Это действительно дикие бараны, отличающиеся от домашних овец, как борзая отличается от таксы. Нет ни коротких ног, ни низких туловищ; нет ни пушистых хвостов, ни спутанной шерсти на теле. Шерсть чистая и гладкая, конечности длинные и мускулистые, эластичные, как у оленя. В стаде у нескольких животных есть рога, и у одного спиральные рога гораздо длинней, чем у остальных; они выглядят такими тяжелыми, что можно удивиться, как старый самец может держать их на голове. Он выше всех держит голову; это он бил по земле копытом.
С тех пор он делал это несколько раз, и это были последние удары в его жизни. Из осторожно раздвинутых покрытых листьями ветвей вырываются два потока пламени и дыма; слышны три выстрела, и снова на земле мертвая дичь.
Но на этот раз голов меньше, только одна, та, что с великолепными рогами. Только вожак стада убит пулей из нарезного ружья, потому что пули из двустволки отскочили от шерсти барана, подобной войлоку, как от стальных доспехов.
Проклятие! с расстроенным видом восклицает гамбусино, когда они подходят к упавшему животному. На этот раз не повезло. Это даже хуже, чем ничего.
Почему? спрашивает молодой англичанин; он удивлен этими словами особенно после того, как добыл такой трофей.
Ты спрашиваешь почему, сеньорито? Разве нос не говорит тебе? Mil diablos![24] Как несет от этой твари!
Он говорит правду, как чувствует его спутник, подойдя к туше: удушливый запах исходит от старого самца в период течки.
Какой я был дурак потратить на него пулю! продолжает мексиканец, не ожидая ответа. И меня не привлекали ни его размер, ни рога. Я думал о другом и поэтому не подумал.
О чем другом?
О дыме. Ну, нет смысла оплакивать разлитое молоко. Этот баран годится только на пищу койотам; и чем быстрей они набьют им свое брюхо, тем лучше. Тьфу! давай уйдем отсюда!
Глава VI
Гомеров пир
Белые встали рано, но краснокожие раньше. Потому что койотеро, как и звери, по которым названо племя, больше действуют ночью, чем днем. Сейчас жаркое время года, и они решают добраться до Научампатепетла до того, как солнце поднимется высоко и станет слишком жарко, чтобы передвигаться. Даже дикари не сторонятся комфорта, хотя эти думают скорее не о себе, а о своих лошадях. Они в походе, который потребует от лошадей скорости, а передвижение в полуденные жаркие часы ослабит их.
Поэтому еще за час до рассвета индейцы на ногах и движутся в полутьме бесшумно, как призраки. Бесшумно не потому, что боятся обнаружить перед врагами свое присутствие они знают, что здесь нет врагов, но потому. что таков их обычай.
Прежде всего они перемещают колышки, к которым привязали лошадей, или удлиняют веревку, чтобы животные могли добраться до свежей травы: ту, что их окружала, они за ночь вытоптали.
Затем они начинают заботиться о себе: подкрепляют своего внутреннего человека обильным завтраком. Чтобы приготовить завтрак, огонь не нужен, поэтому костры не разжигают. Всю ночь пеклись мескаль и куски конины; к утру они должны быть готовы. Нужно только снять почву с примитивных печей и достать содержимое.
Пять или шесть человек, которым поручена эта обязанность, сразу принимаются ее выполнять; вначале снимают верхний слой почвы, которая прокалилась и все еще дымится. Потом осторожно извлекают форму, которая успела превратиться в пепел. Она горячая, требует внимательности в обращении, но дикие кулинары умеют это делать, и скоро становится видна черная груда, конская шкура, лишившаяся волос и обожженная, но влажная и издающая сильный запах. Она сохраняет прочность, и поэтому можно не опасаться, что разольется содержимое. Ее поднимают и переносят на чистое место на траве. Потом разрезают и расстилают, обнажается пахучая пикантная масса; почувствовав аппетитный запах, который разносится в свежем утреннем воздухе, все краснокожие, предчувствуя удовольствие, собираются вокруг.
