Олег Юрьевич сделал два шага по направлению раздатчика.
Стоять! вскрикнул Рама, упустив начало движения профессора. Все замерли и посмотрели в сторону статуи с протянутой рукой.
Медленно опуститесь на четвереньки и отползайте на свое место, отчетливо проговорил сержант.
Отступив, Олег Юрьевич аккуратно сел на волнистое, покрытое мхом, растрескавшееся, потерявшее прочность асбест-цементное изделие. У Малого худо-бедно получилось разогреть рис с курицей. Профессор же после нескольких неудачных попыток установить на склоне крыши горелку в сердцах смахнул ее вместе с едой вниз. В итоге довольствовался холодными консервами, да хлебцами и то одну пачку упустил. Она выскочила из рук и по шиферу соскользнула на землю. На ученого больно было смотреть, все он делал неловко, неумело, ронял, пачкался
Пальцами, яйцами в соль не лазать, нравоучительно проговорил Седой, исключительно аккуратно намазывая печеночный паштет на галету. Малой замер, быстро взглянул на стрелка, затем вынул руку из контейнера, обтер о брюки, после чего пластиковой вилкой подцепил кусок курицы, понес ко рту. Еда сорвалась с трезубца, скользнул по губе, упал между ног на заскорузлый шифер. Малой быстро схватил треклятую курицу, сунул в рот.
Хорошо, что на бумажку, проговорил Малому.
Ага, пробубнил Рама с набитым ртом, причем на стерильную.
Сам погибай, а товарища выручай.
Сказанные совсем не к месту слова заставили всех посмотреть на сидевшего с сигаретой в зубах медика. Он поел и запалил чадилку:
Восемьдесят процентов населения земли было вовлечено во Вторую мировую войну. Шестьдесят два государства из семидесяти трех существовавших. А людские потери достигли семидесяти миллионов человек. Почти половина приходилась на СССР. Подвиг солдата на фронте стал обычным делом. Ни одна армия мира не могла похвастать таким массовым самопожертвованием ради спасения остальных, как советская.
Ты это к чему, док? перебил Ссэра Чилим. При чем здесь вторая мировая?
При том что мы наследники, сыны и внуки тех самых солдат.
И чего, хочешь сказать, героизм передается генами?
Это у нас в крови. Слова: «Умираю, но не сдаюсь», писали только солдаты красной армии.
Брось, док, это было тогда. Сейчас все по-другому.
А сержант? Он ведь только что едва не погиб, спасая Олега Юрьевича.
Чилим посмотрел на Фазу, который продолжал жевать паек и, казалось, был безучастным к разговору.
Это другое, вновь заговорил Чилим, мы звено. Мы в связке. От каждого зависит жизнь другого. Потеряй сейчас профессора и смысл, и цель экспедиции полетят к черту. Придется возвращаться, получать втык от Нагибауэра. Никаких премиальных, никаких надбавок. Да и вообще, здесь в зоне у нас нет врагов. Это как выживание в сложных природных условиях. Жертвовать собой ради других здесь никто не собирается. Просто у каждого есть своя задача, и он ее должен выполнить, как бы хреново ни было. Правильно говорю, войны?! повысил голос Чилим.
Так, точно! тут же подхватил Рама. Мы кулак!
А кулак бьет больнее, вразнобой заголосили Седой, Пижон и Кишлак, когда он крепко сжат!
Услышав эту браваду, профессор мотнул головой и улыбнулся. Вытер рот тылом ладони, взглянул на Фазу. Тот оставался серьезным, поглощал пищу и смотрел по сторонам.
Завибрировал ПДА. Сержант отложил консервы, поднес коммуникатор к глазам. Прочитал сообщение, кивнул, громко сказал:
Так, бойцы, "Растопырка" отменяется, идем на баржу. Товаруга нас не дождался.
А как скоро рассеется туман? спросил Малой.
Это не туман, это синька. Очень токсичная аномалия.
А что, наши противогазы, Малой постучал кулаком по шлему, не смогут ее отфильтровать?
Смогут, только синька проберется в любую щелку, и тогда тебе кранты. Здесь нужен полностью герметичный «Сева» с замкнутой циркуляцией или хотя бы «Эколог».
