Я уже испугался, что ты не возьмешь трубку. Привет! Сегодня играем в одном крутом клубе. Только что открылся. Хозяин большой любитель джаза. Ты меня слышишь?
Слышу. Смешно, спокойно ответила Лика.
А что смешного? По-моему, здорово, что такие чуваки еще остались!
Да, наверное. Рада за него.
А за нас? Хотел обрадовать, что сегодня концерт и обещали хорошо заплатить. Ты что-то суровая.
Вспомнилось, как Михаил впервые признался ей в любви: оделся как рыцарь, взял латы напрокат в каком-то театре. Не лень же было
Сволочь! вырвалось у Лики.
Что?
Прости, я не тебе. Потом все расскажу. Во сколько встречаемся?
Ровно в 16 чекаемся. Адрес сейчас пришлю в «телегу».
Жорж, услышала Лика в трубке раздраженный голос жены друга. Ты когда-нибудь можешь
Пока! Надень красное платье. У тебя такое блестящее есть, произнес Жорж почти скороговоркой. Все. Целую, пока.
Ты даже дома умудряешься быть сам по себе. Как будто меня вообще не существует. Жена Жоржа вошла в комнату и недовольно смотрела на него.
«Откуда у тебя этот высокомерный взгляд?» подумал он. Но вместо этого сказал:
Только не начинай, прошу.
Меньше всего ему хотелось сейчас выяснять отношения. Его измотали эти разговоры с нарастающими, как ураган, претензиями. Он начал задумываться о том, чтобы вот так тихо, никому не объявляя, собрать свой небольшой чемодан и выскользнуть из квартиры незамеченным. Сам Жорж не был в восторге ни от себя, ни от таких мыслей, но регулярные истерики жены уже порядком надоели. Иногда ему казалось, что это вообще какая-то другая, чужая женщина, которую он не знает. Стоит теперь перед ним и требует того, чего он ей дать не может.
Единственное, чего он хотел, играть. Ну, может быть, еще в перерыве выкурить пару сигарет и выпить пятьдесят граммов виски. Хотелось хорошего, но пил что давали.
Чего ты хочешь от меня?
Ты не задумывался, когда мы в последний раз проводили вечер вместе?
Ксю, ну не начинай!
Я не Ксю. Меня Ксенией зовут. И знаешь, я твоя жена, а не пустое место, которое ты все время пытаешься обойти.
Все не так. Я, между прочим, работаю и зарабатываю, чтобы тебе было хорошо.
Мне? Хорошо? Ты серьезно?
Абсолютно.
А мне плохо, представляешь? Я с ребенком с утра до вечера. А от тебя только «привет-пока». Но со своей певицей ты можешь сутками болтать!
Мы говорим о работе.
Да, конечно. О работе. Вы треплетесь о своем джазе. Что, разве не так? Вы родственные души. Вот в чем дело. А я так Всего лишь жена и мать твоего ребенка, которая не способна заценить фьюжн[13].
У меня сегодня концерт важный, за хорошие деньги. Ты ведь хотела, чтобы Полина пошла в частный садик.
Я хотела? А ты нет?
Давай поговорим завтра утром. Обещаю.
Ну да. И так всегда. А утром выяснится, что будет еще концерт, а до того репетиция. Ты ребенком совсем не занимаешься!
Ну, кто-то ведь должен работать? Дочь меня любит.
Конечно, потому что редко тебя видит и каждый раз радуется, а я ей уже надоела: все время воспитываю и ворчу.
Ну и что теперь? Хочешь, поменяемся местами?
Ты серьезно?
Вполне. Давай я буду сидеть с ребенком, а ты работать.
Смешно. Ты без своего саксофона сразу умрешь. Ладно, давай иди! И сам гладь свою рубашку.
Ксения вышла, и Жоржу захотелось закричать громко, так громко, чтобы раствориться вместе с криком. Превратиться в один мощный звук и улететь куда-нибудь подальше.
«Отчего люди не летают?» почему-то вспомнилось ему. Неужели все семьи так живут?! Зачем тогда вообще все это? Во имя чего человек добровольно себя мучит? Интересно, как обстояли дела у Дюка Эллингтона?[14] Его жена, Эдна Томпсон, так же наезжала на него из-за джаза? Хотя какая разница, что она думала. Главное как он играл в The Cotton club[15], а нравилось это Эдне или нет, для истории джаза не имеет никакого значения.
