Меня с самого детства раздражало то, что какая-то околопотоковая хрень решает, как мне жить. А что мне делать, если я не хочу так. Совершать самоубийство? Уходить в прерии, как некоторые отщепенцы? Тоже нет. Говорят, что у них там процветает каннибализм. Хотя, может, все это и чушь собачья. Сраная пропаганда. Никогда по телесвязи ничего конкретного, одни общие фразы. Когда-то они набрались сил и храбрости, и напали на аванпост. Аванпост есть одно из главных прибежищ силы.
А вы думали, что все эти вещи держаться на благой воле граждан? Как такая ерунда может держаться на порядочности? Ну и, в общем, напали они на аванпост, как в каком-нибудь модном боевике, и как давай разносить гвардейцев. Раз, раз, и готово, раз, раз, и готово! Гвардейцы лучше вооружены, конечно же, они лучше вооружены, и могут себе позволить выжигать напалмом все, что движется и несёт угрозу, но повстанцев больше, и поэтому они с радостными визгами пробуривали трехмиллиметровые дырочки в их черепушках. Хотелось бы мне посмотреть на эту заварушку!
После того, как последний гвардеец был убит, его голову отделили от тела и посадили на кол перед центральным входом на аванпост. Выпученные глаза мертвеца смотрели на пустую дорогу, упирающуюся в толстокожую пустыню. И делать им было больше нечего, кроме как сложить свою голову, в прямом смысле, за какую-то бессмыслицу. Это как с богом. Защита веры, как по мне, абсолютно абсурдна. Если веру надо защищать, значит, ее нет. Ну или как-то так. Не знаю. Я не философ.
Ну, в общем, сами понимаете, какая тут ситуация. Но стоит человеку совершить антигосударственные действия, против этого общеконтинентального уклада целенаправленности, у этого человека тут же начинались проблемы. Одно слово ужаснейшая бюрократия. Помните, как в романе Процесс? Или как там его
Читать я не слишком-то и люблю, но вот эту книгу я перечитал несколько раз. Серьезно. Дело все в том, насколько человек может быть раздавлен строго установленной и построенной бессмыслицей. Кажется, был такой эксперимент с бананом и обезьянами. Первое поколение обезьян нещадно получало от электрического тока, когда тянулось к банану, и потом все остальные тоже получали по мощному электрическому удару, ну, короче, трах, бабах, и потом, когда появилось новое поколение, оно тоже, ведь, хотело съесть банан, и первое поколение стало мутузить потянувшуюся за бананом обезьяну. А потом, да, звучит это довольно скучно, но для общего развития очень полезно, так вот, потом третье поколение появилось, а первое поколение давно уже подохло, и, короче, обезьяна из третьего поколения только тянулась к банану, обезьяны из второго поколения тут же на нее накидывались. Представьте себе. Второе поколение даже не знало, что можно получить разряд тока. Они просто научились не трогать бананы. И передавали эту информацию следующего поколению. Ну, в общем так.
Не знаю, если честно, зачем я все это рассказал, я уже и мысль потерял. Короче, я ехал до того самого штата целых четырнадцать часов без остановки. По маленькому ходил в стеклянную бутылку из-под колы. Веселого в этом мало, но останавливать машину я не хотел. В нашей прекрасной стране слишком много людей, в небе которых светится цель красть у богатых и раздавать бедным.
Четырнадцать часов спустя, глубокой, глубокой ночью, я остановил автомобиль перед главным входом в теннисную школу. Ночь, ночь, глубокая ночь. Глубокая ночь похожа на излишнюю суету. В какой-то момент может показаться, что суета всегда излишне, но это не так. Далеко не так. Иногда суета может иметь полноценный смысл. Как хождение движение по кругу, по кругу, по кругу. И сейчас воздух пах исчезнувшим жаром, спавшим жаром, то есть, он спадал, медленно, нелепо, глухо. А теперь самая настоящая глухая одноэтажная ночь. Где-то там, вдалеке, натянута тетива кортов, многочисленных кортов, каждый из которых помнит пот маленьких мальчиков и девочек, и не очень маленьких парней и девчонок, которые уже узнали, что такое половое созревание. С этих моментов их разделяют. На лобке начинают расти курчавые волосы, мелкие завитушки, и мальчики с девочками начинают засматриваться друг на друга. Внутри разгорается странный жар. Хочется чего-то нового. Странно. Странно, что так быстро все превращается в обыденность. Нет ничего более непостоянного, чем постоянство. Нет, нет. Ничего такого. И гораздо легче отпустить ситуацию и просто наслаждаться моментом.
