Я доползла до информационной стойки, держась за стены. За стойкой во весь рот зло улыбались две финки в синей униформе и с красными косынками на шеях. Их не штормило. Я спросила, нет ли каких таблеток от укачивания, и не могу ли я где-нибудь полежать. Они посмотрели на меня, как будто впервые видят человека, страдающего морской болезнью, и ответили, что таблетки пить поздно, раз мне уже плохо, а полежать нигде нельзя.
Тут я заметила детскую комнату и поплелась туда, стараясь по дороге не блевать. Легла на разноцветные шарики в «бассейне» и закрыла глаза. Мне показалось, что комната вертится. Открыла глаза и увидела, что комната, действительно, вертится. Дети, которым любая качка нипочём, скакали и плясали вокруг меня. Эти шарики были специально сделаны для них, чтобы плавать, как будто ты в бассейне. Я понимала, что моё тело в сухом бассейне им мешает плавать. Ну, уж извините, как вышло, так и вышло. К тому же они всё равно плавали, то и дело задевая меня ногами.
Я смотрела в потолок, однако и это не помогало. Мне почему-то вспомнились моя питерская жизнь и мои питерские друзья. Хотя я и давала себе зарок не думать об этом. Ну какой смысл думать? Нас разделяют километры, мы в разных городах и даже в разных странах. Когда-то меня любили, меня ждали, без меня не начинали вечеринки. Хотели меня видеть. Радовались, когда я приходила. И если бы сейчас дело происходило в Питере, я бы не оказалась одна в детской комнате на пароме. Начать хотя бы с того, что я не поехала бы в одиночестве. Поездка означала бы праздник, приключение, чей-то день рождения, весёлую компанию. Меня бы пожалели, мне бы помогли, рядом со мной сейчас бы сидели друзья. Люди, которым я не безразлична. Тёплые, свои, знакомые люди. Меня бы кто-нибудь держал за руку, разговаривал бы со мной, пытался бы шутить. И уж, конечно, нашлись бы какие-нибудь таблетки, в России всегда от всего есть таблетки. Я была бы не одна. А здесь я лежу, позабытая, и никому нет дела. Да про меня, наверное, так никто и не вспомнит. Какая разница? Что я есть, что меня нет. Они даже имени моего не знают. Зачем я им?
Я начала плакать. Ну и что? Полежу и поплачу, никто не узнает. До возвращения в Мариехамн осталось два часа. Уж как-нибудь перекантуюсь, не умру. А через два часа я сойду с этого чёртова парома и отправлюсь домой, и всё будет нормально: больше никакой качки, земля под ногами перестанет двигаться, и всё будет хорошо. Ну и что, что до меня никому нет дела? А ты чего ждала? Что тебя все тут же полюбят? С чего бы? Разве ты сама их сильно любишь? Нет. Ты их не понимаешь и не хочешь понимать. Так какая разница? Нужно потерпеть и подождать, и всё образуется. Давай, соберись, лежи и страдай, жди своего часа. Это не смертельно, это пройдёт, как и всё остальное. Всё проходит, всё течёт, всё плывёт, всё идёт в никуда.
Вдруг передо мной выросла фигура в тёмном. Риита-Лииса! Чего ей надо? Я так хорошо лежу. Она села рядом со мной на разноцветные шарики. Её окружили другие тёмные фигуры. Анна-Майа и Лииса-Анна (если я не перепутала имена). Девушка зачем-то взяла в ладони мою голову. Говорит что-то по-фински злым голосом, я не понимаю. Хотя, нет, я понимаю «perkele». Она подносит к моим губам бутылку водки. Я пью, а она утирает мне губы рукавом куртки.
Куртка чёрная, синтетическая, дешёвая. От неё пахнет сигаретами и улицей. Риита-Лииса что-то злобно кричит своим приятельницам, я разбираю: «Идите на фиг, идите отсюда!» Такие слова я уже знаю.
И вот оно длится, и длится, и длится. «А волны и стонут, и плачут, и бьются о борт корабля» За окном темно, не видно никаких ориентиров. Как в космосе. Дети скачут повсюду. Комната качается вверх и вниз. Моя голова лежит на коленях у Рииты-Лиисы. Она гладит меня по волосам. Иногда её рука касается моего лба, и тогда я чувствую мозоли на пальцах.