И не без причины. Не говоря уже о печеной конине, которую гурманы признали бы восхитительным блюдом, сердцевина мескаля, приготовленная таким образом, блюдо очень вкусное и своеобразное. Оно настолько своеобразно, что я ни с чем не могу его сравнить. Внешне похоже на засахаренный цитрон, вкус тоже сладковатый, только плотней и темней по цвету. Когда его ешь, язык словно колют тысячи крошечных стрел, ощущение своего рода пощипывания, совершенно неописуемое и для непривычного человека не очень приятное. Но это ощущение быстро проходит, и тот, кто решился попробовать мескаль, со временем его очень любит. Многие известные люди из числа белых считают его роскошью; его готовят в большинстве мексиканских городов и в самой столице, и стоит оно дорого.
У индейцев апачей, как уже говорилось, это основной продукт питания; одно из племен этого многочисленного народа получило от него даже название мескалерос. Но едят его все, и койотеро в своем лагере, приготовив печеный мескаль, доказывают, что это блюдо для них не ново.
По слову «готово!» они собираются вокруг горячей парящей массы и, не обращая внимания на обожженные губы и языки, едят с помощью ножей.
Вскоре шкура очищена, все ее содержимое съедено. При крайней необходимости они могут съесть и шкуру. Но сейчас такой необходимости нет, и индейцы оставляют ее своим тезкам койотам.
За этим гомеровым пиром следует курение, потому что все американские индейцы курят растение с никотином. Они делали это еще до того, как каравеллы Колумба расправили свои паруса в Гаитянском море.
У каждого койотеро в лагере есть трубка и сумка с табаком, подлинным или фальсифицированным: это зависит от удачи и от того, как давно был набег на поселок бледнолицых.
Выкурив трубку, они прячут ее, и все снова на ногах. Остается выкопать колышки, свернуть привязные веревки, сесть верхом и ехать, потому что на лошадях уже их легкие и легко надеваемые седла и узда.
Вождь отдает приказ садиться верхом, но не словами, а своим примером: садится на спину своей лошади. И все выезжают, как и раньше, строем по двое, растянувшись по равнине.
Не успевает последний индеец оставить лагерь, как его заполняют живые существа другой разновидности волки, чей вой слышался всю ночь. Учуяв запах убитой лошади, они бросаются к ней и пируют на костях.
* * *
Вскоре после выезда из лагеря индейцы теряют Серро из вида. Объясняется это тем, что они погружаются во впадину на равнине между похожими на хребты возвышениями; впадина тянется на несколько миль, прежде чем снова станет видна гора. Но индейцы хорошо знают дорогу, и ориентиры им не нужны. И они не торопятся. Намеченное заранее место у озера они смогут достигнуть до того, как солнце станет слишком жарким; там они смогут до вечера лежать в тени. Поэтому они движутся неторопливо с целью беречь силы лошадей.
Много разговаривают, громко и со смехом. Они выспались и хорошо позавтракали; к тому же днем нет опасности неожиданно столкнуться с врагом. Тем не менее они по привычке настороже и время от времени внимательно разглядывают горизонт.
Вскоре они видят то, что становится предметом серьезного обсуждения. Не на горизонте и не на равнине, а над головой, в небе. Это птицы. Почему птицы? И почему они привлекают внимание койотеро? Ничего особенного, если бы это были другие птицы. Но это стервятники, черные падальщики двух разновидностей: грифы и канюки. Индейцы не бросили бы на них второй взгляд, если бы он вели себя, как обычно, летали кругами или спиралями. Но эти пролетают над головой по прямой, быстро машут крыльями, очевидно, стремясь туда, где много падали. Десятки стервятников вытянулись в линию и летят туда же, куда движутся индейцы, к горе Научампатепетл.