Барон Мюнхгаузен
Кто, крепко ухватившись за собственные волосы, сумел вытащить себя вместе с конем из болота?
Кто сумел оседлать на лету пушечное ядро?
Кому посчастливилось одним выстрелом нанизать на шомпол стаю куропаток?
Кому удалось (не считая библейского Ионы) счастливо выбраться из чрева кита, заглотившего корабль?
Какой смельчак смог на воздушном шаре так близко подлететь к Солнцу, что оно опалило воздухоплавателю брови?
Какой силач был в состоянии удерживать лапы злобного медведя, пока не уморил его голодом?
Кто еще, в конце концов, был героем, соучастником, свидетелем множества других самых невероятных событий и приключений?
Вопрос риторический. Конечно же, Мюнхгаузен! Карл Фридрих Иеронимус барон фон Мюнхгаузен, герой произведений Р. Распе и Г. Бюргера.
Первая книжка, известная русскому читателю по переводу К. Чуковского, получила название «Повествование барона Мюнхгаузена о его чудесных путешествиях и походе в Россию». Вторая книжка была озаглавлена так: «Удивительные путешествия барона фон Мюнхгаузена на воде и на суше, походы и веселые приключения, как он обычно рассказывал о них за бутылкой вина в кругу своих друзей».
Проницательный, склонный к анализу читатель увидел в образе веселого искателя приключений и его похождениях острую сатиру на спесивых прусских баронов, вояк-самодуров, кичившихся своими подвигами, а в обстановке, в которой Мюнхгаузен действовал, всю абсурдность и лживость феодально-абсолютистской государственной системы. То была пародия. Но большинством читателей небывальщины барона воспринимались всего лишь как проявление буйной, но безобидной фантазии беззастенчивого враля.
Мюнхгаузен стал нарицательным образом, применимым к отъявленным вралям, хвастунам, сочинителям небылиц.
Был ли у литературного героя прототип? Был. Это лицо историческое, полным именем которого наречен и выдуманный литераторами тип. Он был современником прусского короля Фридриха II (XVIII в.), оба походили друг на друга внешне: усы, парик с косой, треуголка, шпага. За историческим бароном закрепилась слава занимательного рассказчика-импровизатора, потчующего анекдотическими историями близких ему людей. Он много повидал на своем веку, сражался под многими флагами, побывал в России и Турции. Но барон не искал литературной известности. К его неудовольствию, среди гостей оказался писатель-профессионал, переработавший услышанное в книгу, которая получила всемирную известность.
Вслед за Распе и Бюргером над образом Мюнхгаузена трудилось немало писателей. Но наибольший успех выпал на долю К. Иммермана, написавшего «Рассказы о баснословных приключениях ротмистра ганноверской и русской службы Иеронима-Карла-Фридриха Мюнхгаузена».
Как в двух словах охарактеризовать барона Мюнхгаузена? Это сделали за нас: «каратель лжи».
Бедлам
Английское слово «бедлам» обязано своим происхождением названию древнего города на Ближнем Востоке: Бейт-Лахм (из древнееврейского Бетлехем «дом хлеба»). Слово в разные периоды произносилось по-разному. Русские и западные переводчики по-разному читали одни и те же слова в греческих и церковных книгах, и потому в русских евангельских текстах город именуется Вифлеем.
В XIII в. в Лондоне было учреждено религиозное братство. Внушительных размеров дом, в котором разместилось общежитие этого братства, получил название «Бетлехем». Спустя триста лет помещение передается городской общине. А та отводит его под сумасшедший дом, который в устах горожан начинает искаженно именоваться как «Бедлам».
Впервые Россия узнала о Бедламе из «Писем русского путешественника» Н. Карамзина. В другой старой книге сообщалось, что приемная Бедлама, его две галереи с нарядными салонами, служили праздным лондонцам местом встреч. Отсюда любопытные могли отправиться на экскурсию и сквозь зарешеченные двери наблюдать выходки безумных, слушать их вопли и крики. Печальная известность Бедлама сделала его название нарицательным. Оно распространилось на другие дома для душевнобольных.
В ряде языков, в том числе и русском (главным образом благодаря Салтыкова-Щедрину, Лескову и Чехову), слово стало употребляться и фигурально: «хаос», «беспорядок», «неразбериха».
Беликов
Карикатурный герой рассказа А. Чехова «Человек в футляре» учитель гимназии Беликов смертельно боится всего нового, необычного, прогрессивного. У него «наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала Древние языки, которые он преподавал, были для него в сущности те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни. И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр».
Когда Чехов «подбирался» к образу Беликова, он внес в записную книжку следующие памятные контуры: «Человек в футляре, в калошах, зонт в чехле, часы в футляре, нож в чехле. Когда лежал в гробу, то, казалось, улыбался: нашел свой идеал». Отсюда Беликов нарицательное обозначение человека закостенелых, консервативных взглядов, живущего по инструкции «от сих до сих», боящегося новых веяний и взглядов.
Но смысл «беликовщины» далеко не безобиден. Ведь дело не только и не столько в самом этом разнесчастном человеке, лишившем себя всех радостей жизни, а в том, что он отравляет жизнь окружающим: люди под гнетущим влиянием Беликова стали опасаться «громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, помогать бедным, учить грамоте».
Крылатым стало и само название рассказа, и прозвище его героя «человек в футляре», смысл которого, естественно, тот же, что несет образ Беликова: замкнутый, робкий, отгородившийся от жизни человек.
Широко известно и ставшее афоризмом выражение Беликова: «Как бы чего не вышло», которым иронически-насмешливо характеризуется проявление робости и трусости. Попало оно в рассказ довольно замысловатым путем. Считают, что слова эти восходят к «Современной идиллии» М. Салтыкова-Щедрина, где чиновники руководствуются формулой «как бы чего из этого не вышло». В письме к Чехову редактор журнала «Осколки» Н. Лейкин, остерегаясь гнева цензуры, рекомендовал автору: «Надо сократиться, надо сжаться, а то как бы чего не вышло!» А из этого письма выражение попало в рассказ, оттуда в печать.
Бобчинский и Добчинский
Городские помещики из комедии Н. Гоголя «Ревизор». Какими видятся они автору? «Оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга; оба с небольшими брюшками; оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много помогают жестами и руками». Кстати, и зовут их одинаково Петрами Ивановичами.
Характеры их раскрываются в сценке, разыгрываемой в присутствии «отцов города». Перебивая друг друга, повторяя и дополняя один другого, каждый из них спешит первым поделиться узнанной у трактирщика новостью о прибытии ревизора.
Бобчинский: «Это, говорит, молодой человек, чиновник, едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, из трактира не едет, забирает всё на счет и ни копейки не хочет платить». Как сказал он мне это, а меня так вот свыше и вразумило. «Э!» говорю я Петру Ивановичу
Добчинский: «Нет, Петр Иванович, это я сказал: «Э!»
Бобчинский: «Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э!» сказали мы с Петром Ивановичем. А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник».