Так как доступ на неформальные аудиенции был весьма ограничен, контролировать советников Елизавете было труднее, чем ее отцу[52]. С Бёрли она встречалась каждый день, иногда даже поздними вечерами но каким образом она могла проверить, сообщил ли он ей все, что ей нужно знать? В конце концов, именно Уильям Сесил контролировал доступ к государственным бумагам, давал надлежащие инструкции английским послам, вел переговоры с иностранными дипломатическими миссиями, отслеживал корреспонденцию королевы и составлял королевские прокламации. С годами Елизавета начала замечать, что многие из ее советников действовали слишком уж «дружно», и пыталась искать независимые источники информации, когда подозревала, что ей врут; училась она и настраивать одних приближенных против других[53]. Знаменателен следующий случай, произошедший в 1570 году. Бёрли уже выходил из покоев по окончании аудиенции, когда королева обратилась к сэру Томасу Хинеджу, сладкоречивому члену Тайного совета, явно давая понять, что желает услышать и его мнение. Впоследствии Бёрли разнес Хинеджа столь сурово, что тот сравнивал его слова со «сполохами молний». В свою защиту Хинедж заявил, что это королева обратилась к нему с вопросом. Разве мог он ей не ответить?[54] Елизавета, в свою очередь, была до крайности удовлетворена подобным разбирательством между двумя господами, ведь ей удалось поколебать уверенность Бёрли в его абсолютном влиянии на нее. По некоторым источникам, в отместку за подковерные интриги Бёрли, пытавшегося заставить ее выйти замуж и урегулировать порядок престолонаследования через парламент, королева иногда улыбалась Хинеджу.
Бюрократическая система, во главе которой встала Елизавета, не благоприятствовала правителю-женщине. В 1540-х годах при Генрихе VIII Тайный совет состоял из 1019 человек и славился слаженной работой. На этот орган король возложил ответственность за отправление основных административных функций, оставив себе решение ключевых государственных вопросов. Хотя Генрих и не любил делить ни с кем королевские полномочия, регулярные заседания совета он почти никогда не посещал, поручив главному секретарю докладывать ему о решениях Совета постфактум. Ни один советник не посмел бы укрыть от короля информацию или сообщить ему ложные сведения. Как правитель-женщина Елизавета оказалась в затруднительном положении: если ее советники-мужчины не планировали в полной мере вовлекать королеву в рабочий процесс и держать ее в курсе дел, у нее самой не оставалось способа оперативно выяснить, какие шаги они вознамерились предпринять. Единственное, что можно было сделать, это расспросить каждого по отдельности и сличить показания с тем, что ей сообщил Бёрли. С такой же проблемой столкнулась и Мария Тюдор, обнаружив в какой-то момент, что ее советники предпочитают докладывать обо всем ее супругу-консорту Филиппу II, хотя закон не допускал разночтений: королева и после замужества оставалась «первой и единственной государыней».
Елизаветинские советники собирались несколько раз в неделю в 9 часов утра. Центральной фигурой на заседаниях был Бёрли, а формат и повестка определялись самими участниками. Если возникали вопросы особой важности, Елизавета могла потребовать их рассмотрения, но обычно во время ежедневной аудиенции Бёрли просто рапортовал королеве о ходе обсуждения. Когда речь шла о важных проблемах, он составлял заметки, перечисляя аргументы за и против того или иного решения[55]. Порой он вручал Елизавете официальный документ, называемый «предварительным консенсусом», в котором приводилась согласованная позиция членов Совета[56]. В иных случаях он пересказывал содержание заседаний по памяти. Секретари Тайного совета вели протоколы, но делалось это поверхностно в основном мы находим отметки о присутствии тех или иных членов; бо́льшая часть административной работы Совета велась посредством писем. Полный отчет о содержании обсуждений и результатах заседаний сохранялся исключительно в памяти присутствующих. Нередко решение принималось, а королеву просто ставили перед фактом.
Елизавета даже не каждое свое письмо писала своей рукой, хотя большинство биографов с пользой для собственной концепции исходят из обратного. Собственноручно Елизавета обычно составляла важные депеши иностранным принцам, а также послания с соболезнованиями верным слугам, перенесшим тяжелую утрату. Как сообщает любимый крестник королевы Джон Харингтон, однажды она умудрилась одновременно писать от руки одно письмо, надиктовывать другое и поддерживать разговор[57]. И все же сто́ит отыскать черновики, как снова и снова оказывается, что письма Елизаветы и ее указания английским послам в иностранных державах на самом деле сочинялись Бёрли или иными советниками, а королеве передавались только на подпись[58].
Наглядно этот процесс описал в 1567 году посол Испании в Лондоне Диего Гусман де Сильва, который наблюдал королеву за работой в ожидании аудиенции. Он сообщает о письме, которое требовалось послать королевскому представителю в Шотландии. «Я видел письмо, подчеркивает Гусман, хотя прочесть его не мог». Один из тайных советников Елизаветы, давний фаворит и королевский конюший Роберт Дадли, граф Лестер надиктовал послание секретарю на глазах пораженного Гусмана, «а после в моем присутствии взял его и понес на подпись королеве»[59].
О многом говорит записка, поданная Бёрли в 1565 году Мэттью Паркеру, первому в правление Елизаветы архиепископу Кентерберийскому, в которой главный королевский советник раздраженно сообщает, что королева, возможно, пожелает внести такую правку в письмо, какой «он дозволить не может». Здесь Сесил практически повторяет слова, сказанные им ранее, когда он угрожал Елизавете уходом в отставку, снова демонстрируя, что власть целиком сосредоточена в его руках[60]. Точно известно только об одном случае, когда в начале своего правления в подобной ситуации Елизавета проявила настойчивость и не позволила вечно сующим всюду свой нос приближенным навязать ей свою волю. В 1566 году она лично написала письмо вновь назначенному лорд-депутату Ирландии, которого тот очень ждал и факт получения которого ему было приказано скрывать:
Грамота эта да будет хранима одним Вулканом, а у вас она да пребудет лишь на время, необходимое для прочтения, и ни единой Божьей твари ни слова о ней сказать не дозволяю. Такое мое вам указание, как я на то право имею. От меня вы только такие письма получали, что были писаны моими секретарями[61].
Установить авторство каждого из 15 000 дошедших до нас писем и приказов, посланных от имени королевы в течение сорока четырех лет ее правления, дело долгого и кропотливого труда. По примерным оценкам, собственноручно Елизаветой написано или надиктовано не более 2400 документов[62]. Королева просто физически не могла бы уследить за всем количеством бумаг, циркулировавших при ее дворе, и в первые двадцать лет правления наиболее секретные и важные письма определенным лицам и послам составлялись советниками Елизаветы во главе с Бёрли лишь на основании ее устных указаний. Порой высшие сановники использовали столь слабый контроль над своими действиями в корыстных целях. Несколько раз в течение 1560-х годов имели место весьма вопиющие случаи обычно дело касалось Марии Стюарт, когда указания послам отправлялись после длительных споров между Елизаветой и Бёрли, причем последний чаще одерживал в них верх[63]. Аналогичным образом сами послы посылали сокращенную и вычищенную версию отчета королеве, а более полную ее первому министру.