Айдану было трудно не думать о бёдрах в облегающих штанах, о куртке, плотно обнявшей стройный стан; хорошо ещё, что обладательница этого всего ехала где-то сзади. Оглядываясь, он видел вдалеке надвинутый серый капюшон, а рядом крепкого мужичину с добрым, немного ребяческим лицом на толстой шее, непропорционально маленьким для такой туши. Голова его была увенчана остроконечным шлемом, крестовина меча поднималась из-за плеча, он правил лошадью легко и уверенно. Телохранитель или дружок? Айдан очень надеялся, что первое, предчувствуя, что в противном случае сгорит от ревности.
Спрятанное в тени капюшона лицо тоже не давало покоя. Представлялись чёрные озорные глаза да, почему-то именно чёрные, и не надо спрашивать, почему в обрамлении длинных ресниц. Мягкие щёки, чуть полные губы, лукавая улыбка. И светло-рыжие колечки волос, рассыпанные по плечам.
Порою фантазии о ней ослабляли хватку, и тогда неотступно лезли в голову странные откровения мастера Рихарда. Зачем надо было рассказывать про смерть старого Бернхарда? Почему это важно? И что лежало сейчас на дне мешка, завёрнутое в кожу? Хоть бы скорее открыть, посмотреть, вчитаться, седло словно шипы отрастило. Перед глазами встали новые картины: увечными комарами ползли по страницам буквы неряшливой скорописи мастера Бернхарда, складываясь в начало правдивой повести о путешествии Дейермера и зависть принималась колоть, потому что тогда, получается, не Айдану быть первым и единственным автором хроники о Дейермере. Немного утешало то, что не бывавший севернее Ланцига старик уж точно не мог описать самого интересного эпической экспедиции на Обратную Сторону. Предвосхищая строки грядущей хроники, Айдан воображал сражения с многоножками на кольцах полуразрушенных лестниц и ждавшее во тьме древнее и безымянное зло, которое герои повергли наверное, повергли иначе зачем ходили, спрашивается? Он сложил пару ладных фраз об этом и довольно перекатывал их на языке.
Под наследием мастера Бернхарда, затерянное в складках старой рясы, притаилось и кое-что, возможно, более опасное: одна из чёрных пирамидок, сделавших Айдана колдуном в глазах братии. В описи почему-то были перечислены лишь четыре, а не пять, и он решил, что пропажу никто не заметит, а поскольку особых примет никто не позаботился указать, у него даже был выбор. На каждой пирамидке были символы, и некоторые, что бы они ни значили, смотрелись таинственно и вдохновляюще Айдан и взял ту, которая ему больше всего понравилась. Как сам себя убеждал, для дальнейшего изучения, только вот он не был чародеем, и просто таскал пирамидку с собой навроде амулета как напоминание о том вдохновении, с которым он изучал записки эльфа, собирал конструкцию, и даже, наверное, о жалкой судьбе насмешников. Два ланцигских года прошли в тщетном ожидании нового шанса, нового открытия и вот теперь оно, может быть, скрывалось за очередной грядой холмов, и не уворованное, как тогда, законное честное, моё! Айдан понял, что скалится во все зубы, словно ему обещан епископский титул, и поспешил спрятать улыбку.
На фоне облаков возникло странное возмущение, серое в серой пучине, оно подросло, округлилось, отрастило тонкие синие крылья, неподвижные, почти прижатые к бокам и странной блестящей мухой просвистело над караваном. Айдан беспокойно пригнулся, словно летучая штука могла задеть голову. Путники оживились, пальцы потянулись вслед, а кто-то прохрипел с нескрываемой неприязнью:
Птичка, птичка, полетела на юг. Вот так поднять-то камушек и эту птичку тюк!
Айдан обернулся: там ехал плюгавый мужичок, похожий больше на старую ведьму, с крюковатым носом и острым, выдающимся подбородком. Глаза его глубоко засели под разросшимися бровями, а на щеке торчала крупная и тоже очень волосатая бородавка. За спиной у мужичка были приторочены объёмистые коробки торговец, и не слишком преуспевающий: серый плащ аккуратно подлатан в нескольких местах, а сапоги до дыр протёрты.
«Ему бы ночью на кладбище мешать в огромном котле злокозненное зелье. И ещё он должен мерзко хихикать при этом!» подумал Айдан
Недолюбливаете ааренданнцев? проговорил задумчивый в чёрном, которого Айдан запомнил ещё с Ланцига. У этого вещей было всего ничего: скатанное в трубку шерстяное одеяло да небольшая заплечная сума. Под чёрным плащом укрывалась коричневая щегольская котта, узкие кожаные перчатки поскрипывали об уздечку, а на голове, немного сдвинутый набок, покоился чёрный берет с пером наряд не для странствий по глухомани. Его гладко выбритое миловидное лицо тоже не выдавало колоброда. Айдан подумал бы, что это странствующий наследник, решивший разогнать кровь поездкой на север но взгляд у задумчивого был и впрямь цепкий будто его попутчики и даже камни возле дороги были загадками, которые нужно расколоть.
