Так ведь у того Простыни ума вовсе нету, как дитя малое, при бабе своей пребывает. Силы медвежьей, работящий, а телок телком. Уж за что бабе такая судьба досталась, не знаю, Харитоша развёл руками.
Тяжкое испытание ей выпало, но Господь не посылает нам непосильной ноши, и тот, кто несёт свой крест без ропота, с мужеством и достоинством, в конце концов будет Господом вознаграждён, не в этой жизни, так в будущей. Вот и ей уже Он дал надежду и утешение её сын станет воином, достойным человеком, может быть достигнет высоких чинов, прославит свой род А дочь её, без вины принявшая муку, сейчас в Царствии Небесном!
Эк ты, батюшка, повернул «без ропота, с мужеством и достоинством»! Отец Михаил покойный по-другому сказывал, дескать, смирение нужно. Харитоша удивился так искренне, что стало понятно от священника он ничего подобного услышать не ожидал.
А разве не роптать не есть смирение? вступился за своего погибшего предшественника отец Меркурий. Смирять себя, не роптать на беды и горести, а преодолевать их требует мужества. Отчаяние тяжкий грех, брат мой во Христе, а ропот и есть отчаяние, а отчаяние есть трусость. Так что верно учил вас отец Михаил, а я лишь сказал о том же другими словами.
Собеседники замолчали. Харитоша явно что-то переосмысливал для себя, а отец Меркурий вновь, по въевшейся в кровь привычке, мысленно разговаривал сам с собой.
«Да, Илларион оказался прав. Мой предшественник совсем не подходил в пастыри этим людям. Я сейчас разговариваю с обозником, но и у него рабское смирение вызывает протест, хотя этого слова он и не знает. Смирение же как преодоление себя, как мужество перед лицом испытаний, что посылает нам Господь, ему понятно. Да и я понимаю смирение именно так: смирение глупой гордыни, именно гордыни, не гордости, это разные вещи, смирение глупых и пагубных страстей, смирение своего страха и отчаяния вот истинное значение этого слова. И Господь не мог учить людей иному, мы сами извратили Его слова! Простой обозник понимает это, что же говорить о воинах.
Я видел лишь малую часть тех, кого мне придётся наставлять, но декарх Егор и его люди именно воины. Они держатся со мной настороженно, хотя и выказывают внешнее почтение, но при каждом удобном случае пытаются меня прощупать. С одной стороны, это понятно, я человек тут новый, и что несу с собой неизвестно, а с другой уж очень этот интерес пристрастен. Мне как будто пытаются указать моё место. Ну-ну, не они первые
Да и Харитоша при всей его словоохотливости разоткровенничался со мной только сейчас, в последний день пути. Мы говорили раньше о всяких пустяках, а вот о том, кто есть кто в Ратном и кто чем дышит, он не сказал мне ни слова. То ли чего-то боится, то ли считает, что есть вещи, которые мне знать не надо, а может, и то и другое.
Похоже, мой предшественник оставил после себя не только хорошую память, раз меня встречают столь настороженно. Что ж, со всем этим придётся разбираться на месте, но сесть себе на голову я точно не дам. Надо ставить себя сразу и жестко, благо как это делается, я не забыл. Неплохо будет вспомнить молодость!»
Значит, бояться грешно, батюшка? Харитоша, сделав для себя какие-то выводы, решил продолжить разговор.
Нет, в том, что ты испытываешь страх, нет греха, сын мой, отец Меркурий сам не заметил, как перешёл на пастырский тон. Грешно другое: поддаваться страху, не преодолевать его. Человек струсивший впадает в ещё более тяжкие грехи, например, когда воин бежит с поля боя, он совершает грех клятвопреступления, когда христианин не может пересилить страх перед мукой от рук иноверцев и отрекается от веры, он впадает в грех отступничества, когда ребёнок, в страхе перед наказанием, скрывает свою шалость, он впадает в грех лжи. Вот так трусость способна погубить душу, сын мой! Только страх и трусость разные вещи. Господь дал нам страх, чтобы он предупреждал нас об опасности, чтобы мы сумасбродно не губили себя, а также для того, чтобы мы боролись с ним, закаляя свою волю и веру!
