За дверью кто-то прошел. Я выглянул: Степан нес на руках Толика. Он повернул в конце коридора налево и, судя по звуку шагов, начал подниматься по лестнице.
Не понял, сказал я, вернувшись на кровать. Ваш завуч с вами был после Первой Волны? Его разве не Буйный убил?
Ну да. Только не когда буча поднялась, а позже. Мы вместе выживали. Степан Анатольевич и Виктор Геннадьевич постоянно ругались. А потом Буйный Виктора Геннадьевича убил.
Ты видел? помолчав, спросил я.
Не. Степан Анатольевич видел. Сам похоронил его в лесу возле деревни.
Я выпрямился. Так-так!
Буйный куда потом делся?
Убежал и спрятался не найдешь.
А о чем ваши преподы ругались?
О том, что дальше делать. Виктор Геннадьевич хотел на контакт идти, а Степан Анатольевич ждать Великого Дня.
Какой контакт?
Не знаю.
Я еще поболтал со словоохотливым пацаном и понял, что больше ничего нового не узнаю. Захар показал, как врубить электрический обогреватель, и ушел, а я повалился на койку. Приятно было вытянуться после двух суток сидения или лежания в машине. Может, действительно остаться? Степан с придурью, но здесь какое-никакое общество, поболтать можно. Не тянуло меня снова ехать куда глаза глядят совершенно одному.
Думал-думал и уснул. В комнате заметно потеплело благодаря обогревателю. Проснулся я в сумерках. Позевывая, вышел на улицу солнце исчезло за холмом, по фиолетовому небу плыли розовые облака, похолодало, ночь грозила заморозками.
Здесь, между холмов и среди деревьев, сгустилась фиолетовая темнота. Впереди, за шлагбаумом, горел огонь, отбрасывая всполохи оранжевого света на стволы деревьев и стены столовой. Сон с меня мигом слетел там же моя машина!
Побежал к шлагбауму, а там реально горит, искрит, трещит большой костер. Маленькие фигурки подбрасывали в него сучья. Я узнал наших детишек. Мой джип был метрах в тридцати, и я успокоился.
Что делаете?
Одетые в разноцветные куртки, Таня, Альфия и Захар продолжали трудиться и не услышали вопроса. Или проигнорировали. Толик не работал. Просто стоял в расстегнутой куртке возле костра, закрыв глаза, и легонько улыбался. Признаться, от этой улыбки меня мороз продрал по коже, хотя от костра тянуло жаром. Отблески огня играли на его лице, и я увидел кровоподтек на подбородке.
Я подошел к Толику.
Что стряслось? Это откуда? Кто тебя ударил? Или ты упал?
Толик внезапно открыл глаза черные зрачки во всю радужку. Сказал:
Она уже близко, наша новая Матерь. Чуешь?
Я отшатнулся, посмотрел вдаль, в синеющую даль. Там тянулась невидимая трасса, за ней простиралась холодная равнина. Я никого и ничего не видел, но чуял. Ощущение было такое же, как тогда в машине. Я чувствовал приближение существа женского пола, вроде бы доброе Или нет?
Пронзило сильное желание прыгнуть в тачку и погнать прочь отсюда.
Это что такое? раздалось сзади. Как это понимать?
В круг света вышел Степан взлохмаченный, злой, пальто нараспашку.
Таня бросила очередную ветку в огонь и сказала:
Это сигнал для нашей Матери. Она совсем скоро будет здесь.
Да что за бред вы несете?
Таня открыла рот, чтобы ответить, но Толик перебил:
Он не чувствует. Он Пастырь, которого не просили нас пасти. Мы не бараны. Мы дети, и нам нужна Мать.
Нам нужна Мать, эхом откликнулась Таня, а не Пастырь.
Даже в красных отблесках пламени я заметил, как побледнел Степан.
Вы одержимые! Тим, ты видишь?
Я кашлянул.
Я тоже что-то такое чувствую, Степан. И это факт.
У нашего Пастыря аж рожу перекосило. А я спросил:
Скажи-ка, откуда у Толика этот синяк на лице, а? Ты его избивал? Часто этим занимаешься?
В нем живет скверна! взвизгнул Степан. Я пытался вытравить ее! Мы должны покорно ждать Великого Дня, и нам не нужны никакие сверх сверхъестественные способности! Это есть грех!
Почему?
