«После долгих колебаний я соблазнился и изъявил согласие на аферу. Тогда мой искуситель назвал мне фамилию Зильберштейна, каковому и предложил писать в Варшаву до востребования.
Мы списались, и вот время от времени я получаю от Зильберштейна партии марок, упакованные в мешки с перьями, что не дает возможности их прощупать».
Как вы полагаете, спросил я, пришел ли по последней накладной мешок?
Судя по времени, должно быть да.
Я отправил человека с накладной на товарную станцию, и мешок был вскоре привезен. Мы высыпали перья, и среди них обнаружили до десяти тысяч. Они были сложены пакетиками по сто штук, и каждый из них был аккуратно перевязан голубой ниткой.
Не представляло труда, конечно, написать Зильберштейну от имени Е. письмо с заказом и арестовать его в Варшаве, в почтамте, в момент получения им корреспонденции до востребования; но марочное предприятие приняло всероссийский масштаб, требовало раскрытия и самого источника производства и полной его ликвидации. Между тем Зильберштейн мог оказаться лишь посредником, а не непосредственным работником и главой предприятия.
Все эти соображения заставили меня отказаться от мысли о немедленном аресте последнего, и я стал изобретать повод к поездке в Варшаву. В этом отношении мне помог все тот же арестованный коллекционер.
Ничего не может быть проще! сказал он. Зильберштейн не раз предлагал мне в письмах приехать в Варшаву для обсуждения какого-то нового и весьма прибыльного дела. Я подозреваю, по его намекам, что речь идет о распространении подчищенных гербовых марок.
Зильберштейн вас никогда не видел?
Нет.
Отлично! Сделайте паузу дня в три, а затем напишите ему, что готовы приехать в Варшаву для переговоров и просите указать вам точно место вашей будущей встречи.
Е. согласился исполнить это требование, но сказал:
Вы видите, господин начальник, что я не только покаялся в преступлении, но и готов всячески содействовать раскрытию всего дела. Будьте добры, освободите меня, я истосковался по дому!
Я был в затруднительном положении и решил посоветоваться с прокурором суда Арнольди.
Не знаю, что и посоветовать вам, сказал он мне. При освобождении Е. он может бежать или испортить вам дело. Впрочем, делайте как хотите, Аркадий Францевич. Вам виднее.
Я освобожу вас до суда, сказал я Е., но приставлю к вам двух агентов, несущих денно и нощно дежурство при вас.
Помилуйте! Для чего эти предосторожности?
Нет, уж вы извините, но они необходимы.
Ну что же, пусть будет так!
Дня через три Е. написал Зильберштейну до востребования. В этом письме он изъявлял согласие на переговоры о выгодном деле, но заявлял, что сам выехать не может, а готов прислать родного брата, каковому доверяет как самому себе. Вскоре пришел ответ от Зильберштейна с подробным указанием дня, часа и места встречи.
Для свидания Зильберштейн выбрал Саксонский сад и скамейку как раз против входа в летний театр. Для большей точности он просил господина Е. держать в руках местную русскую газету «Варшавский дневник». Е. тотчас же написал о приемлемости времени и места, и я стал собираться в путь. К назначенному сроку я с двумя агентами выехал в Варшаву.
В условленный час я был в Саксонском саду на указанной скамейке и внимательно прочитывал широко развернутый «Варшавский дневник». Кругом меня никого не было, если не считать какой-то толстой еврейки с младенцем, сидящей напротив. Прошло полчаса никого. Прошел час никого. Я собрался было сокрушенно уходить, полагая, что нечто совершенно непредвиденное задержало или напугало Зильберштейна. Как вдруг моя еврейка перешла площадку и подсела ко мне. Немного помолчав, она с обворожительной улыбкой спросила меня:
Скажите, мосье, вы русский?
Русский.
Уй! Люблю я русских, хороший, щедрый народ!
Я поклонился.
Вы живете в Варшаве или приезжий?
Приезжий, сударыня.
Я так и думала! Вы не похожи на варшавянина. Вы из Петербурга?
Нет, я из Москвы.
