Стемнело, прежде чем я насытил свою похоть в двух позициях, побывав в парилке и в душе, и выпивая, и закусывая, и снова ласкал грудь медсестры. Ставя её затем в новую позицию, получая и доставляя оргазм. Я не мог насытиться женским телом, как будто это было у меня в последний раз в этой жизни. Женщина полковника, она же штабной писарь, чуть не выла от зависти, наблюдая и слыша происходящее. Мне стало её жалко, я подмигнул ей и показал взглядом на парилку, она поняла и поспешно вошла парную. Войдя следом я не стал долго распинаться и, нагнув её голову, предложил ей минет для меня в её исполнении, затем развернул её и поставил в стойку «бегущий кабан», загнал костыль под хвост на полный штык минут на десять. Было за полночь, когда приехал полковник, мы сидели у открытой печки втроём и смотрели на горящие угли. Юра храпел на кровати, прижав к стене ещё одну медсестру, чтобы не выскочила. Полковник налил себе пол стакана, отломил кусок хлеба, выпил, закусил и, взяв табуретку, подсел к нам. Выдержав паузу, я спросил:
Как?
Все путём.-ответил он.
Завтра ночью начинаем операцию, так что ни чём в себе сегодня и завтра днём не отказывай, но от сюда никто до завтрашнего вечера не выйдет. Я там привёз жратву и бухло, и девкам шмотки. Затем взял штабного писаря за руку пошёл «диктовать приказ» в парной. Посмотрев на Юру через открытую дверь, затем на парную, на Милу, не долго размышляя, повёл её в свободную комнату на кровать, чтобы реализовать очередную свою фантазию. Ночь и следующий день до 20:00 у нас прошёл между парилкой, комнатой с едой, вином и кроватью с огромными подушками.
Мы и не догадывались, где и что делал седой полковник, но интуитивно чувствовали, что не бездельничал. Прибыв в расположение части, нам льстило общее внимание и неподдельный интерес со стороны всех без исключения. На нас смотрели как на архангелов, которые воскресли, чтобы покарать нерадивых и отомстить за предательство. Особист проходя мимо улыбнулся, подмигнул, хлопнул по плечу и произнёс:
Везёт некоторым!
Дело не в удаче, а в холодном расчёте. Хотя удача любит расчётливых, ответил Юра и посмотрел на меня.
Я слегка кивнул головой, мол всё просчитано до мелочей и у нас не соскочишь с якоря, если он в надёжных руках, как наши. Проходя мимо клетки, в которой в мирное время держали местных пьяниц и дебоширов, мы увидели одного из дежурных офицеров с синяком во весь левый глаз и связанными руками за спиной. «Значит это он нас хотел убить», подумал я и скрипнул зубами. Юра только крякнул от неожиданности, ведь он с ним часто общался. По мере общения с офицерами штаба, который разместился в здании полиции и примыкал к казарме, в которой до войны размещались военизированные патрули, вырисовывалась картина маслом. Поручик Дробич был завербован ещё до того, как начался развал Югославии и был на половину хорват по отцовской линии. Мне до конца не было ясно что его подвигло на предательство, невыполнение воинского долга, как на половину мусульманина. Я не знал как к нему относится. Но я знал точно, что он умрёт как мусульманин с перерезанным горлом, потому что видел Зорана на плацу с безумным взглядом. Юра прижимался ко мне как маленький ребёнок, постоянно наступая мне на пятки, чем раздражал и заставлял злиться. Хотелось накричать на него, сорвать свою злость, но я понимал его состояние и недоумение, и поэтому не срывался на нём. Лишь остановившись и, когда Юра в меня врезался как грузовик без тормозов, повернулся к нему и сказал с натянутой улыбкой:
Соблюдай дистанцию.
Юра хлопал глазами и не отвечал на мою шутку, а лишь разводил руками и тяжело вздыхал. Так больше продолжаться не могло и мне пришлось поговорить с ним на эту тему.
Я понимаю, убить в бою и казнить разные вещи. Но он предал нас и тем самым подписал себе приговор. Если хочешь отпусти его. Но знай, что если ты к ним попадёшь в плен, то пощады не будет. Смотри мне в глаза! Ещё раз наступишь мне на пятки, то заставлю тебя его лично зарезать. «Ферштейн?» на повышенном тоне спросил я Юру.