Степан уставился на меня глаза выпучены, нижняя губа трясется.
Не понимаешь? Это ведь Апокалипсис! Не зомбиапокалипсис, не вирусоапокалипсис, не еще какой-нибудь говноапокалипсис, а самый настоящий Судный день! Последний шанс для выживших умерить гордыню, победить невежество, склониться перед тем, кому обязан своим существованием! А вы тут телепатией увлеклись, какую-то Матерь ждете! Это у вас посттравматический синдром!.. Язычники!
Я повернулся к детям они встали между костром и Степаном, молча на него смотрели. Красные всполохи играли на их неподвижных лицах. Им бы деревянные маски надеть, да бубен в руки Действительно, язычники.
А зачем детей-то бить? спросил я. От посттравматического синдрома новыми травмами хочешь вылечить?
Для детей розгу не жалей, сказал Степан, успокаиваясь. Надо воспитывать из мальчиков мужчин, а не хлюпиков ни то, ни се. Врубаешься, Тим? Не потакать их фантазиям. Мы должны твердо стоять на земле.
Ты должен был о них заботиться, сказал я. Быть им папой или старшим братом на худой конец, а не вонючим пастырем. Фанатик ты больной! И убийца, скорее всего. Это ведь ты Виктора Геннадьевича завалил?
Степан хохотнул.
Посмотрите-ка на него, какой правильный! А ты, можно подумать, никого не убивал за всю жизнь?
Я потупился. Ответить было нечего. Мне ведь не только Буйных или Оборотней приходилось убивать
Витя не разделял мои цели, его тоже вечно несло куда-то не туда. Вздумал зайти на территорию электростанции и установить контакт с теми, кто там работает. А ведь все знают, что вокруг станций пояс аномалий! Не зря этот пояс там значит, соваться туда не следует.
Нет, лично я об этом не слышал. Еще в городе приходила мысль забраться на станцию, но родители отговаривали. Станция находилась далеко от нашего дома, и у меня постоянно был забот полон рот, чтобы искать еще приключения на задницу.
Я колебался. Да и что я мог сделать? Степан со своими детишками тут окопался давно, а я новенький. По словам Захара, Степан не такой уж и плохой, разве что строгий. Но я понятия не имел, как воспитывать детей; братишек и сестренок у меня нет. Может, и правда для них розгу жалеть не надо, иначе на голову сядут?
Завтра уеду отсюда, и пусть живут как хотят. Не мое дело.
Степан, вероятно, уловил мое настроение. Отвел от меня взгляд, потеряв интерес, обратился к воспитанникам:
Так, ребятки, давайте-ка загасим костер. Опасно. Пожар случится или Бугимены на огонек заглянут. Захар, пойдем за лопатами засыпем костер
Нет.
Я не понял, кто это сказал Захар или Толик. Или они оба одновременно. Детишки по-прежнему стояли спиной к костру, лиц толком не разглядеть.
Степан окаменел. Выдохнул:
Хорошо. Тогда я сам
И повернулся, чтобы, надо полагать, пойти за лопатой.
Мы вам не позволим. На сей раз это был голос Тани.
Степан медленно развернулся к ним. На меня не обращал внимания то ли был уверен, что я не вмешаюсь, то ли не считал за достойного противника. В отличие от детишек. Он подошел к воспитанникам.
Вы поднимете руку на учителя? произнес он настолько учительским тоном, что мне почудилось, словно я снова попал в третий класс и меня сейчас поставят в угол.
Если заставите, холодно ответил Толик.
Я не успел среагировать Степан влепил ему пощечину. Свистяще прошипел:
Да как же из тебя этого беса-то выгнать? Чего ж ты уцепился за него, Анатолий? Думаешь, это особенным тебя делает? Это все равно что гордится сифилисом, которым заразился!
Он снова размахнулся, но детки не шелохнулись. Я ухитрился разглядеть, как Альфия зажмурилась, а Таня вздрогнула.
Эй, спокуха! встрял я. Не мог уже просто наблюдать за этой херней.
Шагнул к Степану, но тот ловко выхватил из-за брюк сзади пистолет на вид настоящий. Учитель прицелился в меня.
Тебе, Тим, лучше сесть в свою машину и уехать, процедил он. Вижу, ты не совсем достоин. Погуляй по свету, погляди, потом вернешься, если захочешь, двери открыты. Надеюсь, ты не погибнешь.