводок решал: соединить или отказать. Обесточенный город проникал сваями в плоскогорье. Капрал сжал губы. Казалось, гудки проходили насквозь, не задерживаясь в его стенах, и точно так же бумерангом возвращались назад. Где-то там в толпе многоэтажек затерялся ответ, расплющенный средь камней и утесов. Поверх стального горизонта веером расходились тучные облака. Точно так же и он когда-то пропадет в неизвестности, раздавленный войной. Какого-нибудь дальнего родственника известят телеграммой, и кончено. Подведена черта, а так хочется надеяться на многоточие Телефонная линия осеклась. Темнело, пучки электрического света роились под потолком. Сгущались тучи. «Опять эта серость, тошнит». Он вновь брался за трубку, напускал на себя серьезный вид, чтобы та не посмела молчать и ждал, глядя на восток. Там в верховье рек, за расселинами и гребнистыми оврагами была целая страна детства, юности, и зрелости самого прекрасного возраста возможностей, перспектив и новых свершений. Ее приток он защищал от погибели.
Громкое воспоминание наползло на темное видение. Весна. Детский плач, звонкий девичий смех. Ребенок ехал на старом велосипеде и стукнулся колесом о бордюр. Отпала педаль, спала треснувшая цепь. Он слез с велосипеда и заплакал. Выбежала сестра, поучая «не кататься на старой развалине». Капрал заметил ее причитания, направляясь в госпиталь. «Чего случилось?». «Да вон, вляпался братец в очередной анекдот». Солдат попросил ребенка позволить осмотреть велосипед. Тот утер слезы и с важным видом произнес: «разрешаю». «Звенья поменяем, педали тоже. Колись: где достал?». «От деда» коротко ответил малыш, смутившись. Капрал сбегал в мастерскую и вернулся с инструментами. Полтора часа, и в полдень довольный ребенок забрался на новую сидушку. Пекло голову, сухой воздух нес частички придорожной пыли. «Духота». Капрал отер со лба пот. Сестра, следившая за работой с веранды, принесла чай и сушеной рыбы. «Благодарю, он принял чашку, я видел твою форму. Семья врачей?». «Да, за поколения нагляделись крови. К счастью, война закончена. А ты куда путь держишь?». «В призывную комиссию. Ищу ребят, отлынивающих от службы родине. Но это так разминка. Числюсь пограничником. Пока сократили и перевели в запас». «Ты не местный?». «Смотря зачем спрашиваешь» улыбнулся он. «К чему такая таинственность?». «Время неспокойное, то котят спасаешь, то шпану разнимаешь». «А ты, я вижу, шутник». «Просто скромняга». За домами прокатился поезд, пышущий дымом. «Хорошее местечко. Часто возвращаюсь сюда после тяжелых будней». «А у меня, наоборот вся родня разъехалась по городам». «В поисках богатой жизни?». «Да брось! Братья на заработки, остальные к развлечениям. Здесь то весь досуг трудовой день. Говорят живешь как под дышлом, куда ни сверни степь, а обернешься работа. Не знаю Мне, наоборот, дышится свободнее. Никаких документов, кип законов, негласных правил, все от тебя зависит. Как день проведешь, таковы и последствия. Не спорю, иной раз приболеешь, вспомнишь о своей глупости. В городе и гарантии, и выплаты, а мы так каменный век». «Ко всему привыкаешь» ответил задумчиво солдат. «Что утомила крестьянскими разговорами? Я и сама бы переехала, произнесла она с сожалением, но как чума сошла на нет, медперсонал сократили. «Не думала переучиться?». «А как же призвание? Видишь, в городе как устроено тебя понуждают изменяться под рынок, подстраиваться. Ничего личного. Откажись в угоду чьим-то потребностям, будь их марионеткой, чтобы потом, в необозримом будущем стать тем, кем тебе изначально положено». Слоистые облака мерно покачивались на ветру. «Может, она и права? подумал он, глядя на рябящие изгороди, к коим подступали вечерние тени, протягивающиеся с колокольни за поворотом. Вокруг все осязаемо и не эфемерно. Реально терпкими запахами, неповторимым упрямством природы. Трухлявая изгородь, нежная кожа сидящей рядом девушки, ее пытливый взор, душистый вереск, согретая солнцем свежескошенная трава. Непринужденный перезвон колоколен. Приятный запах, разлетающийся с пекарни на углу. Ребятишки, несущиеся по домам с корками свежего хлеба. Пряча буханки под рубахи. Здесь нет навязчивого будущего, а возможности без страха. Каждая забота это человеческая забота, вне заброшенности, оставленности, чьей-то дурной произвольности. Такая картина напоминает неподвижный пейзаж, где все предметы и люди сцеплены во множество сюжетов, присутствуют вплотную, до неразличимости. Но, в то же время, она задает размах с намерением охватить целый мир, без границ, препятствий или рамочных условностей. Эмалевое небо окутывает горизонт не для того, чтобы сомкнуться, а, ради плавного перехода в земную ипостась.