Патом в дом приехали, где я жыл в котеночестве. Тогда я маленький котеночек был и мне говорили: «Ну и морда чекистская!» Это патамушта я был бизащитный котенощек и кусь у миня был слабый, немощный. А теперь очинь мощный стал кусь. И чилавек Сеня мне сказал: «Это Феликс? Какой он стал толстый!» И за это я ево потом кусь.
Патом привезли в другой дом и там Аничка меня кормила хорошо вкусиньким.
Цыните сваих котов! Не гаварите, што они чекистские морды! И вкусиньким кормите. Ато кусь.
Безсердечная жэнщина Аничка однажды взяла миня кота и бросила. Уехала далеко в камандировку свою. А я один остался. Поел, потом посидел везде, но Аничка от этово не вернулась. И стал я плакать горько.
От тово нимедлина пришол чилавек Сеня и посадил миня в домик. Отвез миня Сеня в дом, где мы с Аничкой жыли, когда я маинький был. Но по прибытию я в ужасе узнал, што типерь там жывут две кошычки!
Очинь строго я стал кошычкам объяснять, што я самый главный кот, патамушта я большой, а они маинькие. Они правда маинькие. Штобы лучше понимали, я их кусь нимножычко. Но кошычка маинькая Вася стала миня лапами бить, и ушол я такой кот под диван страдать и худеть.
Очинь долго я кошычкам объяснял свою главность и наконец их побидил. Виликадушна стал с ними тогда играться. Но кошычки не игрались а убигали от миня! Очинь нервные у нас с кошычками были отношения, и ищо еда нивкусинькая. От тово я похудел сильна, все мое виликалепнае пузико скукожылось.
И понял я, што я отвержыный кот в этом мире, и никто больше мое пузичко гладить не будет. И стал я курощать всех, кто там жыл, кроме кошычек. И они курощались, асобина рано утром.
Однажды Аничка прихадила. Я сразу стал говорить громко: «Аничка, пошли скорей от этих кошычек!» Побижал к двери показывать ей, как надо уходить, патом в рюкзак к ней побижал.
И Аничка наконецто посадила миня в домик и забрала. Но штожи случилось? Потом она посадилась в большую рычащую машыну и долго-долго миня там везла, и я апасался, што на мучения к витиринару она миня везет. Всю дорогу я плакал, но Аничка была бизжалосная. Только потом, когда высадила, вкусинького мне дала, и я ее виликадушна простил.
Типерь везде за Аничкой хожу. Дажы когда она сидит, я лапу на нее кладу. Мяконькую мою лапу виликалепную. Лизь Аничку очинь сильна и лапами трогаю. Я понял, што жэнщинам ласка нужна, штобы они не убигали. Не только кусь.
Аднажды утром пришла Аничка ко мне коту, утомленному адиночеством, патамушта целую ночь я ждал гулящую эту жэнщину. Када Аничка зашла, я нимог терпеть ее большы и сразу бросился на свободу от Анички такой. А она за мной побижать не могла, патамушта штатив несла, и фотоаппарат, и бронежылет (люблю об нево коготочки точить свои).
Пока по лесницы бижал, то так падумал: а што если бы я виликалепный кот у другого ковото был.
Сразу я понял, што пузичко у миня было бы ни-такое виликалепное. Патамушта Аничка очинь ругаеца, но покупает мне вкусинькую еду. И дает мне ее много, даже если Юля витиринар гаварит, што я толстенький.
Потом ищо моя виликалепность ни так хорошо бы раскрывалась. Патамушта слышал, я што люди нидают котам прыгать по их головам и ищо столам и холодильникам, а только штобы по полу ходили разришают. И кусь тожы ниразришают. Очинь это странно.
И што я был бы? Такой кот, каторый не кусь, не прыгает, ищо и пахудевший?
Поэтому на одну лесницу вниз побижал, а дальше бижать нистал. Упал на бочок и валяца стал. Подождал Аничку. Аничка не сильно спешила за мной таким котом, сначала бронежылет положыла и штатив. Патамушта не первый раз я Аничку мою покинуть думаю. Часто я раздумываю, што она нидастатачна ласковая и заботливая. Но пока по леснице бигу, то передумываю. Люблю я всетаки ету Аничку.
Когда Аничка жэнилась на Скрипаче, то очинь я иво палюбил. Но аднажды уехал мой Скрипач, бросил миня такова кота на разтерзание жыстокой жэнщине Аничке. Сразу я утром почюствовал, што будет миня бросать Скрипач. От вазмущения стал сильно прыгать. Очинь быстро напрыгивал на ноги Скрипачу, ищо бегал по нему и Аничке. Пыталась Аничка миня просить, штобы я успакоился, и вкусиньку еду мне сыпала, но непреклонный я кот был и напрыгивал.
Все равно ушол мой Скрипач, шнурочьки свои игривые завязал и ушол. Типерь грущу я такой кот, пичалюсь. Штобы не так пичалицо, взял у Анички куритсу и сильно ей поиграл. Но даже куритса не развисилила миня, бросил я ее под креслом, нивиселую куритсу.
Думаю я, куда люди деваютса когда от миня кота уходят. Есть они вапще гдето или пропадают. Так я думаю, што пропадают. Нимагу я подумать, што Скрипач гдето есть, но миня негладит, а другова кота гладит! От вазмущения сразу прыгаю. И сильно я думаю, куда же пропадают, они когда уходят. И как так получаеца, што опять потом появляюца. Можыт, в туалете они прячуца сильно? Я туалетов боюс, такой кот. Апасные они, туалеты! Очинь дажы можыт быть так, што когда человек пропадает, то туда он и пропадает.
А когда без миня Скрипач был? Тоже нипанимаю. Долго так палучалос, што я был такой харошый и с пузичком, а гдето нидалеко мой Скрипач был. Дажы незнал Скрипач, што я есть и гладить миня надо.
Аничка нидолго без миня была. И я без Анички был нидолго и нибальшой такой кот. Маинький был кот совсем, когда Аничка у миня стала. Сразу харашо миня гладила (ищо мучила сильно такова кота нибальшова, уколы мне больно колола в спинку пушыстую, патамушта жыстокая у миня Аничка).
А Скрипача моиво я долго не кусь. Дажы не-видел такова Скрипача. Ходил он гдето и негладил миня. Очинь это странно, дажы не понимаю я как это. Как это мог мой Скрипач.
Скрипач мой харошый! Пишу тибе я Феликс такой кот! Если ты в туалете прячишся, то выхади миня гладить! Появляйся на свет нимедлино и не пропадай никагда большы!
Очинь тяжыло жыть, когда ты саблазнитильный! Иду, например по своим делам, и тут внизапно Аничка саблазнилась моим пузичком виликалепным. Тянет руку ко мне и бирет меня за пузичко чисать. Я ни могу отказать жэнщине, поэтому сразу уронился на бочок и пузичко подставил. Потом забыл, куда шол.
Ищо меня тут саблазняют жэнщинами. С жэнщинами я строг. Надо их кусь, а то становятся распущеные, как Аничка. Аничка очинь распустилась, шастает и вкусинькое дает нидастатачна. Што ищо делать с жэнщинами, я низнаю. Я невинный очинь кот.
Если очинь сильно все вокруг мною саблазняются, то я могу побижать в угол и там урониться. И сидеть нищасно, мыть свое пузичко.
Вы-то нитакие саблазнительные! Вас никто за пузичко не берет, када вы по делам идете. А миня ката берут. Паэтому я Аничку вчира наказывал, уронился в углу и там сидел, мыл себя весь вечер. Ночью подумал: штото я очинь строгий с моей Аничкой. И пришел обнять ее хорошо. Всей своей длинностью лег к ней под бочок, а литсо свое абваражытельное прямо носиком в шею положил. И лапами крепенько обнял. Аничка проснулась сразу и гаварит: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Я нипонял и крепче еще ее ухватил лапоньками и за лицо кусь. А она наругалась. Поэтому я щитаю, што жэнщины очинь нипонятные.
Так и жыть буду в углу, штобы никто не саблазнялся, ато проблемы одни.
Призаснуть я люблю такой кот замичательный. Призасыпаю а они хохочут демонически. Патамушта не умеют так призаснуть хорошо. Могу играцца сильно с куритсей похищенной, но устать играцца и призаснуть. Лежу призаснувшый, а куритса рядом со мной лежыт, не мешает мне. А Аничка хохотать начинает!
Ищо вот могу себя мыть хорошо такова кота замичательново. И тоже так бывает, што устаю. Как мыл сибе пузичко, так вдруг устал и призаснул. Што такова плохова в этом. Што устал я такой кот измученный. А они хохочут!
Или вот кусь, например Аничку, а в процессе кусь понимаю, што устал. Зубами Аничку держу, а сам призаснул.