А что решётки? нахмурился отец.
То, что мы Костя стыдливо запнулся, сальвадес.
Наверное, целую минуту все стояли молча и старались не встречаться взглядами. Потом Марина непонимающе развела руками:
Зачем же они звали нас в гости?
Для смеха, предположил Костя, уткнувшись глазами в песок.
Ну да, кивнул Игорь. Виноград мы наверное тоже едим, как сальвадес. Или ещё чего-нибудь. Ладно. Он хлопнул сына по спине. Идёмте домой.
Пока возвращались с пляжа, погода поменялась ветер стих, заметно похолодало, и начал сгущаться туман. Для Малаги это было явлением совершенно обычным, но сегодня, в этот «неправильный» сочельник страсть как хотелось чего-то необычного.
Как будто снег пойдёт, да? тихо заметил Костя и для большей наглядности зарылся носом в воротник куртки.
Отец промолчал, а мама вдруг стала напевать:
Ма-аленькой ёлочке холодно зимой.
Тихонько, ласково. Будто колыбельную ребёнку. Отец широко улыбнулся и запел в унисон.
И-из лесу ёлочку взяли мы домой.
Как дети, притворно вздохнул Костя и тоже подхватил.
Оказалось, что песню целиком знала только мама. Она старательно пела все куплеты подряд, Костя сбивался и прыгал с пятого на десятое, а отец вообще не заморачивался и раз за разом затягивал первые две строки. Причём всё громче и громче. Когда подходили к дому, он уже буквально горланил слово «маленькой», да ещё и пытался вальсировать с мольбертом. Бешеное пение эхом разносилось по всей улице, Костя хохотал в голос, даже бока заболели, а Кике пытался подвывать.
В соседских, окутанных гирляндами домах горел свет. Где-то шумели голоса, где-то громыхала «Feliz Navidad». Для испанцев эта песня была примерно тем же, чем для американцев «Jingle Bells» или для русских «Ёлочка». В общем, местные вовсю праздновали, и вряд ли кто-то слышал кошмарный отцовский вокал, но маме всё равно стало неловко.
Вливаться, напомнила она.
Да ладно, Игорь хмыкнул. Мы же сальвадес.
Снова повисло тяжёлое молчание, все погрустнели, задумались.
Сынок, вдруг обратилась мама. А почему ты бежал?
Бежал? Когда?
Ты сказал, что бежал из школы. Тогда, в пятницу. Но ты пришёл на час позже. Так откуда ты бежал?
Из парка. Ну, в общем Я там встретил одного человека. И он сказал, что Кике налил лужу в моей комнате. Понятия не имею, как он узнал, но
Что за человек?
Какой-то инструктор.
Костя, Марина остановилась на лужайке и строго упёрла руки в бока. Мы ведь с папой уже сказали никакого мотоцикла до шестнадцати лет. Никакого вождения, никаких инструкторов.
Нет, он инструктор не по вождению, а Костя смутился. Я толком не понял. Хотя говорил он по-русски.
По-русски?! отец, уже открывая входную дверь, вздрогнул. Обернулся и впился внимательным взглядом в сына. Как он выглядел? Что говорил?
Как выглядел? Очень высокий, за два метра. А говорил Костя наморщил лоб, вспоминая. Про солнце. Что оно слишком яркое с непривычки. А ещё он знал, как меня зовут.
Мама с отцом напряжённо переглянулись.
И сказал, что знает всё, вспомнил Костя. А потом, когда я уже убегал, крикнул: «Увидимся!». Ну, по-испански «нос вемос».
Игорь вдруг замер. Уставился взглядом куда-то сквозь Костю и застыл, будто лягушка в траве или игуана какая-нибудь. В общем, так, как умеют только холоднокровные. А потом быстро нырнул в темноту пустого дома, как в ледяную воду, и только бросил через плечо:
Стойте здесь.
Игорь! взмолилась Марина, но отец уже скрылся внутри.
Мам, чего такое?
Ничего, сынок. Всё хорошо. И всё будет хорошо.
Мама старалась говорить спокойно, но тревогой от неё повеяло так сильно, что даже Кике почуял. Заволновался, закрутился на месте, затоптался, переминаясь с лапы на лапу, и принялся рваться с поводка вслед за Игорем. А тут ещё из-за живой изгороди выглянула донья Роза, растерянно огляделась и принялась бормотать про «ньебла» туман. Мол, погода какая-то странная и вообще то, что сегодня туман, неправильно. Она так и сказала: «Инкорректо». Как будто туман делится на «корректо» и «инкорректо».