«Надо срочно позвонить Феде. Он ведь легко мог укатить на дачу!» пронеслось в голове. Концерты в последнее время случались не так часто. Мир во время пандемии неожиданно для всех поделился на до и после. Редкие встречи, проживание яркой совместной истории здесь и сейчас. Ребята каждый раз играли как в последний.
Жорж набрал номер Федора.
Старик, привет! Мы сегодня играем. Ты как, в городе?
Вот это новость! Чувствовал, что сегодня случится что-то хорошее.
Открывается новый джаз-клуб.
Что же они так, в последний момент?
Ну, там ребята из Москвы должны были выступать, но кто-то из них заболел, и отменилось.
А кому-то повезло нам!
Старик, ты становишься невозможным циником.
Ты считаешь, есть другая форма выживания в этом мире?
Я А что я Хочется верить, что мы все живем ради какой-то идеи.
Вот именно что «какой-то». Ладно, старик. В 16 чекаемся. Играем в смокингах.
Abgemacht![16] Обожаю смокинги.
Жорж увлекся джазом в подростковом возрасте. У его отца была вокально-инструментальная группа. Именно он сумел передать сыну особый заряд к музыке. Со временем Жорж понял, что в той, в чем-то наивной, музыке тоже присутствовал джаз, а может быть прежде всего. Люди умели радоваться мелочам и знали наизусть каждую пластинку, потому что, как правило, их было всего две-три. Они даже музыкальные инструменты сами изготавливали. Дефицит в Советском Союзе распространялся на все. Делали тарелки для барабанной установки из подносов. А во время концертов держали включенным паяльник, на случай если что-то сломается. Кому знакома такая креативность в наше время?
«Я понял, что выхода нет! Но выход все же есть и это джаз!» любил повторять он. Жорж никогда не хотел играть в оркестре, где царствует главный дирижер и нет права на импровизацию. Ты всего лишь исполняешь чью-то волю, и не дай Бог задумать что-то свое, индивидуальное. Джаз всегда казался ему более честным и свободным, и даже больше справедливым.
Жорж познакомился с Федором на богемной вечеринке у Семена шесть лет назад. Он тогда еще не был женат и не пропускал ни одной тусовки. Семен любил собирать вокруг себя талантливых людей. Считал, что таким образом делает мир лучше. Клавишник от Бога. Его и просить не надо, а уж тем более уговаривать: он мог часами играть без устали. Иногда казалось, что его не существует отдельно от инструмента.
При поступлении в музыкальную школу Семену сказали, что у него слишком короткие пальцы. Причем женщина со сморщенным лицом, очень сухая, похожая скорее на состарившегося зверька, а не на женщину, унизительно осматривала его руку. Растянула большой и указательный пальцы, а потом добавила, что ему никогда не сыграть La Campanella Франца Листа и даже второй концерт Прокофьева. Мама, которая привела его на экзамен, почти плакала. Семена все это скорее заинтриговало в чем же сложность этих произведений? Тогда он, конечно, не понимал, что дело в каденции первой части, которая состоит из трех станов и требует от пианиста частых и широких скачков обеими руками. И да, эта акробатика для рук длится целых пять минут, за которыми следуют еще две напряженные части.
Примите его, пожалуйста. Мама смотрела на бесполого экзаменатора влажными глазами.
В семье никто не играл на музыкальных инструментах, и ей очень хотелось, чтобы Семен заложил основу этой традиции. К тому же в гостиной стояло фортепиано фирмы Bogemia, доставшееся от бывших владельцев квартиры.
Что смягчило сердце сухой дамы взгляд матери или внутренняя решимость Семена, а возможно, и то и другое, кто знает? Но Семена приняли в музыкальную школу по классу фортепиано.
На третьем году обучения преподаватель музыки, который играл в небольшом джаз-клубе, дал Семену послушать запись Билла Эванса. Того самого, который создал главные оркестровые аранжировки для альбомов Майлза Дэйвиса Kind of Blue и Sketches of Spain. Семен вдохновился модальным джазом и ладовым принципом импровизации, в отличие от тонального, характерного для классической музыки. Blue in Green навсегда покорила его сердце.