Не успел Пижон прийти в чувства, как сзади послышался громкий вскрик. Ссэр провалился ногой впросвет между деревьями, по самый уд. Страшно гримасничая, выбрался самостоятельно. Кроме того, что подвернул голеностоп, об острый сучок порвал брюки и до крови расцарапал бедро. Припадая на правую ногу, медик сошел на берег, уселся на землю и принялся расстегивать брючной ремень.
Чертову железяку, все же вытянули. Под стенания профессора переправили через речку, бережно опустили на землю. Обездвиженная машина напоминала безголового, безшеего, чересчур длинного осла.
Отталкивая спецназовцев, ученый кинулся к транспортеру: «Отойдите. Отойдите, требовал он и отодвигал их руками, дайте я проверю. Да отойдите же от него!». Олег Юрьевич, как и Малой был без шлема. Лицо, уши его горели лиловым цветом, а сильно прореженные сединой волосы торчали во все стороны. Пальцы на джойстике дрожали как в лихорадке. Чтобы начать процесс оживления, ученому пришлось несколько раз тряхнуть кистями и сделать глубокий вдох-выдох. Было видно, что машинка для него имеет большое значение.
Фигово, когда руки растут из задницы, пробубнил Рама, косясь на исследователя.
Ага, поддакнул Седой, а еще хуже, когда голова из того же места.
«Мул» ожил с первой попытки.
Уф, с облегчением выдохнул Олег Юрьевич. Его лицо оттаяло, поплыло в улыбке, а я уже, грешным делом, подумал каюк самоходке.
Нашего института разработка, похвастал Малой, обводя взглядом спецназовцев. Никто не отреагировал на реплику. Люди пользовались передышкой, приводили себя в порядок.
Фаза подошел к Кишлаку, который закручивал крышку на фляге, спросил:
Ты чего там напрягся? мотнул головой в сторону леса.
Ничего не напрягся
Когда осла тащили, на кой к прицелу прикладывался?
А-а, тогда. Показалось какое-то движение на опушке. Посмотрел в оптику только туман.
Человек, мутант?
Не было там никого.
Не было, так не было, обводя взглядом опушку, Фаза достал сигареты, предложил снайперу.
Спасибо, не курю, отказался Кишлак, помолчал и продолжил, как-то странно, ни аномалий, ни мутантов.
Погодь, все будет, замучаешься отплевываться. Как говорится, чем дальше в лес, тем толще дятлы.
Ага, встрял в разговор Рама, и злее партизаны.
Фаза внимательно посмотрел в простодушное лицо здоровяка. Ничего не сказал, направился к медику.
Ссэр уже обработал рану на бедре и теперь брызгал спреем на оголенную щиколотку.
Идти можешь? спросил его, попыхивая сигареткой сержант.
А чего не смочь? Смогу, говорил медик отстраненно, рассматривая голеностоп. В наше время, еще в СССР на такие мелочи вообще внимания не обращали. В восьмидесятых служил связистом в братском ГДРе. Наша дивизия стояла в Галле. Дорога, по которой бегали на утренней зарядке, была булыжной. А за складами ее частично разобрали. Не знаю, для каких целей камень потребовался, а может, и просто не доделали, в общем, как не пробежка кто-нибудь да подвернет ногу. Раз десять на этой самой дороге я подворачивал голеностоп и ничего, всегда прибывал в казарму своим ходом. Похромаешь немного и норм, санитар убрал спрей в сумку, принялся тряпицей замысловато обматывать стопу.
Ты чего, в портянках? удивился Фаза.
Портянка сто очков даст вашим чехольчикам.
После того Ссэр взял рядом стоящий короткий сапог с ремешками по бокам, всунул в него ногу. Фаза только сейчас обратил внимание, что на медике не берца. «Да уж, в какой раз повздыхал сержант, компашка что надо». Его взгляд остановился на Пижоне. Тот стоял у реки, левой рукой натягивал брючину, а правом, смоченной в воде, тер ткань на колене, отмывая грязь. «Почему я сразу не застрелился?».
Он тяжко выдохнул, подозвал профессора и его помощника. Самым категоричным тоном предупредил, чтобы впредь шлемы не смели снимать. Это наистрашнейшее нарушение. Он одевается в расположении базы и там же снимается.
Глава 6. Синька
Я извиняюсь, не помню как вас по имени-отчеству, негромко поинтересовался Кишлак, поравнявшись с профессором.
Олег Юрьевич, с плохо скрываемым пренебрежением проговорил тот, не сбавляя шага, мельком взглянул на снайпера.
Олег Юрьевич, продолжал Кишлак доброжелательно, может, доктор сядет на вашего ходунка? Он ведь за него пострадал. Посмотрите, как хромает дядька?
Не может, сухо отрезал ученый и не стал объяснять почему.
Зашибися, ехидно усмехнулся Седой.
Боливар не выдержит двоих, вставил Рама.
Тихо всем, Фаза обернулся, колючим взглядом, как погонщик, ткнул каждого говоруна.
Словесная пикировка прервала его размышления о выборе маршрута. Все время сержант приглядывался к научникам, отмечал их выносливость, физическую форму, ходкость, моральную составляющую, делал пометки. Схема движения почти была готова, но случай на переправе скомкал и швырнул в урну все выкладки. Фаза предполагал, что транспортер ограничен в маневренности и с этим придется считаться. На крайний случай держал в уме возможность бросить машинку, а оборудование перегрузить на плечи отряда. После того как взвесил тяжесть закрытых и опечатанных алюминиевых ящиков, выкинул эту мысль из головы. Лесные, а также овражистые, топкие, аномально насыщенные участки постарался исключить из маршрута. Путь вышел длиннее запланированного в полтора раза.
Он уже смирился с мыслью, что этот рейд Божья кара за грехи и ему надо пройти этот путь до конца, чтобы стать увереннее, сильнее, чтобы поднять авторитет до непререкаемых высот. «Да, уж. Дорожка на голгофу, нехорошие мысли продолжали одолевать сержанта. Чтобы так вот все сложилось по-говенному постараться надо».
Покорившись судьбе, Фаза почувствовал, что даже начал испытывать от всех этих сложностей и неприятностей какое-то мазохистское удовольствие. Страх и неизбежность одновременно угнетали и бодрили, добавляли болезненную остроту восприятия. Сердце стучало тревожно, что мешало равновесию и в то же время держало на пике формы. Время от времени легкая дрожь прокатывалась по всему телу и взбадривала мысли подобно повару, который большим черпаком мешает приготовленный суп, поднимает со дна густоту, прежде чем разлить по тарелкам. Кроме того, грела мысль о заслуженном почете. Может, статься, Нагибауэр заберет назад «зарадарную пыль». По лагерю быстро расходятся подробности с рейда. Как бы звеньевые ни старались выпячивать боевое братство, взаимовыручку, скрытое соперничество и ревность к удачи другого никуда не девались. «Все мы люди, все мы человеки. Почет и уважение, уважение и почет вот что имеет значение. Тугры дело второе».
Фаза опаздывал на рандеву, о чем сообщил проводнику на ПДА. Отряд вел полем, вдоль темного, угрюмого ельника, на опушке которого все еще стоял плотный туман. Он цеплялся за сучковатые шершавые стволы, за ветви, гнилые пни и овраги. Плавал в остатках ночной прохлады и казался дыханием самого леса, рожденное болотными испарениями, смешанное с ядовитой взвесью «газировки» и «студня».
Сизый налет в белесом мареве Фаза заметил не сразу. А когда, наконец, отделил котлеты от мух, сердце взбрыкнуло и помчалось галопом. Сержант поднял руку, давая знак остановиться. Краем уха отметил, что тихий гул сервоприводов прекратился не сразу. Мысленно матюкнулся, поднял к глазам бинокль. «Так и есть, черт бы ее побрал. «Синька»». Аномалия вытекала из леса, смешивалась с туманом, передним краем низко стелилась по земле, просачивалась сквозь ветки и траву. Он повернул голову влево. Нашел взглядом развалины фермы, прикинул расстояние.
Синька справа, сухо проговорил сержант в микрофон, всем за мной, смотрим по сторонам, широким шагом двинул к разрушенной далеко в поле постройке. Он торопился. По опыту знал, что меланхоличность и медлительность, аномалии обманчива. Она движется намного шустрее, чем, кажется. Быстрее бегущего человека. Когда обернулся в очередной раз клин вырос в холм и доходил дымной вершиной до середины костлявых елей.