А если благость была ему неведома, по меньшей мере удержать от гнева.
Ибо под западным костюмом и терпеливой восточной улыбкой явственно начинало бурлить раздражение. Хотя мистер Мудэ не обмолвился о том ни словом, все понимали, что, какое бы расположение он ни испытывал некогда к мистеру Блину, ныне оно быстро сходило на нет. Приобретая билеты в приманки для туристов, Мудэ уже не включал растрепанного студента в число подопечных. Блин должен был выкладывать за право попасть в Запретные города и Летние Дворцы свои кровные фэни. Когда Блин вконец обесфэнился, выкладывать свои кровные за него стали журналисты. Глядя на такие дела, мистер Мудэ дергался и ерзал в непривычных ковбойских одеждах.
Экскурсия приняла неприятный для мистера Мудэ оборот: слишком часто гоготали янки над сардоническими замечаниями Блина о пекинском бытии; слишком много было разговоров, из которых Мудэ исключали, особенно о забеге.
– Вы тоже бегаете, мистер У?
Они покидали парк Бэйхай с его белой ступой и выходной суматохой: пестро разодетые школьники носились повсюду, словно сбежавшие цветы. Мудэ отметил, что парк славен безмятежной красотой, кою хранит много веков; Блин вклинился с кратким изложением событий недавнего прошлого, о которых мистер Мудэ предпочел не упоминать. Еще два года назад, поведал Блин, парк был наглухо закрыт для простых людей, сдающиеся напрокат гребные лодки не волновали бархатную гладь его пруда, а огромные ворота парка были зарешечены и снабжены караулом. За них не пускали никого, кроме супруги Мао и ее личных гостей.
Блин объяснял, какой это кайф: много лет ты бегаешь трусцой мимо запрещенного рая, а в один прекрасный день двери внезапно распахиваются, и тебе разрешают бегать
, – тогда и увидите, как я рву свою тощую желтую жопу.
– Я получил бы великое удовольствие.
Чтобы вызволить Блина из беды, редактор спросил, нельзя ли съездить на спортплощадку универа, поглазеть на занятия; вдруг удастся застать тренировку по бегу? На этот раз колебался Блин, а Мудэ неожиданно поддержал инициативу. Правда, признал он, уже сделаны все приготовления к банкету, но отчего бы его не пропустить и не отправиться с мистером У на тренировку легкоатлетов? Внезапная перемена в Мудэ ошеломила всех – и слегка встревожила. Когда Мудэ выгрузили у безликого кирпичного дома, к которому он направил шофера, Блин откровенно струхнул.
– Это Бюро по контролю за иммиграцией!
– И чье же имя он отправился искать? – поинтересовался фотограф.
– Точняк не скажу, но спорим на бакс, – сказал Блин огорченно, – что выйдет Большое Мудилово.
Ставку никто не принял. Автобусная поездка до универа была тиха и печальна.
Невзирая на задорную студенческую суету, универ был мрачен, как и плотно сидевшая на нем горшечная крышка неба. Обычно при универах есть лужайки, но тут почти все пространство покрывала сбитая грязь – такая же, как вокруг городских жилищ, только здесь ее подметали куда реже. Ряды серо-зеленых эвкалиптов погрузили тропки и дорожки в полумрак, свет – будто под водой. Угрюмые рабочие пейзаж не оживляли. Блин рассказал журналистам, что студенты в контрах с пролетариями, живущими на той же расползающейся университетской территории. Порезанные шины велосипедов. Изнасилования. Стенка на стенку: рабочие считают студентов наглецами и лентяями, а для студентов рабочие – наглецы, лентяи и неучи. Кабы не защита милиции, студентам пришлось бы очень и очень туго.