Капли ударились о шифер и оставили темные кляксы. Фаза поднял голову, посмотрел в хмурое небо. Признаков дождя не заметил, но кто ее поймет эту Зону. Тут все не так. Физические, химические законы нарушаются за здрасти. Прохладная капля разбилась о щеку. Сержант быстро ее вытер:
Черт знает что с неба льется, советую спрятать открытые участки кожи, пристегнул бронемаску, заговорил вновь. Скоро двинем. Синька не переносит сырости, сейчас уберется.
Сизый туман заметно редел, источался, потек под защиту деревьев, волоча за собой шлейф рваного, истрепанного савана.
Кишлак встал во весь рост и смотрел вслед аномалии.
Там! Во-он там, он пальцем указывал на останки. Снайпер повернулся к профессору. Тот заострил внимание и тоже поднялся. Он видел торчащие над травой голые ребра, сочащуюся кровью изъеденную плоть, островки шкуры на хребтах и головах.
Это сделал ваш туман? спросил Олег Юрьевич, бледнея лицом.
Так, точно, подтвердил Рама, вылизывая банку и одновременно вглядываясь в скелеты, он самый.
Хорош, сисян, жрать. Сколько можно? задрался Седой, докуривая сигарету, ща крышу проломишь.
Жрать и трахаться готов надорваться, беззлобно отчеканил здоровяк, продолжая работать челюстями.
Не на то смотрите, проговорил Фаза, закидывая шмотник за спину, шлем ищите. Запасного у нас нет.
А эта синька, там нигде не пристроится? засомневался профессор.
Не пристроится. С крыши будете слазить, попробуйте на своего ослика наступить. Прыгать не надо.
Нет. На него нельзя. И вообще, усвойте раз и навсегда. Все, ученый взглядом орка обвел присутствующих, самоходная машина только для транспортировки исследовательской аппаратуры, очень тонкой и хрупкой, к вашему сведению. И дорогой.
Да вы из-за нее чуть на тот свет , Ссэр закашлялся, выплевывая сигарету, не отправились, неужели ценнее жизни? докончил он.
Может, и так, профессор метнул в медика взгляд, А твои сигареты? Ценнее жизни? Чего не бросишь?
Не твои, а ваши. Я старше вас буду, мистер, ученая голова, годков, так на несколько. Если спецура позволяет, вы им тыкайте. А насчет сигарет, это другое, хрипел медик, это часть моей жизни. Пить нельзя печень, женщин нема, наукой не одержим, песен не пою, в хореографии не замечен, азартными играми не увлекаюсь, чревоугодничать особо нечем, чем прикажите жизнь украсить?
Профессор хмыкнул и отвернулся.
«Получил по сусалам? мысленно ликовал Кишлак, красава, док, остудил голубую кость».
Глава 7. На барже
Фаза подождал еще десять минут. К тому моменту синька скрылась в лесу, но усилился дождь. «Хрен редьки не слаще», мысленно сплюнул сержант, посмотрел на серое, набухшее небо, напоминающее талый придорожный снег , и полез с крыши.
И без того злая неприветливая Зона, осунулась. Вымокшая продрогшая, с ненавистью взирала из-под набрякших туч на растянувшуюся цепочку наглых приматов, возомнивших о себе невесть что.
Отряд из девяти человек шел полем, параллельно лесу. Напуганный «синькой», Фаза выбрал меньшее из зол идти по открытой местности, чем оказаться в зоне досягаемости аномалии. Кстати, их становилось больше. Все чаще пищал детектор, заставляя останавливаться, и искать обходы. Все отчетливее сержант различал сущность Зоны. Ее оскал виделся в обглоданных черепах, в гнилых костях, угадывался в ловушках и гиблых местах.
Не смотря на респиратор, Фаза осязал растворенную в воздухе опасность, чувствовал запах смерти. Он дважды давал команду остановиться. Первый когда заметил в километре севернее букашек, медленно ползущих по выжженной пашне. Хотя в бинокль рассмотрел форму спецназа, движение не начинал, пока коллеги не скрылись за холмом. В следующий раз его насторожил жуткий треск из чащи и дрожь земли под ногами. Складывалось впечатление, что мчится стадо псевдогигантов. Спустя минуту все прекратилось.