Вот это мысль! Наконец-то пошла, сермяжная! Я безотчётно, впервые, по-настоящему потянулся к блокноту. Вот с чего начинается настоящая журналистика!
Опять, Калинкин, ты эту муть заводишь! Окончательно рассердился председатель. А ну, поднимите его! Ива-ан!
Когда его растолкали, Иван ошалело уставился красными, смятыми жарким сном глазами на стоящую рядом начальственную «волгу», приснится же такое, осторожно потряс головой, потом медленно-медленно, со стоном тяжелораненого бойца развернулся. Узнав наконец Генералова, расплылся в шальной улыбке.
Кого я ви-жу! Дмитрий Луки-ич! И тут же схватился за голову. Ох, туды-растуды и так далее, больно-то как! На солнце, что ли, напекло? Хлопцы, дайте попить что-нибудь!
Я тебе дам попить! Затопотал на него Лукич. Тебе как человеку премию дают за хороший труд, он свирепо покосился на нас с Лёнькой (но мы-то при чём?!), а ты, мерзавец, куда её ухлопал? И что, скажи на милость, за утроба у тебя такая ненасытная?!
Ой, хреново мне, ой, хреново, заметался головой по стёганке Ваня. И что вы все на меня взъелись? Дома жена-кобра проходу не даёт, в поле другой змий, бригадир, бросается, нехорошие слова произносит. А теперь сам председатель налетел, кощеюшка, вихрем чёрным. Да что я, за ваши, что ли, пью? Или работаю плохо? Или рожа у меня кривая? Да дайте же воды, гады! Чо уставились?! Рявкнул Иван. Не могу же я так разговаривать!
Гляди, я тебе покажу теперь премии! Зло пообещал председатель.
А если я две нормы? Приподнялся на локоть Иван, принимая банку с колышущимся диском воды.
И за две ни хрена не дам. Жинка пусть приходит и получает твои премии, а тебе шиш. С маком.
Иван напился, вытер губы, задумчиво похлопал глазами, вздохнул и повалился опять на свою стёганку. Вот и вам тогда шиш с маком, горынычи. Вместе с жинкой шиш! На кой я буду пуп задарма рвать?
Логично, сказал кто-то и тоже вздохнул от безысходности.
Поживём, увидим! Грозно пообещал председатель и позвал нас. Пошли комбайны смотреть. Сил нет с ним разговаривать! Калинкин! Показывай!
Третьим от края стоял в общем ряду довольно потрёпанный, с облезлой краской, но с яркими, значит недавно обновлёнными звёздами на бункере СК-4. Сунув руки в карманы и подтягивая таким образом почему-то сильно разношенные спереди штаны к когтистым лапам орла, Калинкин повёл нас ближе к этой удивительной машине.
Вот, сами смотрите. Кивнул он куда-то под комбайново брюхо, под хедер (оказывается, это не ругательство!), и присел на корточки.
Лёнька же сноровисто полез под сам комбайн. Прости господи, под хедер. Минуты две молча рассматривал там что-то, может как раз его, а потом позвал меня.
Лезь сюда. Не бойся. Гля! Ишь, ловкачи.
Довольно внятно и быстро он мне растолковал и даже пальцами показал, как сразу за подборщиком изобретательный Калинкин установил собранные на отдельной раме тракторные грабли с уплотнёнными зубьями. Умудрился таки.
Поняли? Один момент. Мы покажем их в действии. Димка-а! Позвал Калинкин. Давай, заводи агрегат!
Димка тощий белобрысый парень лет под тридцать в зелёном, какого-то странного покроя комбинезоне с широкими на больших блестящих пряжках помочами и множеством карманов и карманчиков, шагнул к комбайну и ловко, сразу через несколько ступенек взметнулся на штурвальную площадку. Там он потянул за какой-то рычаг, комбайн вздохнул и грабли приподнялись, как бы оскалились. Вздохнула уборочная машина ещё разок своим, блин, хедером и они опустились, плотным частоколом вонзили в землю острые зубы.
Всем хороша! Осталось только назвать милым женским именем. И тогда будет полный комплект.
Всего и делов-то, начать и кончить! Скромно потупился Калинкин и вдруг его лицо озарилось застенчиво-горделивой улыбкой. Можно передавать привет конструкторам.