Оказывается, алкоголь самое верное средство борьбы с морской качкой. Я этого раньше не знала, но теперь чувствую внезапное улучшение. Мне больше не плохо. От выпитой водки я становлюсь сентиментальной. Беру Рииту-Лиису за руку. Она видит, что я ожила. Встаёт. Я отмечаю, что она одета в мужскую чёрную куртку и джинсы. Она высокая, плотная, вроде бы и не худая, но без женских округлостей. Издалека её можно принять за мужчину. Риита-Лииса протягивает мне руку, и я подчиняюсь, беру её за руку, встаю и иду туда, куда она меня ведёт.
Мы выходим на палубу. Шквальный ветер вырывает шарф у меня из рук. Вокруг всё черно, волны захлёстывают палубу, я еле стою на ногах, меня сдувает. Вокруг ничего не видно. Мёрзлая пустота, насколько хватает глаз. Если сейчас упасть в воду, смерть наступит мгновенно. Низкий поребрик отделяет нас от ревущей бездны. Риита-Лииса вытаскивает сигарету и зажигалку. Дешёвая чёрная куртка, коротко стриженная белокурая голова, упрямый неумный взгляд. Я снова беру её за руку.
Мы вернулись к свету, к теплу, к разноцветным шарикам в детской комнате, к рекламе мартини и «Армани». Вокруг валялись и блевали наши сотрудники. Октоберфест не удался, по полу были рассыпаны креветки и раки. Несколько в стельку пьяных парней пытались играть на игровых автоматах, но не находили кнопку «пуск».
Паром плавно вошёл в гавань Мариехамна. Иногда волны здесь настолько высокие, что паром не может причалить, и тогда он дрейфует день, а то и два, пока погода не устаканится. Люди не могут попасть на работу или домой, оказываются в заложниках парома. Народ спит на полу в коридоре, и ест засохшие булки с майонезом. Но на этот раз нам повезло: всё закончилось хорошо, паром вошёл в гавань, и скоро, очень скоро все мы будем дома.
Пристань. Первый снег. Пустой терминал в два часа ночи в среду. Не работают эскалаторы. Полупьяные похмельные люди тащат ящики с пивом, которые они купили на пароме.
Мы с Риитой-Лиисой не смотрим друг на друга. Мы идём вниз по неработающим эскалаторам: я по одному, а она по-другому. Внутри у меня все замерло: я жду, я надеюсь. Во мне растёт что-то замечательное, я счастлива, я жива! И всё во мне радуется и летит вверх. Какой восторг! Вы все дураки, вы ничего не понимаете! И никогда-никогда не поймёте! А у меня все просто здорово, и всегда будет здорово, и мне будет всё лучше, и лучше, и лучше!
9. Про Алину
Я хочу рассказать про нашу сотрудницу Алину. Алина живёт на Аландских островах, она приехала пятнадцать лет назад из Ленинградской области. Она ингерманландка, инкери, (так здесь называют ижорцев), а потому без проблем получила гражданство: Финляндия принимает представителей родственных им национальных меньшинств. Алина говорит по-русски, но часто забывает слова, путает финский, карельский и русский. Она знаменита тем, что купила новый «мерседес» за наличные деньги: принесла в фирменный магазин полиэтиленовый пакет, полный купюр и монет. Итак, рассказ про Алину в четырех частях.
Первая часть будет называться «Когда отдохну?»
На заводе, где трудились мы с Алиной, всё было организовано так: в огромном цеху посередине стоял домик. Ну, не совсем домик, а белый куб размером с комнату. Внутри было очень холодно, горел яркий люминесцентный свет и всё было выложено белым кафелем: стены, пол и потолок. Там резали и паковали копчёную рыбу. Очень деликатное и сложное дело: нужно всё делать быстро, аккуратно и чётко.
Там и работала Алина, на пару с одной эстонской девушкой. Они никогда не разговаривали, потому что были заклятыми врагами. Дело в том, что кто скорее прогонит половину дневной нормы, тому за этот день и выплатят премию. За месяц могла набежать хорошая сумма. По тысяче евро сверх зарплаты. Поэтому обе работали как можно быстрее, и мы редко видели их в общем зале. А в столовой вообще никогда.
Иногда, если эстонка отлучалась-таки в туалет, Алина выбегала на три минуты поболтать со мной. Но, как только вдалеке замаячит жёлтая кепочка напарницы, снова убегала в свою конуру. Наверняка, пока Алина работала, в голове у неё вертелись всякие мысли, и когда нам случалось поговорить, она начинала разговор не с начала и не с конца, а с того места, где были в тот момент её мысли.