Костя из уважения к старости покивал донье Розе, а мама только задумчиво пробормотала соседке вслед:
Неправильный туман? Совсем ку-ку.
Отец снова возник на пороге и, забирая у Кости поводок, скомандовал:
Идите в дом. Кике переночует в вольере.
Марина хотела возразить, но Игорь уже потащил растерянно машущего хвостом пса вниз по ступенькам. А когда вернулся, торопливо запер дверь, перепроверил сигнализацию и безапелляционно заявил:
Собирайтесь. На рассвете уезжаем.
Как? Куда? Костя остолбенел от удивления.
Все вопросы потом, отрезал отец. В другом месте и в другое время. Указательным пальцем он надвинул очки на переносицу, рука задрожала. А здесь мы последнюю ночь. Двери металлические, на окнах решётки, сигнализация исправна. В дом никто не пролезет. Особенно этот, который за два метра.
Кике снаружи, жалостливо заметила мама. Там туман и Он не привык к конуре.
Хватит, Марина, одёрнул Игорь. Мы заводили собаку не сюсюкать. Пёс это сторож.
Мы что, уезжаем насовсем? Костя не мог поверить. А как же школа? Учёба? Новый год? И моё мнение как обычно никто не спрашивает?
С каждым следующим вопросом он сердился всё сильнее и пытался поймать взгляд отца, но тот старательно избегал зрительного контакта смотрел мимо и молчал.
Сынок, ну папе видней, мама сказала это, будто попросила.
Ему всегда видней! зло выкрикнул Костя.
Не разуваясь, он пошёл вверх по лестнице. Прямиком в свою комнату, оставляя на ступеньках грязные следы.
3. ДВА УДАРА С ПРИСВИСТОМ
Испания, Малага / 25 декабря 1994 года
Костя так и просидел у себя безвылазно до самой ночи. Вещи раскидал по сумкам как попало, а плакат с Ducati даже со стены снимать не стал. Что толку обживаться, обустраивать какой-то интерьер? Что толку иметь мечты, когда твоё мнение вообще ничего не значит?!
История повторялась как они втроём спешно уезжали из Москвы в конце прошлой зимы, так же теперь собирались бежать из Малаги. И становилось ясно, что подобное будет случаться снова и снова. Каждый раз внезапно, каждый раз безапелляционно и без каких-либо объяснений. И бесполезно привыкать к новым знакомым, новой школе, новой обстановке. Потому что «папе видней» и всё тут.
Костя больше не хотел этого слышать, не хотел видеть родителей и только рассердился, услышав, как отец топчется под дверью. Искренне пожелал, чтобы тот развернулся и ушёл. Желание исполнилось, больше родители в комнату не лезли. Только их голоса время от времени доносились через дверь, да «настоящий антиквариат» бешено громыхал в гостиной каждый час.
В десять вечера Костя валялся на кровати с тетрисом, к одиннадцати уже побил все рекорды, а к двенадцати почти ослеп и кинул надоевший тетрис в сумку с вещами. Чёрные угловатые фигурки ещё какое-то время по инерции сыпались перед внутренним взором, а Костя, размышляя о том, как обманчива реальность, вдруг вспомнил сегодняшнюю пустыню на море. Странно, конечно ведь даже не думал ни о чём подобном, да и по телеку пустыня нигде не попадалась.
Часы пробили полночь торжественно, многозначительно, будто не новый день огласили, а целый Новый год. Родители наконец ушли спать, и Костя, крадучись, словно вор, прошмыгнул из своей комнаты в туалет. А оттуда спустился на кухню, где выудил из шкафа пакет чипсов, из холодильника здоровенную бутыль колы, и с этим добром юркнул обратно в комнату, словно грызун в нору.
Напившись-наевшись, Костя заметно подобрел и отправился спать уже почти без злости на родителей. Едва прикрыл глаза, как сразу провалился в сон. Яркий, солнечный сон, в котором увидел записку с вопросом «Погуляем после географии?».
Почерк принадлежал Марии, и сердце бешено заколотилось. Костя схватил ручку, чтобы написать в ответ «конечно», «обязательно», «ну, если хочешь», «я тебя люблю» или что-то в таком духе, и тут пробили часы. Всего один раз, но этого хватило, чтобы разрушить идиллию.