Я, вот, не слишком-то и наслаждался моментом. Точнее, наслаждался, но не так, как надо. Потому что думал, что вся эта синекура будет продолжаться вечно. Я всегда буду просто так ходить на работу, ничего не делать, ничего не делать, два раза, а после этого приходить домой и заниматься непотребными вещами.
Я курю с пятнадцати лет. Однажды отец нашел в кармане моей модной кожаной куртки огромный косяк. Он сказал, что такой только в мультиках видел. А после этого закрыл меня в комнате на неделю. Я много играл и спал. В общем, было неплохо. Ломка, конечно, немного мешала, но, в целом, я хорошо провел время. В какой-то момент мне нужно было сделать выбор либо отказаться от употребления наркотиков и потерпеть неприятные последствия, либо вернуться в родные пенаты.
Я бычкую сигарету, кладу ее обратно в бардачок, откидываюсь в сидении и закрываю глаза. Вот так и меняется жизнь, резко и непрошенно. Не-прошенно. Есть такое слово? Жизнь меняется, и это самое главное. Достаточно сказать, что человек не слишком-то и властен над тем, что происходит в его жизни. Да и зачем ему быть властным? Какая же глупость! Все мы делаем хорошую мину при плохой игре. И все равно не выходим из-за стола. Потому что, если выйти, куда дальше идти? Вот и я о том же. За пространством стола холодная бездна, свобода, свобода, существование которой не берется в расчет, целая вселенная самого черного цвета, или что-то наподобие крипты, или как там ее, ну это самое, короче, типа, короче, длинной глубокой ямы. Свобода это вектор, который ведет в пустоту. Как-то так.
Я лечу в самую что ни на есть бездну. Глаза мои закрыты, и я вижу черноту. Чернота обступает, обнимает, обрамляет, поглощает. Да, именно поглощает. Становится единой со мной. Теперь я думаю то же самое, что и бездна. Оказывается, что у бездны много мыслей. Первая мысль, самая глубокая, представление о широте, пульсирующей где-то внутри, о том, насколько суть ее вещей одиноко-печальна, и которая стоит сама себя. Самоосознанная, прекрасная, сама на себе зацикленная, парит над пространством времени, вот что именно она осознает. И все человеки все существа все травушки вся землица которая кормит чубатых казачков все это она вмещает в себя, и чувствует, и радуется этому, и заходится смехом, потому что ей надо как-то высвобождать зацикленную энергию. Все кипит все млеет хочет высказаться. И еще у нее много других мыслей. Например, о том, как хорошо проснуться утром и выйти на лужайку перед домом, прямо так, босиком, вдохнуть свежий холодной воздух, летнее утро, хорошо, хорошо, и легкий ветер бороздит волны длинных волос, расправляет крылья, и летит, летит над крышами, над прямыми стрелами улиц, над макушками сосен, вечных зеленых сосен, и летит, и летит, прямо как сама бездна, бездна это женщина, которая ничего не хочет, просто живет и наслаждается текущим моментом, и ветром, и холодной росой, и небольшим домом за спиной. Глубокий вдох. Тишина. Перед началом самого длинного дня во вселенной. И ничего больше нет. Вся правда лежит перед ней.
Я засыпаю. И слышу, как мои мысли пересекаются с мыслями бездны. Плеск уходящей волны. Я океан, я океан, первичный бульон, первичный самец и первичная женщина, которые делают дело и все такое, космическое дело.