Видя, что с таким редактором можно запросто загреметь под фанфары, Андрей с Леной, тоже, как и я, коренные туркестанцы, уехали в Ленинград, к родственникам переждать смуту. Но обстановка вокруг редакции не улучшалась, а горкома комсомола попросту после чудного «мустакиллика» не стало, и они застряли в Питере накрепко. В их квартире в Фергане, которую им дали после женитьбы в ведомственном доме напротив редакции, у «Нурхона», жил всё это время брат Андрея, и потому там всё их имущество сохранилось. Уже после бегства Костина из Ферганы они съездили домой и несколькими контейнерами вывезли вещи, а квартиру оставили брату. А в Питере родные помогли им, ставшим к тому времени «челноками» и кое-что подзаработавшим на финском, польском и турецком барахле, купить затрапезную квартирёшку в Купчине. Там они и укоренились. Там и сын их родился по имени Коля долгожданный, когда оба родителя уже и отчаялись обрести потомство. Там же, когда в 5-м году в Питере объявился и я, они рассказали мне о смерти Валеры Антипина от сердечной, кажется, недостаточности.
Ну, излагай, присловьем моего незабвенного учителя Льва Савельева, которого мы с Андреем оба любили да что там, его обожала вся творческая Фергана, поднял глаза тот от исходящей ароматным паром пиалы.
Дело весьма щекотливого свойства
Большаковы поставили разом пиалы, обозначая внимательную серьёзность. Лена даже застегнула верхнюю пуговицу платья-халата, до которой, за котлетами, так и не добралась. Котлеты, кстати, по её рецепту, уже томились после жарки в кастрюле, обмотанные пуховым платком.
Я встал и повернулся к ним спиной.
Ну и? спросил Андрей.
Я слегка наклонился. Ребята загоготали.
И где это тебя угораздило? спросила, прикрывая рот ладошкой, Лена.
Да если бы дома, то ладно: переоделся б и все дела. А то ж в вашей «Пятёрочке», когда едучи к вам забежал вот за этим, я достал из пакета, который не выпускал из рук, бутылку 5-летнего грузинского коньяка «Галавани» и поставил на стол. Там был и 8-летний, но уж больно дорогой не для нас, пенсиков. А этот они, черти, выставили на второй полке снизу, поскольку нынче приличная скидка, чтобы в глаза лезли всякие дороженные «Метаксы» да «Хеннеси» с «Мартелем» маркетинг у них такой, долбаный. Я нагнулся цену прочитать и тут треск.
Ну, хорошо, Лена зашьёт.., Андрей осёкся и посмотрел на жену. Та кивнула. Лена зашьёт, сказал он теперь совершенно уверенно. Но я-то тебе зачем? Смотрел бы себе футбол
А я сидел бы перед Леной без штанов?
Экая невидаль, повела головой Лена. Дай ему свои джинсы, что вчера постирала, велела она мужу. Дуйте в гостиную, а эти потом принесёшь, уже мне, я машинку пока настрою.
Коньяк под котлетки это, брат, очень недурственно, звенькнул, вставая, Андрей ногтем по принесённой мною бутылке. Только редко ты к нам приезжаешь, как в своё Колпино смылся.
Внучок, развёл я руками.
Понятно, кивнул Андрей. Мы вот теперь с Леной тоже у Кольки с женой в услужении.
Лена быстро восстановила целостность моих некстати лопнувших сзади по шву штанов, и мы снова сошлись на кухне.
Развёрстывай, как старший, велел я Андрею, откупорив коньяк.
Я такого ещё не пробовал. Ничего? он принюхался к горлышку, кивнул одобрительно и разлил золотистую жидкость по приземистым широкопузым бокалам. Помянем Валеру?
И Савельева тож, добавил я.
Ну, дядю Лёву эсэс, так в нашем кругу аббревиатурили выражение «само собой». И всех.
«Всех» наших общих а это не «все» мои! тоже уже накопилось немало: старые больно мы стали.
Выпили. Закусили сумасшедше вкусной Лениной котлеткой. По локтям побежало тепло признак хорошего коньяка.
Вот чёрт, сейчас же Вовчика привезут! спохватился Андрей. Путём и не посидишь Сегодня ж суббота, а Колька-Валька с друзьями намылились завтра по грибы. Слушай, что Вовчик чудит всего-то три года, а туда же Нет, сперва во второй!
Теперь уже чокнулись, и пошли бесконечные разговоры о внуках.
