Мать-то все это приметила да второй раз его женихала, перед самым его отбытием. Сам Родиполк был согласен взять девицу, да и Чаруша, младшая на два лета, сестра Миролюбы, ему мила была.
Перед Купалой Чарушу засватали. Но пришел Купало и привел с собою не судьбу-Вехоч с Ладою, а Леть-реку с прародителями. После смерти невесты Родиполк решил уехать на службу к князю. То, о чем он до того только думал, редко, и все не решался, теперь уж было решено для него. И другого пути, окромя этого, нового уж и не было.
Собравшись, Родиполк поехал к малому лесу Полесью, где ждала его, думал, новая ладная жизнь богатырская. Подъехав к Полесью, поклонился, как учила его ворожка Ханга, с особым трепетом, испросил разрешения проехать среди его сильных деревьев да кустов, по его тонким тропинкам да стежкам. Деревца высокие, ладные, словно братья-молодцы, с зелеными резными листочками, зашумели, привечая нового путника. От ясных лучей Ярила-солнца заблестели, словно зеленые самоцветы, радуясь доброму слову. Засверкали они, словно каменья: где отливают темно- зеленым, а где и вовсе изумрудом сияют, а там совсем светлые, нежно-зеленые. Зашумели их ветви, затрепетали. А как успокоились те деревья, так стала проглядываться среди них узенькая, извилистая, серая, с чуть примятой малахитовою травкою тропинка. Родиполк тому и рад. Увидав ее, поехал через летнее игривое Полесье, среди больших и пушистых деревьев.
Глава 3
Первое видение и победа богатыря Светогора
В сильном духе Родиполка-Светогора сияла надежда, а потому Полесье казалось ему приветливым и ласковым. Лес этот был мал, но густ да ярок. Когда-то давно, когда еще прародители Всевласия поселились в деревеньке Сохте, лес этот был темный, хмурый, как тот Непущий лес. Но люди стали наступать на него, притеснять да делить, новые избы строить. Поделили тот лес на половины, а после сами прозвали Полесьем. Стал он как тот малый перелесок, на две половины поделенный. Одна половина его была возле Белграда, а другая уже после Сванграда. Но лес-то этот сдаваться да отступать не хотел, а стал расти округ градов да деревень. Хоть и мал этот лес, но был приметный: с полянами ясными, где травушка сочна, зелена-жгуча, да высокими деревьями с кронами пушистыми смарагдовыми. Деревья встречались тут разные. Можно было приметить затерявшуюся тонкую березку с длинными ветвями-косами, увидеть лепую темно-зеленую ель с долгими, колючими да мохнатыми руками-ветками, сладко-ароматную липку с тонкими вострыми листьями.
Посреди малой поляны, залитой солнечным светом, гордо стоял широкий и сильный дуб. Он был поодаль от всех деревьев, выделяясь своею силою. Красивое, мощное дерево, раскинув свои крепкие ветви-руки, стояло прямо, никого и ничего не страшась, даже самих великих богов-Верхоглядов. Не страшился он Вохра сильного отца ветров, да его осьмерых детей. Не одолели б они тот дуб, сколько бы ни шумели да дули на него все ему нипочем.
Ты словно дерево то, дуб сильный, вспомнил слова седой Ханги Родиполк. К земельке-матушке корнями-то прирос. Растет, никому обиду не делает. Но ежели кто на пути у него станет, то оно уж корнями-то цепкими и сильными путь себе прочистит, со своей дороги уберет, землю всю пройдет не остановить. Словно то дерево, неприметное сперва, растет, силу набирает. А ежели камень ляжет впереди него, то корни путь себе расчистят не остановишь.
Вспомнил богатырь те слова, что про него говорила прародительница, да на дуб тот все смотрел, равняя себя с ним. Долго да пристально глядел, все думал про него. «Хоть и сильный да могучий ты, дуб, думал богатырь, глядя на то дерево, но далеченько стоишь. Округ тебя нет сродников да побратимов твоих. То и я таков, сильный да могучий, но сиротливый, как ты, дюжий, но не принятый деревьями дуб. После смерти прародительницы Ханги жизнь-то совсем стала худой. К матери пришел младой дядька Журба и стал хозяином в родовой избе-тереме. То я все бы терпел, коль другом стал бы али сродником. Ежели бы разок поглядел на меня ласково забыл бы я все обиды, все ссоры. Да не принял, все изгонял из избы. Но то все судьба-Вехоч сладила, путь мне указала. Да и Леть-река, что невесту увела мою».