Вот так! Наверно из-за одного только желания вставить кому-то фитиль русский человек всё такое, что и на голову не натянешь, и придумывает по ходу всей своей жизни. Да, в принципе, и живёт также!
Лёнька тем временем что-то быстро записывал в блокноте под набросанным там чертёжиком. Громовержец Лукич, заложив руки за спину, всё так же внушительно сбычившись, тяжело вышагивал вдоль ряда комбайнов и распекал по делу вызванного из полевой конторки механика бригады.
Всем хороша машина, а брак допускает, как и всё в России доступно объяснял нам Калинкин. По техническим данным он даже предусмотрен, допуски там всякие, плюсы-минусы. А в целом возможны два процента потерь. Для конструктора совсем пустяк эти два процента, а в натуре 50-60 килограммов на каждом гектаре. Прикиньте теперь, сколько получится по району, краю, стране даже? Сумасшедшая цифра, верно?! А мы вот грабли самодельные поставили и один процент ликвидировали. Герметизацию провели и второй прикрываем. Так что доделывать нужно машину. Так и напишите. И не забудьте всё-таки при этом ещё и наш горячий привет передать!
Фирменный костюмчик-Димка, свесившись со штурвальной площадки, отрицательно покачал головой, как-то странно, несколько протяжно выговаривая слова:
Это вы совсем напрасно, Володя. Комбайн почти экстра класс. Можно сказать, хорошая машина.
Много ты понимаешь, отмахнулся Калинкин, для вас там может быть и экстра, а нам лучше надо. Он, Димка-то, из Уругвая недавно приехал. Пояснил комбайнер и покрутил у виска чёрным от масла пальцем, синий Вова на груди повёл крылом и презрительно сморщился: У него тут ещё шарики не в ту, не в нашу сторону крутятся. Ещё загнивает помаленьку. Только и знает, что экстра, что фирма, что очень даже хорошо. Не пойму вот только всерьёз ли?! Особенно, когда про нас говорит. Вроде и с уважением, да что-то не совсем. Может, подкалывает так?!
Я, конечно, замер, думая, что и Лёнька сделает охотничью стойку на бывшего уругвайца, вдребезги очарованного уникальной советской техникой, основанной на браке и браком погоняющей. Но тот и глазом не моргнул. Потом, в редакции, Куделин мне рассказал, что давно разработал эту тему (впрочем, по подшивке этого не слишком видно): о том, как и почему, какими именно конкретными ностальгическими чувствами обуреваемая в наш район несколько лет назад вернулась большая группа русских переселенцев. Их предки ещё до революции перебрались в Южную Америку. И теперь нам тут их перемётное потомство нет-нет да и шпильки вставляет. Того и гляди назад начнёт посматривать.
Однако то было потом, в редакции, а теперь я только-только заинтересовался феноменом уругвайского русака, как проявить инициативу опять не дал Лукич. Властным жестом, да рыком всё того же укушенного Зевса председатель уж влёк корреспондентов к своей колеснице «Газ-24». Правда, её Димка-уругваец экстра-классом почему-то не называл. Наверное, на этот раз столь превосходной степени ему на язык просто не приходило. Терялся, бедолага, в эпитетах. Понятно. Столько лет вдали от Родины! Поиздержался словарный запас без родимой корневой подпитки, поиздержался!
Вечерело, когда мы, побывав в нескольких бригадах, выехали на грейдер, и Лукич приказал вознице поворачивать оглобли «до дому, до хаты».
Только на Кутулук заедем, пыль смоем. Ты как, Лёня?
Меня он и не спрашивал. Трифоноскопия всё показала с гнильцой парень оказался. С гнильцой. Хуже уругвайца.
Давайте, заедем, согласился чего-то смурной Лёня, наверно подустал маленько, а потом добавил проницательно: К вечеру вода хорошая.
Километров этак через пять, когда впереди на далёкой, подёрнутой сизой вечерней дымкой возвышенности показалась центральная усадьба генераловского колхоза, наша запыленная двадцатьчетвёрка свернула вправо на узкий, едва заметный в густой траве просёлок. Мягко покатила по нему к плотной стене камыша. За нею в размах, от горизонта на севере до горизонта на юге, протянулась залитая багровым соком заката полоса водохранилища. На противоположной стороне его казался довольно отчётливым обрывистый берег. Навстречу потянуло влажной, пахнущей прелью и тиной, но всё же прохладой.