Может быть, ему нездоровится, сделала предположение баба Клава.
Да прям! Этот дед ещё нас переживёт.
Нельзя так говорить, Лара.
Хочу и говорю, тебе то что?
Терпению Павла Андреевича пришёл конец, тем более что эти разговоры касались уже его лично. Он выглянул на улицу и громко сказал:
Эй, бабоньки, меня прошу оставить в покое.
Какие мы тебе бабоньки? вздрогнув от неожиданности, ответила Лариса Степановна.
Ну, я же у вас дед, значит вы бабы.
Нужен ты нам очень, чтобы о тебе говорить. Велика честь.
Честь честью, а поговорить придётся. Сейчас к вам спущусь.
Когда он вышел, женщины встретили его настороженно:
И о чём ты собрался с нами говорить? Может, поучишь нас жизни? начала защищаться Лариса Степановна.
Нет, Лара, он решил просто с нами поближе познакомиться, с сарказмом произнесла Клавдия Петровна.
Сосед стоял напротив них и хотел уже ответить грубостью, но вспомнил, как наблюдал ситуации, где мамы ругали своих провинившихся детей. Те стояли с опущенными головами, шмыгали носом и теребили в руках край одежды, готовые вот-вот разрыдаться. Сейчас он наблюдал то же самое. Баба Клава пыталась не показывать своего волнения и иногда смотрела ему прямо в глаза, но её выдавали дрожащие руки, когда она то доставала из кармана платок, накручивая его на палец, то убирала его обратно. Баба Лара отвернулась, опустив голову и лишь изредка, украдкой, посматривала в сторону мужчины. Лицо её покрывал небольшой румянец. Павел Андреевич вспомнил слова жены: «Чарльз Дарвин считал «стыдливый румянец» самым человеческим из всех проявлений эмоций. Поэтому не надо наносить человеку психологических травм унижениями, оскорблениями или высмеиванием его личности».Ему стало стыдно, что спустился выяснять отношения и решил смягчить ситуацию.
Я бы попросил вас, милые женщины, не обсуждать меня, а также посоветовал бы не обсуждать кого-либо из жильцов. Есть даже заповедь Христа: «не судите»
А ты что служитель? Пришёл нас карать?
Сосед еле сдержался, чтобы не нагрубить и также спокойно продолжил:
У вас много времени и наверняка ещё силы есть, поэтому можно цветочки на клумбах посадить и украсить двор, тогда и обсуждать людей будет некогда.
Ещё какие указания будут? ответила Лариса Степановна со злостью, отпустив своё напряжение. Есть управляющая компания, пусть они и украшают двор. Мы им деньги за это платим.
«Да, блин, не работает у меня эта психология», подумал Павел Андреевич и вступил в перепалку:
Да, что ж вы такие грубые и бессердечные. Для вас слово сказать, как камень в человека бросить. Неспроста, видимо, от такой злой матери даже сын убежал.
Наступила пауза. Баба Лара побледнела, дыхание участилось. Левую руку она положила на область сердца, а правой стала упираться о лавочку, чтобы встать. Павел Андреевич забеспокоился и протянул руку помощи, она не обратила на него никого внимания, только посмотрела на него с такой болью, что у него самого защемило сердце. Он стоял и смотрел, как она, потихоньку передвигаясь, зашла в подъезд, затем повернулся к бабе Клаве, в надежде найти себе оправдание, и услышал в ответ:
Её сын погиб в горячей точке. Она представляет себе, что он продолжает жить, ей так легче.
Простите, сказал он, опустив голову.
И кто из нас бессердечный? ответила она и тоже ушла.
Глава 3
Павел Андреевич позвонил в квартиру Ларисы Степановны. Открыв дверь, она мельком посмотрела на него заплаканными глазами и вернулась в комнату, негласно разрешая ему войти. Он последовал за ней, прикрыв за собой входную дверь. Баба Лара присела на диван, на котором лежал открытый фотоальбом. Она положила его на колени и пальцами гладила фотографию молодого парня в военной форме. Комок в горле мешал соседу выразить своё сострадание, но тем не менее он смог произнести:
Прошу меня простить. Я не должен был так разговаривать с вами. Два года назад я потерял жену, и с тех пор жизнь моя как в чёрном тумане. Я потерял ко всему интерес. Теперь мной управляет раздражение. Хоть и говорят, что время лечит, но я никак не могу пережить своего горя.