Истинно, отче! раздалось сверху.
Отец Меркурий поднял глаза. Рядом с санями высились в сёдлах боярич Михаил и десятник Егор.
Здравствуй, боярич! И ты будь здрав, десятник! Как твоя рана? поприветствовал отец Меркурий нежданных собеседников.
Здрав будь, отче! почти одновременно отозвались всадники, спешиваясь, а Егор, оказавшись на земле, добавил: Спасибо Илье с Матюхой, уже не докучает. В седле сидеть могу.
Рад это слышать, сын мой.
Благодарствую, десятник коротко склонил голову.
Харитоша с интересом наблюдал за этим обменом любезностями. Отцу Меркурию показалось, что возница чего-то ждёт. По крайней мере, в его глазах, по очереди останавливающихся то на бояриче, то на десятнике, то на самом священнике, светилось любопытство.
И в чём же я, по-твоему, прав, сын мой? отец Меркурий взглянул в лицо отрока.
В том, что трусость смертный грех, отче, зелёные глаза боярича бестрепетно встретили взгляд чёрных глаз священника.
И почему же, сын мой?
Ты уже сказал, отче, а я от себя добавлю: страх, ничем не сдерживаемый, лишает разума.
А разум отличает нас от зверей, не так ли, сын мой?
Так, отче!
А ты как считаешь, десятник? отец Меркурий перевёл взгляд на Егора.
Нет у труса разума, морщась, словно от зубной боли, зло буркнул тот, будто отвечал не священнику, а каким-то своим мыслям.
Верно, у труса нет разума, но бывает, что и холодный разум ведёт к погибели. Вспомните историю Понтия Пилата, братья мои. Отец Меркурий по очереди оглядел своих собеседников: Харитоша слушал разинув рот, десятник Егор смотрел на затеявшего проповедь попа со скептическим интересом, а в глазах боярича Михаила светились священник чуть не поперхнулся уверенность и ирония, как будто отрок точно знал, что сейчас скажет бывший хилиарх, и интересовался только тем, как новый ратнинский пастырь это сделает. Однако сбить с толку отца Меркурия было непросто, он справился с собой за долю мгновения и продолжил как ни в чём не бывало:
Имперский прокуратор пытался спасти Господа нашего от креста, но когда пригрозили ему доносом в Рим, а толпа кричала «Распни его!», умыл руки, потому что пытался успокоить свою скованную страхом совесть! Мол, не я невинного на крест отправляю, а они, а сам до дрожи боялся доноса в Рим! Вот так страх вкупе с холодным разумом лишили совести достойного человека.
И душу его погубили, ибо ведал Пилат, что творит! с непонятной злостью отозвался на слова священника отрок. И бросил почти так же зло, что и Егор перед этим: Да ещё из всех возможных выходов выбрал самый неудачный!
Неудачный?! Меркурий не на шутку заинтересовался. Почему именно это слово, сын мой?
А потому, отче, что самый удачный выбор из нескольких, особенно если они все разумны, это когда по совести поступаешь. Тем более, если ты сам власть!
Предал Пилат, да не как Иуда, не Христа. Себя он предал, совесть свою, честь! десятник Егор вытолкнул из себя слова, будто сплюнул.
Собеседники молча смотрели друг на друга.
«Однако есть над чем подумать! Отрок рассуждает, как следует поступать разумному властителю, а декарх, сдаётся мне, говорит отнюдь не о Пилате. Моя случайная проповедь оказалась созвучна их мыслям, но каким? Занятно Декарх взвился так, будто предали его самого, а мой поднадзорный говорил о власти, совести и принятии решений Нет, Пилат тут ни при чём кто-то имеющий над ними власть их предал или они сочли это предательством.
Но здесь и сейчас они сами власть А может, на такой поступок толкают их? Я строю своё здание на песке, но чувствую, что прав или почти прав Ладно, с этим разберёмся потом.
И вот еще что, пора бы тебе, приятель, перестать всему удивляться и начать думать, а то ходить с жизнерадостной улыбкой младенца, познающего на ощупь окружающий мир, как-то не очень! Сочтут блаженным идиотом много ты тогда тут напроповедуешь!»