А почто их любить-то? каркнул в ответ крюконосый.
Оно и верно: ааренданнцев ценили, уважали и боялись, но вообще народ это был более чем противоречивый. Великие чародеи, строители высоких башен и летучих машин, они могли бы, наверное, запросто поработить весь континент от западного океана до бескрайних восточных степей, но предпочли захватить один остров и предлагать всему миру свои сказочные услуги. За деньги, конечно, за очень и очень большие деньги. Впрочем, в некоторых случаях ааренданнцев можно было заинтересовать и чем-то другим. Подкованные в тонкостях политики монахи утверждали, что все пошлины Толимара едва могли бы окупить расходы на охрану ведерского рубежа в это легко было поверить и колдуны обосновались там ради лишь наблюдения за некими явлениями тонкого мира, а город присвоили, чтобы герцог не лез со своими законами. Правда, о каких явлениях шла речь, никто не мог сказать точно, и гораздо проще было отстаивать в споре мнение, что под Толимаром золотая жила или колдовские кристаллы что-нибудь материально ценное.
Но сребролюбие не грех даже так, пикантная слабость, его охотно прощали и королям, и прелатам; будь ааренданнцы просто жадными, все тоже потерпели бы, но трудно сдержаться, когда золотом твоим завладевает несносный, высокомерный язычник. О, да, Церковь Света привыкла к жестокости, она помнит времена безжалостных гонений, но когда проповеднику смеются в глаза, когда его не пускают даже на кухню с этим уже никак невозможно смириться! Слова Ивара, одного из товарищей по прошлому монастырю Айдану понравилось, как он сформулировал. Раньше Ивар пописывал стихи, но потом задолжал опасным людям и вынужден был сменить шляпу с пером на клобук монаха. Впрочем, старый слог всё равно пробивался сквозь сухие формулировки хроники.
Самые горячие проповедники требовали порой, чтобы к ааренданнцам прислали наконец не смиренных миссионеров, а пылких мучеников наподобие страдальцев из Айдановой «Истории Церкви Северной Марки». Но возникала одна сложная богословская проблема: ведь ааренданнцы не были сплошь людьми, среди них попадались твердолобые гномы, закоренелые в язычестве эльфы и даже, как рассказывали, нечестивые неэрн, рогатые отродья Нергеддеона, которые официально признаны пропащими для Света. А самым крепким заслоном на пути распространения Слова Владыки были аристократы пёстрого чародейного народа существа, прибывшие, как это принято было писать, «из-за окоёма», хотя никто не мог нормально объяснить, что это значит. На севере заокоёмных гостей называли просто «люди» но сами они злились и поправляли: нет, альвестцы или просто aer, на их языке «чародеи», потому что у них все как один колдуны. В Ланциге один из братьев рассказывал, что как-то раз видел настоящего альвестца и не понял тогда, в чём разница: человек и человек, подумаешь, глаза какие-то странные, с блестящими крапинками. Брат Мельхиор уверял, что неприметная, ординарная внешность альвестцев не более чем личина, скрывающая кошмарный облик порождения преисподней, и даже ссылался на свидетельства уважаемых церковников а ещё один почтенный старец возражал ему, что тело у них самое настоящее, но пальцев по шесть на каждой руке, а под плащом спрятаны кожистые крылья. Да что там даже епископат не мог дать внятного суждения о внешности альвестцев, поэтому на миниатюрах старались вовсе не рисовать межзвёздных чародеев, а если уж совсем никак, то старательно драпировали одеждой. Так или иначе, эти самые аэры в Ааренданне составляли меньшинство, остальные были местными чародеями. Их отбирали специальные вербовщики: разыскивали самых талантливых волшебников, прельщали посулами власти и могущества, а получив согласие, увозили на острова в Срединном море, где обучали премудростям колдовства. Брат Мельхиор любил повторять, что новых адептов там заставляют плевать на Священное писание, что вместо занятий у них мерзкие оргии и поклонение Нергеддеону Айдану всегда казалось, что он перегибает палку. Конечно, альвестцы слыли самым нерелигиозным на свете народом и многих своих последователей воспитывали в неверии, но почему обязательно сразу оргии? Попробовав однажды возразить Мельхиору, Айдан нарвался на целую проповедь: ты, заявил старик, сам язычник, раз не понимаешь, что без целительного Света душа обречена впасть во Тьму. Айдан быстро бросил с ним спорить, но остался при своём мнении. Как бы то ни было, подлинных аэров нельзя было встретить на улице, зато их местные прислужники чванились так, что иному королю у них впору поучиться.