Куратор провел с Артуром беседу и дал задание: бдеть и еще раз бдеть. Он так надоел за это время Артуру, так хотелось отвязаться, но пока ситуация была неблагоприятная для увиливания. Отец по-прежнему вкалывал в консервной артели.
Тамара и Лариса пришли на Курский вокзал проводить ребят. При виде их радостных лиц настроение у Ларисы упало. «Ох, прогадала, подумала она, не ожидала, что это так весело».
Грянули Галича, про которого еще не знали, что это Галич: «До свиданья, мама, не горюй, не грусти, пожелай нам доброго пути!»
Берта смотрела на Лешку влюбленными глазами. Они все время держались за руки. Лариса завидовала. Тамара позавчера сказала ей, что у Леши и Берты уже все было.
Лариса об этом даже не думала они с Аликом третий год только друзья. Правда, целовались, но очень хорошо целовались казалось, что больше вообще ничего не нужно. Целовались в подъездах, у них были любимые подъезды в старых домах на Сретенке и Мархлевского. Там можно было долго сидеть на подоконниках и разговаривать о будущей жизни.
Но вообще об этом надо что-то разузнать, у Роговой, что ли, спросить.
Артур уже стоял на площадке и вспоминал, что именно в таком вагоне они уезжали в эвакуацию. Только не было ни радости, ни сияющих лиц. А теперь ему показалось, что он среди своих, в огромной счастливой семье. Жаль, Ларка не едет.
Алик! услышал он ее негромкий вкрадчивый голос, я приеду. Я, может, приеду к вам. Если маме лучше будет!
Но это она крикнула не ему, а для всех. Маме лучше не будет маме и так хорошо. Наверное, Лариса просто не хочет больше с ним дружить. Ну и не надо. Надоело.
Он заставил себя улыбнуться недоверчиво и помахал рукой.
До свиданья, мама, не горюй, не грусти, заорал рядом с ним гигант Никита, и все со смехом подхватили.
На перроне не было ни одной мамы день будний, все на работе. Провожали в основном младшие сестры и братья с нескрываемой завистью. Всех уже давно просили уйти с площадки в вагон. Но никто не уходил, прощались с городом, с экзаменами, с близкими своими на все лето. Кто-то прощался навсегда.
* * *
Урожай на целинных и залежных землях выдался невероятный. Из земли буквально перли могучая пшеница, рожь, овес, работали много, уставали сильно это была битва, битва за урожай буквально.
Поэтому устраивать свадьбу Леша с Бертой решили ближе к отъезду.
Комсомольская свадьба на целине это чудо. Руководство приняло на ура. Кочетков посоветовал приурочить к Празднику урожая и пригласить местное начальство с женами: им будет приятно. И главное, позвать директора совхоза товарища Добронравова.
Лешке скоро пришла из дома посылка, но он запретил ее открывать на свадьбу. Девочки мечтали к ней хоть как-то принарядиться. Подвернулась оказия поехать в райцентр. Получив небольшой аванс, захотели поехать всей группой. Наскоро погрузились в открытую пятитонку и с песней покатили по тряскому грейдеру.
В последний момент как раз Берта и Лешка отказались в пользу тех девчонок, которые со слезами на глазах умоляли шофера втиснуть их в кузов очень в парикмахерскую нужно. А на самом деле оба были рады, что все уедут, хотелось побыть одним.
С ума сошли, кричал нервный казах, у меня норма, норма Понятно, да? Вот написано двадцать человек. А вас?
А их было немерено.
Артур тоже было передумал, его укачивало обычно, но шофер сказал, тыча в него черным пальцем:
Он пусть отвечать будет.
Но в кабину тут же сел Кочетков.
Пришлось Артуру забраться в кузов. Некоторые девчонки сидели шикарно на шинах-запасках. Остальные, подстелив под себя куртки, на досках кузова. А ребята стояли, держась за кабину и за борта. Артур пристроился в углу заднего борта, у запора с крюком. Ехать было по степным понятиям недалеко, с полсотни километров, не больше.
Грянули «Маму, не горюй», потом свою истфаковскую «Ночью над Союзом и над нашим вузом». Артур больно колотился о ребро бортика и молил кого-нибудь свыше пусть они скорее доедут.
С отбитым задом он, наконец, откинув борт, выбрался первым, за ним попрыгали девчонки. И сразу рванули в парикмахерскую.
Ребята степенно закурили, потом, не торопясь, двинулись в сторону сельпо. Еды фактически не было. Купили бутылку и консервы с крабами, завезенными с Камчатки. На наклейке сияло гордое «Chatka» по-английски, крабы шли на экспорт. Потом зашли в раймаг, сгрудились у книжного отдела и онемели: там было все, о чем только мечтать могли московские книгочеи. От невиданных раритетов, которые никто не брал, до книг алма-атинского издательства. Листали, целовали заблудший томик Михаила Зощенко, кто-то нашел раннего Фадеева. Артур прижал к груди старое издание «Овода». Были Луговской, Сельвинский и даже Борис Пастернак перепечатка книжки «Сестра моя жизнь». Кочетков повертел в руках томик про Никиту Сергеевича, но пожалел денег.
А девчонки какие вышли из своей парикмахерской аккуратно постриженные под одну гребенку с чистыми волосами, пахнущими жидким дегтярным мылом.
И какой красавицей оказалась Ира! Никита не мог глаз отвести.
Какая волна! заговорили девушки, оглядывая со всех сторон ее легкие пряди целинный ветер гнал переливающуюся на солнце копну Иркиных волос.
Где волна? Какая волна? не понимали парни, оглядывая безбрежную степь с бегущим ветерком по верхушкам неубранных хлебов.
Волосы, волосы какие! На голове волна, на Иркиной.
Кочетков привычно занял свое место в кабине, но вдруг увидел подъехавшую машину директора совхоза и тут же перестроился, решив не упускать такой случай. Никогда не помешает. Он быстро выбрался из кабины и попросился в легковушку. Добронравов узнал его и пригласил поехать вместе с ним. Легковая отсалютовала и исчезла.
«Хорошо, что съездили, подумал Артур, проводив взглядом исчезнувшую в пыли машину, сразу как-то настроение поднялось».
Он был страшно рад книгам.
Стали усаживаться. Шофер казах торопился, боялся ехать по бездорожью в темноте. А темнело в степи всегда моментально как свет выключался.
У всех в руках были свертки с покупками, и в кузове стало теснее. Казах вдруг позвал в кабину Артура:
Иди сюда, место освободилось.
Он не отказался, мутило от одной мысли вернуться на прежнее место.
В кабине сидела симпатичная подружка шофера, благодаря которой и возникла оказия с поездкой.
В кузове пересчитали всех и кого-то не досчитались, стали выяснять кого, потом поняли, что этим потерянным был Артур, который переселился в кабину. А Кочетков умотал в «Победе».
Короче, тронулись в сумерках в тишине: устали. Стало холодно, девушки прижались к ребятам. Все лежали вповалку. Ехали в полном молчании.
Артура клонило в сон, но он держался боялся, что качнет на девушку-казашку.
Шофер нервничал, терял дорогу, потом снова выбирался на грейдер. Ползли еле-еле, чуть ли не на ощупь. Черная густая темень обступала машину.
Казах матерился по-русски, а девушка молчала. Артур пытался давать советы, просил врубить дальний свет. Ехали с ближним. Оказалось, дальний не работал ламп в автобазе не было на замену.
Вдруг машина пошла по твердому покрытию, тряска кончилась, в кузове обрадовались выбрались из бездорожья. И опять запели.
Девичьи голоса звучали просто ангельским хором, потом включились мужские.
Грянули про Москву, по которой уже здорово соскучились: «Кипучая, могучая, никем не победимая, страна моя, Москва моя»
* * *
И тут страшная судорога пронзила тело Артура, он ничего не успел понять дверцу вышибло, он вылетел из кабины и потерял сознание.
Очнулся под огромным бездонным звездным небом. Попробовал пошевелиться удалось.
Алик, Алик, тряс его рыжий Никита, ты Ирку не видел?
Дурацкий вопрос он вообще ничего не видел, отключился, сознание потерял.