Он стоял напротив женщины, переминаясь с ноги на ногу. Его голова была опущена, плечи напряжены, а глаза выражали раскаяние и соболезнование. Наступило молчание. Он хотел уже уйти, но Лариса Степановна, не меняя своей позы, тихо произнесла:
Я уже пятнадцать лет живу в таком тумане, и боль не проходит. Врут, что время лечит.
Расскажите, осторожно попросил сосед.
Она посмотрела на него и, заметив в его глазах доброе участие, пригласила присесть на диван.
Моему Сашке было всего двадцать лет
Около минуты длилась пауза. Павел Андреевич ждал. Он чувствовал, что ей нужно позволить рассказать всё, что лежало у неё на душе. Она ещё раз посмотрела в его глаза и, поверив искренности его желания, решилась перелистать страницы своей жизни.
Мне ведь сейчас 65 лет. Да, я знаю, что выгляжу старше. Для меня это не имеет значения. Никто не знает, как я прожила свою жизнь, даже Клава. Ей только про сына известно. Работала я закройщиком в ателье и иногда обшивала клиентов на дому. Любила красиво одеваться, была стройной и красивой. Вышла замуж в 25 лет, но родить смогла только в 30, она перевела взгляд на фотографию сына. Её глаза заслезились, и она тяжело вздохнула. Видимо, нелегко ей было вспоминать своё прошлое, она опять сделала глубокий вдох и продолжила:
Мои родители разменяли свою трёхкомнатную квартиру на однокомнатную для себя и двухкомнатную для нас. Поначалу всё было нормально, но потом муж начал выпивать. Трезвый нормальный, трудолюбивый человек, а как выпьет сущий демон. Протрезвеет, начинает прощение просить. Я терпела, тогда о разводах мы не думали. Так и жили. Пришло время, и Сашка ушёл в армию. После демобилизации вернулся домой и пробыл всего два месяца. Он, оказывается, подписал контракт на службу в армии и сказал мне об этом только за неделю до отъезда. Как я плакала. Ведь мы почти не виделись. Он с утра убегал к какой-то девушке, а возвращался за полночь. Всё говорил, что это его невеста, и обещал познакомить, но не довелось нам встретиться.
В военкомат его вызвали неожиданно быстро и дали на сборы двое суток. Он уехал, обещал писать, но пришло только два письма от него. В последнем была эта фотография, она посмотрела на фото сына, и её пальцы опять нежно погладили его по лицу. Я не знала, где он служит, а через полгода мне вручили его награду и благодарственное письмо. Муж сильно запил тогда и стал поднимать на меня руку. Сложное было у меня время, жить не хотелось. Ещё через полгода умирает мой отец, и я ушла от мужа к маме. Она жила в этой квартире. В последующие два года я похоронила маму и двоюродную сестру. У меня никого из родных не осталось. С работы уволилась, скорее, попросили уволиться из-за моего постоянного мрачного настроения. Я зарабатывала на дому, а когда зрение стало подводить, то шить прекратила. С тех пор сижу на лавочке и злюсь на весь мир, она машинально кивнула головой в сторону окна. За что меня Бог так наказал, ведь я всегда старалась всем помогать? Я дарила сшитые мною костюмы детям детского дома к новогодним утренникам. Почти десять лет я к ним приезжала. Никогда не забуду их счастливые лица, когда они наряжались. Девочки всегда были принцессами и снежинками, а мальчики принцами и рыцарями, а не зайчиками и мишками. Они радовались, и у меня на сердце было тепло.
В хороших отношениях была с соседями. Поздравляла их с праздниками, никогда не отказывала в просьбах. Постоянно обшивала бесплатно своих подруг. И мне все твердили: «Ларка, какая ты молодец! Умница, красавица! Всё у тебя спорится!» Когда посыпались на меня несчастья, то и рядом никого не стало. Как-то цыганка остановила меня на улице и говорит, что страшная порча на мне. Я поверила. Нашла бабку. Ходила к ней раз десять, кучу денег отнесла. Только не захотела, видимо, эта порча уходить от меня, так и живёт со мной. Жизнь сломала меня. Может, я в чём-то виновата, или это судьба такая? Этот вопрос давно приходит мне в голову, но отвечать на него не хочется. Нет сил. Всё равно ничего не исправишь. Сижу на лавочке, смотрю на людей, сравниваю их жизнь со своею, и так обидно становится. Только и осталось, что ждать своего часа.