Из Москвы?! как бы удивленно улыбнулась она и, тотчас же прильнув к моему уху, прошептала:
Ну, так я уже вам покажу сейчас господина Зильберштейна!
Она повела меня на Трембацкую улицу, подвела к какому-то небольшому кафе и указала на столик у самого зеркального окна.
За ним сидел еврей, лет сорока, рыжеватый, довольно прилично одетый.
Он взглянул на нас через окно и улыбнулся моей провожатой.
Я вошел в кафе и направился к Зильберштейну. Он приподнялся навстречу, и мы молча пожали друг другу руки. Сели.
Мне очень приятно познакомиться с таким хорошим человеком! Мы так хорошо работали вместе, вы всегда так аккуратно платили, словом, делать с вами гешефты одно удовольствие!
Я улыбнулся:
Да, собственно, вы работали не со мной, а с моим братом. Но это, конечно, все равно.
Ну и какая же разница? Ваш брат нам писал, что приедете вы, и я прекрасно знаю, что вы не господин Е., а его брат. Ну не все ли равно?
Положим, и моя фамилия Е., но, конечно, я лишь брат вашего покупателя, и для большей достоверности я вытащил паспорт и раскрыл его перед Зильберштейном.
Зачем мне ваш паспорт? Разве я сразу не вижу, с кем имею дело? тем не менее он запустил глаза в документ. Знаете, господин Е., раньше чем разговаривать о делах, выпьем по келишку? Ну?
Хорошо бы позавтракать сначала, я голоден.
Можно и позавтракать! Отчего нам не позавтракать?
Да, но здесь как-то неуютно! Пойдемте в какой-нибудь ресторан почище!
Видно, господин Е., что вы настоящий аристократ, работаете, так сказать, на широкую ногу! и Зильберштейн восхищенно на меня взглянул.
Да, слава богу, пожаловаться не могу, обороты хорошие делаю!
Ну так знаете, что я вам скажу? Если мы договоримся, вы миллионер! Поверьте слову Янкеля Зильберштейна!
Ладно, ладно! Об этом после, господин Зильберштейн, а теперь бы поесть!
Идемте, идемте, господин Е.! Я тут недалеко такой ресторан знаю, что останетесь довольны: такие фляки, такие зразы, такой Цомбер подают, что сам господин Ротшильд не забракует!
Зильберштейн привел меня в довольно приличный ресторан.
Выпили мы с ним рюмки по три старки, и мой еврей размяк.
Какой вы симпатичный и компанионный человек! С вами так приятно иметь дело! восклицал он поминутно.
Мы принялись за завтрак.
Знаете, господин Е., я такое, такое дело хочу вам предложить, что если до сих пор мы зарабатывали копейки, то на новом гешефте будем зарабатывать рубли!
Да, вы в одном из ваших писем намекали; я хорошенько не уверен, но мне показалось, что вы имеете в виду гербовые марки?
Юдишер копф! восхищенно воскликнул Зильберштейн. Да, я именно об этом и «намекивал». Вы только подумайте, разница-то какая! Пятирублевые, десятирублевые, наконец, боже ты мой, сорокарублевые марки! Вы понимаете меня?
Отлично понимаю! Но прежде чем говорить, нужно и на товар посмотреть.
Пхе, само собой! Кто же заглазно товар покупает? Да еще такой деликатный?
Вот я про то и говорю. Покажите образцы, а то и самое предприятие, чтобы я мог судить как о качестве, так и о солидности и размахе дела.
А вы надолго приехали в Варшаву?
На несколько дней, во всяком случае, в зависимости от того, сколько потребует дело.
Ну так нечего и торопиться! Я переговорю со своим компаньоном, и завтра мы вам покажем и образцы, и если он только согласится, то и самую выделку. Я хоть сейчас готов вас повезть, да приходится считаться с ним, а он недоверчив и боязлив.
Однако после второй бутылки вина Зильберштейн проникся горячей ко мне любовью и патетически воскликнул:
Да, что уж вас мучить, вот вам образцы!
И он достал из бумажника несколько гербовых марок. Я принялся разглядывать эту не менее изумительную работу. Подвыпивший Зильберштейн укоризненно воскликнул: