8
9
Первой целью было вырваться, второй причалить, третьей, кажется, прочно обосноваться на родной почве, что виделось до приятного выполнимым. Из 35 часов и 36 минут поезда по направлению к корням Федор потратил на размышления минут десять, а остальное время проспал втупую, без снов, впервые за эти годы сбросив с себя все маски и к ним приделанные обязательства. Глупое будущее засасывало серый вагон, а Федор просто не возражал.
«Стыдно не быть слабым, стыдно оставаться слабым», с важным видом декламировал Федор, когда Лизка не признавалась в отсутствии малейшего понятия о том, куда нужно вставлять один вспомогательный глагол, а куда другой. Себя он только исподтишка спрашивал, стыдно ли быть жуком, потерявшим последние крылья и копошащимся в собственных воспоминаниях, но второй внутренний голос в эти мгновения пресекал безобразие и обещал, что впереди еще будет не Эверест, но все-таки какая-нибудь гора Народная. Тогда Федор думал о народе и начинал дергаться, а когда истерика заканчивалась, откладывал мысль и обещал вернуться к ней, как только город абсолютно впитает его потрепанный, успевший стать инородным микроорганизм. Нельзя быть инородным и народным за один присест.
Издалека местные казались стадом, и с этим было сложно что-то поделать, да и не очень хотелось. Чаще Федор, наоборот, представлял себя единственным или в крайнем случае последним носителем интеллекта, героически сбежавшим из-под прозрачного колпака, теперь уже плотно подогнанного к размашистой блинной сковороде. Пренебрежительное отношение к городу помогало Федору выселить из нового дома увязавшихся за ним демонов, но вот он сам, смущенный и отрешенный, завалился назад в отчизну и пытается сочинить правдоподобный монолог о переосмыслении и привязанности. Вдобавок ко всему он хотел не только заново или даже впервые породниться с аборигенами, но и научить дикарей каким-нибудь невиданным фокусам, а возможно, и спасти их от неминуемой гибели. Город трепыхался в агональных судорогах, однако Федор был уверен, что здесь еще можно жить, стоит только осмелиться на перемены. Этим проверенным рецептом он гордился и потихоньку хорохорился в своих четырех стенах, а однажды, преисполненный мудрости и храбрости, даже пнул слегка опостылевший санькин скутер, пробуробив самому себе: «Да это я тут самый крутой и просветленный».
Но все-таки первое время Федор планировал провести в свое удовольствие, и после вечерних прогулок он устраивал одиночные оргии, позволяя себе все то, что ему никто не запрещал и в предыдущей жизни. Отыскав во втором ряду видеокассет запретную киноленту, он запустил ее к праздничному ужину, состоявшему из необъятного кремового торта с розочками и шоколадным драже и литровой бутылки пива, которое, в отличие от Федора, было нефильтрованным. Так он отметил три месяца с момента самого дерзкого поступка в своей жизни. К этому времени у него была работа, секс, истоптанный, но еще не наскучивший город и облачные надежды, которыми иногда тянуло с кем-нибудь поделиться. Напиваться в одиночку Федор считал приятной, но все же дурной практикой, поэтому следующую пирушку он планировал закатить уже с корешами. Федор не помнил, как их заводить, и побаивался встречаться со старыми, которые в здешней среде повзрослели гораздо раньше и глубже, чем он в своем парадизе. Впрочем, самопальный дедлайн по ассимиляции Федор еще не прозевал. Свою слоеную жизнь он закинул в духовку и практически приготовился запекать.
11.
Единственным человеком, которому Федор рассказал про Вику, был Лев Сергеевич. После занятия, посвященного способам выражения ближайшего будущего, Федор планировал собрать рюкзак и отправиться восвояси, но тут Лев Сергеевич, от какой-то скуки прислушавшийся к заключительному фрагменту урока, воспрял и с плохо скрываемым балагурством просипел: «¡Voy a fumar un сигарета!
10
На балконе Федору даже понравилось, и он твердо решил в следующий раз забрести сюда после работы и насладиться шикарным видом на муравейный Тбилисский рынок, перекресток проспекта Ленина и Гомельской, стелу с названием района, вписанным в шестеренку небесного цвета, и просто на людей, плывущих по асфальту со скоростью допотопных ледозаливочных машин. Спешить в городе было не принято, потому что некуда, и Лев Сергеевич тоже не торопился зажигать зажатую между губами сигарету, а сначала наморщил лоб и просверлил какую-то точку на противоположной стороне улицы, пока Федор, уже успевший сохранить в голове панорамный снимок, переминался, ожидая тяжелого, извилистого разговора. Спустя пару тысяч часов Лев Сергеевич встрепенулся и, кажется, удивился, осознав, что курит не в одиночестве, однако долгое замешательство он себе позволить не мог, поэтому, хлопнув Федора по плечу, начал с традиционного вопроса, на который учитель так и не подготовил приемлемый для самого себя ответ.
Ну чего там Лизка? Прогресс какой-нибудь есть?
Если и был, то минимальный. Упражнения Лизка выполняла скорее наобум, слова учила прямо на занятиях, аудио слушала вполуха и не понимала до тех пор, пока Федор не переводил на гоблинский испанский. О себе рассказывать не любила за ежеурочным вопросом о времяпрепровождении следовал ежеурочный ответ c глаголами dormir и comer
11
Да, безусловно, Лиза старается как болванчик, ритмично кивал преподаватель. Сегодня вот конструкцию разбирали, все получилось вроде Надо учить, конечно, без этого никак, выдохнул Федор, обрадовавшись, что смог донести до Льва Сергеевича мысль о необходимости кропотливой домашней работы и при этом не лопнул от страшного напряжения. Лев Сергеевич тоже выдохнул, соорудив по пути пару дымных колец.
Это понятно все. Заниматься надо. Только время где брать?
Федор еще раз огляделся и увидел, что времени в городе неиссякаемые источники. Время отсюда можно было экспортировать в столицы вагонами и танкерами, лишь бы только оно побыстрее утекло, и город приблизился к настоящему.
С утра работа: иногда в пять утра подрываемся и гоним на вызов, продолжал Лев Сергеевич. Вечером хоть подохнуть, а еще покачаться сходить надо, за продуктами заехать да приготовить что-нибудь, чтобы не сдохнуть тут с голоду.
Федор встретился с ним взглядом и быстро выкинул его в сторону, но Лев Сергеевич уже успел схватить немой вопрос, прищурился, затянулся и поведал:
Мамка наша на Кубе сидит. С доном Педро.
Рассказ на этом закончился. Теперь Лев Сергеевич сам отвернулся и пробуравил второе отверстие на тротуаре, после чего спросил Федора, есть ли у него жена или, может быть, подруга, заставив того выполнить очередное дыхательное упражнение и на ходу разобраться в ситуации, которую он до этого предпочитал оставлять на пороге викиной квартиры.
Вика к тому моменту сдвинула время занятий, и перед Федором открылись все комнаты ее квартиры. В обеих комнатах они пробовали учить язык, но получалось с каждым разом все хуже: начинали урок со спряжения неправильных глаголов, а потом доходили до querer
12
13
Лев Сергеевич сказал, что если девушка хорошая, то почему бы с ней и не этого того, даром что она ученица или, как теперь называл ее сам Федор, клиентка. Федор охотно согласился и покинул философа с улыбкой на лице, которая, правда, оказалась легко смывающейся. Про мужа Вики Федор почему-то не упомянул, так что совет Льва Сергеевича можно было утилизировать сразу по выходе из подъезда. Только мусорки там не оказалось, так что Федор понес это мыслезаключение дальше, высасывая из него последние сахарные крупицы беззаботной, неразборчивой и невдумчивой любви.