Алес клаг*, ответил Юра, вздохнул и с отрешённым взглядом отошёл от меня.
Конечно, не нужно было с ним так. Но скоро нам в бой и телок весом в сто десять килограмм был бы обузой, а не ударной силой на которого будут смотреть все те, кто пойдёт за нами.
*******
Через пять часов волчьего шага мы прошли километров сорок или больше. Отряд двигался за мной на расстоянии семи, десяти метров и постепенно втянулся в ритм. Двигаясь по пересечённой местности, особо не порассуждаешь, потому как надо под ноги смотреть, иначе есть маза навернуться и не только синяки набить с шишками, но и поломать конечности или растянуть их. Сзади послышалось условное: «цы-ть», «ци-ть», и я сбавил темп шага. Двигаясь медленно, я дождался всю группу и остановился.
Перекур, пятнадцать минут, прозвучала команда.
Все сняли ранцы, сели и легли друг к другу спиной.
Куда так ломишься, Поводырь? Призов и медалей за скорость не будет, лишь мозоли и одышка, произнёс Шайба и сплюнул.
Точно, точно, добавил Моня.
Если для вас мой шаг слишком быстр, то пусть командир в голову поставит другого, ответил я и искоса посмотрел на Копалыча.
Ладно вам собачиться, думайте лучше куда и как будем двигаться без карты. Есть маза потеряться. сказал Генка.
Завязался оживлённый диспут по поводу насущной темы, в которой я и Большой не принимали участие. К единому мнению так и не пришли и, накричавшись, решили спросить у нас с Юрой. Большой сделал умное лицо и возвестил всем:
Поводырь, он же Росомаха, москвич. Школу закончил и вообще ушлый на всякие военные хитрости, как скажет, так и надо делать. А кто против тому в морду дам!
Четко, по-военному, возражений ни у кого не возникло. Но и у меня по этому поводу не возникло эйфории.
Слышь, пацаны, начал я, Не правильно, что я буду рулить. Гендос старший ему кнут в руки. А вообще вариант тухлый, надо искать деревню, ж/д дорогу, просеку, любую тропу, ручей, речку. Иначе пиздос и бандероль родителям с остатками от тела. Шутка-то хуёвая. Да, вот ещё что На связь надо выходить.
Так запрещено же, если не экстренный случай, сказал Шайба и осёкся.
А это какой случай, хуиная твоя голова?! разозлился я и зло посмотрел на него.
Моня, связь давай! крикнул Копалыч и лицо его засветилось от осознания того, что скоро всё будет решено положительно.
Если батарея не сдохла, ответил Эдик Соломонян, отвернув в сторону виноватое лицо.
Слышь, ара, если ты музыку гонял и батарею посадил, я тебя в куски порву, взревел Большой и попытался встать. Но не смог, так как я дёрнул его за рукав и навалился на него всем телом.
Тихо, дружок, тихо не гони волну, ещё рано, сказал я Юре и добавил Если, бы ты, что-нибудь «прочухал», а?
Эдик, давай, родной, связь с частью. Ну не тормози, налаживай аппарат, сказал я и отпустил Большого.
*****
Слышь, Большой, может не пойдёшь со мной в этот раз, а? спросил я и понял, что зря это сказал.
Хотя может и не зря. О том, что операция отвлекающий манёвр, я узнал через два дня после того, как её разработали. Шансов у нас было очень мало и поэтому я решился на разговор с другом, которого обижал своим предложением.
Молчи и слушай. Вся тема у мусульман как на ладони, дружок твой постарался. Но это не самое главное. Изначально так было задумано, что мы здесь пошумим и в сторону отвалим. Удар нанесут в другом месте. Всё бы ничего, но теперь они знают, что мы атакуем здесь и думают, что это место главного удара и поэтому встретят нас по серьёзному. Раньше был шанс ударить неожиданно и проскочить без больших потерь, взять высоты и дело в шляпе, а теперь
Юра смотрел на меня, не осознавая сказанных мной слов. Затем набычился и твёрдо, с южным акцентом, выдавил из себя: