Господи! только и успел вымолвить он, прежде чем перед его возбужденным взором предстал Создатель с таинственной, едва уловимой улыбкой на устах. Фалды его белых одежд, отороченных нежным золотым плетением кружев, слегка раскачивались под игривым дуновением ветерка, когда он, приблизившись к Птолетиту, положил свою горячую руку на его плечо. И этот жест, который сам по себе уже служил знаком проявления одобрения к его поступку, ободрил растерявшегося ангела.
Господи, прости меня за столь дерзкий поступок и соизволь выслушать! тут же воскликнул Птолетит, и его слова эхом прокатились по безмолвной равнине.
Светлый лик Господа озарился приветливой улыбкой.
Я готов выслушать тебя, ангел мой, оттого я и здесь. Сказал он, и, взяв Птолетита за руку, подвел к ближайшему плоскому камню.
Давай-ка присядем и побеседуем, друг мой! Ведь я давно жду твоего появления.
Правда? удивился Птолетит.
Да, с тех самых пор, как тебя одного среди многих стали глубоко волновать некоторые вопросы.
Птолетит с облегчением вздохнул, и в голове его невольно пронеслась мысль сожаления о том, что он не посмел раньше придти к Господу.
Они разместились на камне немного поодаль друг от друга, после чего Птолетит выжидательно взглянул на Всевышнего. Создатель, в свою очередь, вопросительно взглянул на неугомонного ангела, хоть и наперед знал то, на чем тот попытается сейчас сосредоточить все его внимание.
Я слушаю тебя, Птолетит сказал он, и в знак внимания склонил перед ангелом свою мудрую голову.
Птолетит, вмиг почувствовав облегчение, ощутил, как мысли в его голове тут же упорядочились, выстроившись в логический ряд, а язык, развязавшись сам собой абсолютно без всяких на то усилий, произнес вопрос.
Скажи Господи, отчего человечество, созданное тобой в совокупе своем так безжалостно и жестоко по отношению не только к окружающему его Миру, но и друг к другу?
О! Это сложный вопрос, на который нет однозначного, готового ответа. В этом следует разобраться Птолетит, и если ты хочешь постичь всю глубину последующего ответа, наберись терпения и приготовься к долгой беседе.
Неистовый ангел, вмиг став покорным, приложил руки к груди и с благоговением взглянул на Всевышнего.
Я готов к долгому разговору, Господь мой, ибо это не дает мне покоя!
Дело в том, что, создав человечество, я не имел цели создать зло, которым оно оперирует! Человек сотворил зло сам, и в этом, в большей степени, выражается свобода, дарованная ему мной!
Как это? удивился Птолетит.
Очень просто! Зло это своего рода предательство, совершаемое в условиях свободы.
Предательство к кому?
Предательство к своему создателю, то есть ко мне!
Птолетит вновь изумленно посмотрел на Бога. А тот, улыбнувшись, продолжил свои рассуждения.
Дело в том, что при создании человечества я даровал ему определенную несвободу, однако, признав такой акт несправедливым, я вынужден был подарить ему и равнозначную свободу!
И в чем же проявляются эти две стороны медали? поинтересовался Птолетит.
Несвобода или нравственный закон, прежде всего, обусловлена моим присутствием в человеке, и к ней можно отнести такие категории как любовь, совесть и нравственность все то, чем люди способны выделяться из остального живого Мира! Свобода же истинна! И она заключается именно в самом человеке, а если сказать точнее в человеческой самонадеянности! Ибо самонадеянность есть ни что иное, как слепота человека, отрекшегося от Божьего закона и не ведающего, что он творит!
Не ведающего, что творит! горестно повторил Птолетит.
Да, Птолетит, люди свободны в своем желании оставаться слепыми.
Так зачем же ты дал им эту свободу?
Я не хотел сделать людей лишь рабами моими! Ибо в одной только несвободе не сможет
осуществляться предназначение человеческое!
А в чем оно, это предназначение?
Создатель лукаво взглянул на своего собеседника.
А этот вопрос и вовсе неизмерим в понятиях. Он поддается только чувственному восприятию, которое заключается, прежде всего, во времени и познании!
Я полагаю, что этот вопрос неизмерим для всех, кроме тебя, Господи?
Создатель улыбнулся.
Совершенно правильно! Однако на этот счет я могу тебе сказать только то, что предметное осознание человеческой роли будет означаться в темпе медленных эпох и веков, и это лично для тебя, Птолетит, вполне приемлемо!
Взгляд Птолетита помрачнел.
Ты хочешь сказать, что я на протяжении столетий буду вынужден смотреть сквозь пальцы на все человеческие прегрешения и ждать незначительных перемен, которые в течение всего этого времени будут медленно подводить безжалостное человечество к какому-то его предназначению, задуманному тобой?
Не кипятись, мой друг. Все, касающееся твоей критики в данный момент, имеет гораздо большее значение, чем ты себе представляешь. В предназначении человеческом видится не только судьба цивилизации, если рассматривать ее как отдельный элемент! Ведь человечество, ко всему прочему, является одной из деталей вселенческого процесса, встроенной в этот процесс, а потому вынужденной последовательно развиваться, участвуя в нем.
Ты говоришь сейчас о человечестве в целом, как о механизме, но меня эта общая схема его развития не волнует, ведь боль моя проявляется в сопереживании за каждую отдельную человеческую душу здесь и сейчас! Ты же уводишь меня от этой темы, пытаясь прикрыть ее глобализацией своих идей, но от этого мои страдания, увы, не уменьшатся!
Птолетит, отчаявшись, безнадежно махнул рукой.
Ты напрасно спешишь с выводами, Птолетит! Ведь я вовсе не увожу тебя от темы, а только пытаюсь подойти к ней таким образом. Говоря о роли человечества в темпе медленного течения эпох, я хочу сказать только то, что в развитии своем оно еще слишком молодо, и, отступив от закона моего, в силу дарованной свободы, идет вслепую куда попало, не ведая по молодости своей, что путь его, в конечном итоге, к закону и приведет! Однако человечество, обладая дарованной свободой, упрямо, а упрямству истину признавать несвойственно! Вот оно и копошится в этой своей мнимой свободе, и это, Птолетит, неизбежно!
Ты говоришь, что в конечном итоге человечество все равно придет к закону?
Безусловно!
И что же, тогда исчезнут страдания?
Конечно! Ведь люди, испробовав все, поймут, наконец, что избежать страданий и обрести свое счастье возможно только соблюдая закон. Они поймут, наконец, что и дан он был им именно для этой цели!
Но, ведь до этого на Земле случиться еще столько бед! Не слишком ли велика цена твоей цели?
Нет! В этом как раз и заключается предназначение человеческое!
Но, как же быть мне? В чем я должен найти для себя утешение?
Всевышний улыбнулся.
Коль ты приспешник божий то в том же, в чем нахожу его я!
Ты?
Ну, да!
Так ты тоже от этого страдаешь?
Увы! И может гораздо в большей степени, чем ты!
Птолетит недоуменно воззрился на Бога.
И в чем же ты находишь утешение, Господи?
В любви!
В любви?
Я нахожу утешение в любви к людям, а отсюда и к всепрощению их прегрешений! Ведь
только любовь в истинном своем проявлении может быть милосердной, долготерпимой, не мыслящей зла или отмщения.
Прости, но мне такое не под силу, даже несмотря на то, что я твой приспешник!
А это потому, Птолетит, что ты не познал истиной любви! Ибо только истинно любящий может все терпеть и прощать!
Ну, что ж, выходит, я обречен на страдания!
Я так не думаю, и мне кажется, что у тебя есть выбор.
Выбор? Какой?
Либо оставить все как есть, и обречь себя на вечное страдание, либо познать любовь и найти утешение в ней!
Ты хочешь сказать, что даешь мне этот выбор?
Именно так!
И как же я смогу познать любовь?