Ну, дедов понесло! иронично, но одобрительно сказала Лена и встала. Пойду делом займусь, не то правда Коля с Валей вот-вот нарисуются.
Тебе оставлять? приобнял её за талию Андрей, покачав свой бокал, только что вновь наполненный на четверть коньяком.
Вы оставите, как же!
Она хлопнула его по поредевшей седой макушке и вышла из кухни, прикрыв за собой дверь.
Она была всё такой же стройной, как в день нашего знакомства, но годы, конечно, подрихтовали и её по своему шаблону. Тогда, в 77-м, она только закончила «Низами», как у нас называют для краткости Ташкентский пединститут имени Низами, теперь уже, кажется, переименованный. Или нет? Похоже, нет, если в сквере перед ним убрали прекрасный конный памятник Фрунзе и поставили скульптуру азербайджанского поэта её, помнится, открывали тогда ещё вполне живые Ислам Каримов и Гейдар Алиев. Ну, и хорошо, если нет к «Низами» все за десятилетия привыкли.
Лена закончила дошкольный факультет, где была напропалую активисткой, и дома её сразу же взяли в горком комсомола, инструктором в школьный отдел, что дало знакомым повод для бесчисленных шуток: мол, экстерном, перескочила из детсадовской категории. Лена этим шуткам смеялась больше шутивших она была свойской и весёлой. Когда я её увидел в коридоре горкома, заскочив туда во время одной из командировок за какой-то справкой не той, что «не был» или «не состоял», а за обзором работы горкома по определенному направлению, то остолбенел!
Ты как тут.., начали говорить мои губы, а мозг уже сообразил, что я обознался конечно, это не Оля Медведева.
Вы что-то хотели? остановилась, не поняв моего бормотания, Лена.
Напомнили одну знакомую
А может это я и есть? лукаво посмотрела она на меня.
Может
4. ОЛЯ. ЗАВЯЗКА
В августе 72-го, по окончании третьего курса, у нас на истфаке Ташкентского университета, где я учился, была педагогическая практика в пионерском лагере. Педпрактик всего было три: эта вот, лагерная, потом, на четвёртом, пассивная, когда только тихо сиди на уроках, перенимай учительское мастерство, да делай пометочки в дневнике практики, и на пятом, в сентябре, активная когда студенты уже сами вели уроки. Пятая у меня растянулась на целых два месяца, но сейчас разговор не о ней, а о первой в пионерском лагере «Дорожник».
Лагерь этот, самый богатый в республике, поскольку принадлежал сочащемуся деньгами автодорожному министерству, располагался, да и теперь наверняка располагается, только называется не пионерским, а оздоровительным, в Акташе красивейшем урочище в западных предгорьях Тянь-Шаня. Это примерно в 60 километрах от Ташкента, в Бостанлыкском районе Ташкентской области. Меня назначили вожатым в 5-й отряд для ребят среднего школьного возраста. «Рулили» мы в нём вдвоём с воспитателем Милой Медведевой логопедом одной из школ на Луначарском шоссе.
Жизнь в лагере была бурная и весёлая. Одновременно с нашими пионерскими делами там 35-летний тогда режиссёр «Узбекфильма» Дамир Салимов, умерший в начале этого года, снимал свою детскую драму «Горы зовут». Мой отряд тоже не раз снимался у него в массовках и передружился со всеми маленькими актёрами, герои которых нашли в окрестной пещере патроны и искали разгадку, как они там оказались. Не знаю, что придумали сценаристы я фильма не видел, но именно по тем местам преследовали стащившего золото Туркреспублики её бывшего военного комиссара Константина Осипова, поднявшего в январе 1919-го в Ташкенте антисоветский мятеж и перебившего 14 туркестанских комиссаров.
А мы с Милой как-то сблизились с исполнявшей одну из главных ролей актрисой Светланой Стариковой теперь уже прочно забытой, а тогда памятной всем своей ролью Зоси Синицкой в неувядаемом швейцеровском «Золотом телёнке». Фильм Салимова я, повторяю, не видел, так что ничего о нём сказать не могу, но Светлана, которая была не намного старше меня и с которой мы чуточку флиртовали, к чему располагали томные прохладные вечера благословенного Акташа, говорила, когда мы уходили подальше от актёрского стойбища, что «это, конечно, не Швейцер», но что «надо зарабатывать деньги». Позже, когда бестолковое «творчество» группы стало её уж совсем тяготить, она вечерами, вместо наших щекочущих нервы прогулок, напивалась до положения риз, причём шумно, и это в детском лагере было настолько не к месту, что я невольно стал её сторониться.