Нечего ему было собирать в дорогу. Не нажил себе добра да богатства. А только одежу, что на нем была, нарядна, да макитру дедову, что закрывала его косу да ладну шею сзади да по бокам. А вот меч-то именной пришлось продать за опять золотых малых камешков. Молодец, что тот меч обменял, не ведущий был, не знал, что тот меч принять его должон да другом стать. Молодец тот ни на что не взглянул: ни на холод от меча, ни на стальной студеный свет. По нраву ему боле камни да золото, что на рукоятке меча были. Когда разглядывал он то глаза огнем горели. «Не знаешь ты всего да не ведаешь ласково слово говорить надобно, ладить», думал Родиполк, но говорить того не стал не поймет, не вразумеет, да еще и на смех поднимет.
Теплые солнечные лучи то и дело озаряли и пригревали младое нежное лицо Родиполково. Иногда он щурил бледно-зеленые очи с темною обводкою, чтобы увидеть даль и узкую дорожку сквозь тихий и спокойный лес. Сначала держал руку над очами, творя тень и всматриваясь вдаль, в самый край тонкой лесной стежки. Но потом, чуя светлость и доброту леса, уже не укрывался от солнца и, нежась в его лучах, стал засыпать. Дремота его охватила, словно нежными руками девица, и он, не противясь ей, уснул. Неспешная хода лошади Синявки помогала этому; молодая кобылка, словно чуя безмятежный сон своего товарища, ступала тихо, не спотыкаясь и не стопорясь.
Сон Родиполка был ясен, светел и чист. Видел он во сне самого Ярилу-батюшку ясное красно солнышко. Было оно нежное, пригревало ласково желто-золотыми лучами. Для всего народа своего улыбалось, а люди, завидев то, отвечали ему добротою да словом милым. Оно золотило все да светило из своего терема сине-голубого неба. И так хорошо Родиполку стало от того солнца, тепло, ярко, что почуял он в себе силу еще большую, чем дотоле. Да и не только богатырю то солнце по нраву было все живое радовалось: людь свое получает, звери свое имеют, деревья, трава да кусты свое. Но солнцу тому завидовать стала грозна туча черна, что ей не рады. Затмила солнышко, заволокла своею чернотою да мраком. Пришла она невесть откуда, но по всему видно со стороны южной. Людь от того испугался да хотел было на колени упасть, кланяться. Но того Родиполк не позволил, чтобы мрак тот на солнце нападал да людям вольным обиду делал. И поднялся к туче той младой богатырь на лошади своей, да не по земле-матушке, а по звездам ночным сверкающим. Ножичек достал малый серебряный, да и проткнул остряком тем тучи чрево бестелесное. Тут же солнце засветило ярко, а от мрака того темного и следа не осталось.
Родиполк отошел ото сна, и сон, видавшийся ему явью, рассыпался. «Видение то мне было, думал Родиполк, от самой судьбы-Вехоч». Растолковал он свое видение как знамение для пути его нового, почетного. Знать, победа от него будет, а коли так, то людь добрый без него сгинет. Он толкнул свою кобылку Синявку в бока да, обретши твердость, направился к князю с дружиною.
За лесом показался большой да стройный Белград. Избы с теремами стояли на белых горах да сами были белы да красивы. Округ града возведены были светлые, как тот первый снег, стены высокие да каменные. Вокруг стены глубокий ров с грязною водою. Через него, на стальных цепях, был спущен помост. В часы светлые, дневные, помост этот опущен, а в темные да смутные поднят. Далее ворота большие, славные. У ворот-то этих витязи стояли да всех останавливали, расспрашивали, по какой нужде в Белый град прибыли. Остановили они и молодца Родиполка. Он гордо назвался богатырем Светогором. Богатыри-защитники в любом граде нужны, а потому пустили его радостно с восхвалением, словно почетного гостя встретили. С веселым да бодрым духом богатырь направился в терем молодого князя Шума Бориславовича, овторого сына славного князя Борислава. Про знатного Шума сказывали доброе, что он сам чистый, в делах да во владениях своих. В граде, как и знал Родиполк, все было славно, чисто да мило. Княжил тот справно, все свои владения знал, до самых уголков тайных, сам был хозяйственный, бережливый.