Сама «бэ»!
Этоя «бэ»?! взвилась неизбежная попутчица Фёдора. Это ты самое большое «Бэ»!
Это я-то самое большое «Бэ»?
Да-да! Ты! заорала брюнетка. Самое агроменное!..
Молчать! Обе! гаркнул Фёдор. Скандальные дамы приятно удивились его грозному и громкому баритону. Впервые, со времени отправления поезда, разглядели в тщедушном, худосочном пассажире не юношу, но мужчину. Фёдор задвинул дверь в купе, решительно вытеснив тощей грудью мощный бюст толстой дамы в коридор.
Дамы, всем отбой!
Только женщины умеют вести столь содержательные беседы до бесконечности, пока не вцепились бы друг другу в волосы.
Только без лишнего базара, девушка! Хочу одного и один спать, спать и спать, предупредил Фёдор пыхтящую от злобы, раскрасневшуюся брюнетку и улёгся в чужую развороченную постель.
Быстро же ты, согласился, мент! подогревала сама себя до кипения попутчица.
Послушай, детка, ты можешь булькать от ярости сколько угодно, только молча! Молча, я прошу! Если зла на весь мир, выйди в тамбур и остудись! А лучше выстави головку в окошко, проветрись. Пожелай дяде спокойной ночи. Можешь звать меня дядя Ферапонт, пошутил Фёдор.
Ферапонт взял на понт?! принужденно захохотала брюнетка. Окэ! Ферапонтик мусор из деревни! Лимитчик! Я так и поняла!
Если бы Фёдор вспылил, заорал, принялся объяснять, что, дорогие его родители беспросветные старики-романтики, пожизненные учителя начальной школы, назвали сына Фёдором, конечно же, в честь писателя Достоевского, ругаться им пришлось бы до прибытия поезда в Петербург. Фёдор благоразумно промолчал, подавил вспышку гнева, спокойно раскрыл походную сумку, достал бутерброды с высохшим, грустным сыром в слезах. За всеми этими дорожными знакомствами, руганью и недоразумениями он зверски проголодался и не смог бы дожить до утра из-за дикого урчания в желудке.
Успокойся, детка. Хочешь перекусить?
Хочу!.. хочу перекусить кому-нибудь горло! продолжала сочиться ядовитой злобой брюнетка.
Эк тебя корежит? Казанская сирота, что ли?
Ожидая очередного выброса энергии, Фёдор приподнялся, чтобы сходить за чаем, но брюнетка вдруг жалобно всхлипнула и отвернулась к окну, где проносились кометами, будто в подземном тоннеле метрополитена, холодные ночные станционные огни.
Выскажись, дочь моя. Облегчи пред звёздами свою грешную, мятущуюся душу. Но без меня. Схожу за чаем
Священник Фера нашёлся, с понтом! буркнула брюнетка вполне дружелюбно. Она поджала острые коленки к подбородку. Ступни её ножек оказались изящными, с маленькими пальчиками с розовым педикюром. Глазки на кукольном личике большие, чёрные, в обрамлении огромных ресниц, очень привлекательные томной своей глубиной, с дерзким взглядом сильно обиженной, но умеющей постоять за себя жрицы свободной любви. Брови чёрные вразлёт. Справа, в уголочке рта крохотная родинка «мушка».
Как помнилось Фёдору, по рассказам матушки, подобные «мушки» дамы «высшего света» в пушкинские времена навешивали специально, чтобы казаться более соблазнительными.
Фёдор вышел из купе за чаем.
В коридоре приглушили до туманной желтизны свет. Проносящиеся за окнами огни, будто фотовспышки, выхватывали из сумерек то кранную ручку стоп сигнала, то бляху номера купе, что невольно впечатывалось в сознание растревоженного, уставшего Фёдора. Спальное купе проводников оказалось запертым. На столике служебного купе позвякивал взвод пустых стаканов. Рядом лежали в навал пакетики чая. Чем Фёдор и воспользовался с благодарностью.
В интимной полутьме купе брюнетка встретила попутчика сверкающим, загадочным взглядом. Её волосы, будто вороньи крылья, разлеглись по плечам, красивым ореолом подсвечивались жёлтым светильником в изголовье. Вагон мягко покачивался, слабо откликаясь туканьем на стыки рельс.
