Потрясённая неожиданным открытием, Варя уже с иным отношением посмотрела на сидящую за «дегустаторами» другую творческую группу.
По всем видимым признакам это была троица «художников». Им было лет по четырнадцать. Один спортивного телосложения светлоглазый шатен рассматривал множество предметов разной расцветки и фактуры: кору деревьев, материю, бумагу, лепестки цветов. Его движения были точны и скупы. От подростка исходила какая-то основательность, спокойная уверенность. Необычные вещи, судя по всему, ему поставляла девочка с тёмными, прямыми до плеч волосами и большими карими глазами. Она доставала из сумки экспонат за экспонатом и всё это в беспорядке раскладывала. Паренёк же находил между ними определённые сочетания, что-то из этого всего выстраивал и потом зарисовывал. А третья одноклассница с кудрями смоляного цвета и тёмными, как угольки, глазами мастерила. Присмотревшись, Варя увидела, что она приклеивала на картонные кружочки материал различной природы и формы: кусочки ткани, фрагменты коры, меха, мха и создавала, таким образом, рельефный коллаж своего рода миниатюру.
«Здесь прямо конвейерное производство. Каждый дополняет друг друга. Всё-таки, я поторопилась с выводами относительно отсутствия сотрудничества. Оно просто не бросается в глаза, а существует на уровне молчаливого согласия. И какая увлечённость! Но, как они понимают друг друга без слов, создавая настолько странные вещи? Для этого надо иметь общие взгляды, единое восприятие мира. Все трое одинаково необычно мыслят? Удивительное единодушие! Но что они создают, зачем эти предметы? Украшения? Картины?»
Оставив на время возникшие вопросы без ответов, внимание педагога плавно перешло на следующий объект наблюдения самую загадочную творческую группу, продукты деятельности которой ощущались с первых мгновений появления здесь. На последних партах первого ряда расположился квинтет: светловолосая девочка и четверо ребят. По виду им всем можно было дать около пятнадцати лет. Они тоже действовали без слов, но бесшумной их активность назвать было трудно: все ритмично стучали по крышкам столов, стульям, цветочным горшкам, стаканам, школьным принадлежностям всему, что попадалось под руку. Получалась своеобразное биение, которое можно было бы сравнить с архаической музыкой, сопровождающей первобытные пляски или шаманский танец. И, как заметила Варвара Мстиславовна, постепенно эти звуки становились настолько привычными, что переставали замечаться, создавая странное ощущение . тишины.
«Да! Тут просто головоломка! По согласованности и странности они, пожалуй, опережают своих одноклассников-художников. Вот уж где совсем не видно смысла! Хотя, нет, на исследовательницу уже стала действовать необычная атмосфера, если отстраниться от житейской прагматичности, которая во всём диктует необходимость практической пользы, то получается как раз наоборот. Смысл есть, раз так много людей самозабвенно этим занимаются». Варя и не заметила, как от негативных оценок она постепенно перешла к поиску положительного начала в непонятных действиях учеников: «Даже более того, в этом усматривается чистый, незамутнённый прагматизмом смысл. Но, какой? На что это похоже? Азбуку Морзе, если ритм воспринимать как закодированный в звуках язык. Оркестр, если за музыкальные инструменты принимать предметы, которыми они пользуются? Надо отдать должное, в творческом размахе и спонтанности им не откажешь. И какие удивительные выражения лиц! Всё же они не банально «стучат», извлекая звуки из всего, что шумит, а делают это обдуманно, глубоко погрузившись в свои мысли. Можно предположить, что они прислушиваются к мелодии души, ритму сердца и пытаются найти ей место в общем звучании! Получается, всё как раз наоборот, в этом глубокий смысл! Такая аристократическая святая, бескорыстная бесцельность! Это как язык сердца!»
Отыскав рациональное объяснение загадочным действиям и ещё раз поразившись метаморфозам своих оценок, педагог перевела взгляд на коренастого с пышной копной, как стог сена, русых волос ученика, одиноко стоящего у окна. Внимательно всмотревшись, она увидела, что подросток, предположительно тринадцати лет, как оказалось, не просто неподвижно возвышался над подоконником, а вглядывался в растения, в обилии на нём расположенных в затейливых горшках. Сначала он неподвижно осматривал их, как будто что-то проверял, собирал информацию, потом начинал опрыскивать, подкапывать. И всё это осуществлял медленными, точными размеренными движениями. Было ощущение, что между цветами и человеком, ухаживающим за ними, происходил какой-то диалог: при его приближении, казалось, они слегка покачивались, при отдалении никли. Варя почему-то окрестила его «хлеборобом», хотя уместнее было бы назвать садоводом. Но что-то в его деятельности вызывало в ней представления о древнем крестьянском труде, в котором имелась не просто любовь к земле и всему, что на ней произрастает, а какое-то непостижимое понимание сути живого.
«Хоть у кого-то вполне земное, понятное и практически применимое занятие. И, надо же, именно этот ребёнок в одиночестве! Похоже, здешних обитателей больше привлекает абстрактность, а не конкретность. И чем больше странности в действиях, тем многолюднее компания! Хотя нетЕщё один ученик творит соло!»
Последний учащийся этого же возраста рыжеволосый подросток астеничного телосложения сидел на первой парте первого ряда, рядом с учительским столом. Удивительно, но, находясь ближе всех, он самым последним обратил на себя внимание. Какой-то он был незаметный, как будто сливающийся с существующей средой. Перед ним было множество флаконов с разными жидкостями, папка с файлами, в которых находились лепестки цветов, фрагменты неизвестных предметов органического происхождения и непрозрачные баночки. В определённом порядке он на мгновение открывал, вдыхал запахи из этих ёмкостей и записывал в блокнот какое-то подобие формул. Потом после этих приготовлений вдруг брал несколько смесей, вливал их в пустую бутылочку, добавлял порошки, капли масел и всё вместе перемешивал. Затем снова возвращался к исследованию ёмкостей.
«Прямо фармацевтВидимо, здесь тоже изучение. Только чего? Химического состава? Нет, неттогда были бы какие-нибудь колбочки, реактивыНет, тут что-то другоеОн сначала долго нюхает, а потом смешивает»
Пока учительница гадала, что означают увиденные ею манипуляции, подросток внезапно встал и передал ей пузырёк.
Варвара Мстиславовна взяла флакон и открыла его. Комната мгновенно наполнилась ароматом летнего леса: дикого пиона, трав, свежести Возникло ощущение парения. Некоторое напряжение, которое до этого ощущалось всем телом, вдруг ушло, невольно вызвав глубокий вздох, и сменилось спокойной радостью. Стало необыкновенно легко дышать.
Закрыв ёмкость, удивлённая классная руководительница с благодарной улыбкой сказала:
Если бы меня спросили, какой мой любимый запах, я бы назвала именно этот.
Ученик улыбнулся в ответ.
Как тебя зовут?
Ин..иннокентий слегка заикаясь, ответил он.
У тебя талант парфюмера.
Радостно взглянув, подросток, смущаясь, вернулся за парту и снова погрузился в прежнюю деятельность. А педагог продолжила молчаливое наблюдение. Настаивать на общении с проявившим к ней внимание учеником она не решилась, интуитивно понимая, что пока для этого не настало подходящее время.
«Всё-таки между ними всеми есть что-то общее, наблюдения Варвары Мстиславовны постепенно стали складываться в выводы, обобщения. Помимо странности, конечно Они вроде как иначе смотрят на мир, как будто изнутри. И в своём восприятии, скорее, полагаются на чувства, иррациональное впечатление, чем на разум, информацию, облачённую в слово. Может быть, со мной они не общаются не по причине безразличия, а в силу другого способа знакомства? Может, сейчас они и меня изучают?»