Явился не запылился, наконец, отче наш, приветливо раскрыла влажные губки брюнетка. Я уж заждалась, думала, сбежал в вагон ресторан.
Ресторан закрыт. Проводники спят. Самообслуживание. Кстати, про отче Дедушка мой был иконописцем во втором поколении, присочинил Фёдор, хотя дед по маме был всего лишь художником авангардистом.
Такой уж был Ипатьев присочинитель, астрофизик по образованию и программист с торговым уклоном по жизни. Он неловко поставил два стакана в гремящих подстаканниках, расплескал кипяток на белую скатерку.
Окэ! восхитилась брюнетка и продолжала задираться. Врублёв, значится, с понтом! Похоже, на поколение духовенства совковый внучок поставил большой ментовский крест.
Кого имеете в виду, сударыня, Рублёва или Врубеля?
Пофиг! отрезала брюнетка. Кого имею, того и введу.
Фёдор прогудел мелодию из телевизионной рекламы «Нескафе», вспомнил, что у него с собой была походная баночка кофе.
Встречали её у фанерной дачки пять радостных дебилов, один краше другого. И все неистово желали халявного кофе, пошутил он. Впрочем, неловкую шутку о расхожем рекламном телеролике не оценили.
Кофе или чай?! спросил Фёдор, выложил на столик пакетики чая и выставил баночку кофе.
Пофиг! с благодарностью отозвалась попутчица, решительно сыпанула из баночки через край в свой стакан кофе, громко зазвенела ложечкой, перемешивая напиток. Чё ж в ментовку занесло такого образованного, культурного интеля? вновь принялась задираться брюнетка. Она с шумом втянула через трубочку пухлых губ несладкий кофе, отставила стакан в гремящем подстаканнике, заползла под одеяло и сладко, с хрустом в косточках потянулась. Взгляд её тёмных глаз казался, при ближайшем рассмотрении, игрив, задирист и настраивал на долгую, интересную беседу.
Почему в менты подался? настаивала брюнетка.
В армии отслужил. Сверхсрочник. Поэтому и переход армейского старшины в «ментовское», как вы изволите выражаться, ведомство, продолжал сочинять Фёдор, нагло приписывая самому себе биографию своего одноклассника, добрейшего капитана Поршева.
Инерция советского дебилизма! Понятно. Признаюсь по секрету, я последняя шлюха Совейского Союза! весело заявила брюнетка. Под Новый год сваливала за Океан, думала, навсегда. Бродила по «дьюти-фри» перед посадкой в самолёт, тут по радио объявили, что СэСэСэРа не стало19. Развалился могучий наш Совок! Так что, выходит, проходила я границу и погранзону уже последней распоследней Понимаю, глупо, но забавно! Горжусь!
Фёдор благоразумно удержался от саркастических замечаний по этому поводу, расслабленно уставился в чёрное, зеркальное оконце поезда, где в чернильном пространстве проносились белыми кометами огни.
Брюнетка долго бубнила о своих приключениях, как улетела сначала в Аргентину со своим любовником бандитом по имени Эдуард, по прозвищу Штырь. Как Штырь обокрал её и бросил в Буэнос-Айресе без денег. Как приютили её пожилые эмигранты из России, той, первой белогвардейской волны. Как год она собирала средства для возвращения на Родину, работая официанткой и танцовщицей в ночном стрип-баре. Как застряла в Польше и сожительствовала со старичком ювелиром
На этом брюнетка замедлила свой бодрый сказ, прикрыла глаза и безмятежно уснула, даже не накрывшись одеялом.
Кошмар
Когда попутчица вскрикнула во сне и проснулась, Фёдор ещё и кофе не допил. Брюнетка уставилась на него стеклянными, сонными глазами, спросила хрипло:
Давно едем?
Часа два.
Окэ. Как зовут?
Фёдор.
Вероника.
Неплохо, Вера и Победа в одном лице.
Окэ. Федя, значит! Оч приятно. Приёем тут «победа»?
Ника богиня Победы!
А-а, лёгкой победы хочете, гражданин начальник!
Отдыхай, хватит приключений! попросил Фёдор. Отворачивайся к стеночке и давай спать.